Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 45

— А ещё он сказал, — проговорил мужчина, судорожно вдохнув, — что это может… по насл… насл… наследству. И… Томми, ты… ты понимаешь?..

— Ты боишься, что у тебя может быть такая же опухоль, — четко произнес парень. — Хорошо. А я тут причем?

Аллег вскинул на него ошалелые глаза. Безмолвно раскрыл рот. Часто заморгал.

— Как?.. — прохрипел он и сглотнул. — Как это? Что, значит?..

— У тебя есть Феликс, — спокойно и терпеливо объяснил Томми, не спуская с него тяжелого взгляда. — У тебя есть частный врач. У тебя есть телефон городской больницы, в конце концов. Все в твоих руках — звони, узнавай, лечись. Я-то что могу сделать?

— Да как же? — взволнованно выпалил Аллег. — Томми, ты… Ты мне нужен!

— Зачем? — спросил Томми все так же ровно и отстраненно. — Кто я для тебя? Да никто, по сути…

— Неправда! — сдавленно выкрикнул мужчина.

— …Так, близкий приятель. Я только поддержать могу, — продолжал парень, словно не слыша. — Совет какой-нибудь дать. А все остальное — это к Феликсу. Пусть он тебя нянчит, пусть он тебе сопли подтирает. Это его прямая обязанность — как твоего постоянного любовника. А я, — он развел в сторону руками, — ничего тебе не должен. Потому что я — всего лишь твой друг.

— Томми, — хрипло просипел Аллег, страдальчески изогнув брови, — пожалуйста, Томми. Только с тобой…

— Ты выбрал, Аллег, — жестко напомнил Томми против своей воли. — Ты сказал, что не можешь его оставить. Заявил, что любишь и дорожишь им. Настоящий мужчина держит свое слово. Я думал, ты это хорошо усвоил.

Аллег хрипло залопотал, умоляюще заглядывая ему в глаза, но Томми и слушать не захотел. Его всего трясло, а внутри него горело. Нужно скорее с этим заканчивать.

— Так, все. Хватит, — прервал он поток сумбурных слов. — Ты на машине приехал? — Аллег опасливо кивнул. — Хуево. Значит, подождем до завтра. Сдам тебя на руки Феликсу посвежевшим хоть чуть-чуть… Сейчас я варю тебе чай. Ты его пьешь. Весь! Без разговоров. Пока ты это делаешь, я расстилаю тебе постель. Ты ложишься и спишь. Всю ночь. Никаких поползновений в мою сторону, никаких шепотков на ухо, никаких… в общем, в гостиную, где я сплю, — ни ногой. Ты меня понял? То, что произошло той ночью, осталось этой самой ночью. Навсегда. Эта ночь другая. И теперь все будет по-другому.

Томми почувствовал неприятную дрожь, когда разбирал постель. Его таким титаническим трудом выстроенный барьер из безразличия и нарочитой холодности начал трещать по швам. Сначала у него забился нос, потом высохло горло, а после и вовсе стало жарко глазам. Ему даже пришлось прерваться на миг и подышать немного, чтобы успокоиться. Я должен держать себя в руках, думал он. Ради дела. Ради самого себя. Нельзя, чтобы мной вот так помыкали! Однако в голову то и дело лезло всякое — неприятное, назойливое, страшное.

«Идиот! Аллег в опасности! Аллег может умереть! Это все Он! Он, Он, ОН! Неужели ты не понимаешь?! Он погубит Аллега! Он сведет его в могилу, и ты будешь виноват в этом! Потому что не видел, потому что отвернулся, потому что думал только о СЕБЕ!»

Томми упрямо тряхнул головой. Ему не хотелось думать об этом сейчас. Ему вообще не хотелось думать. Хотелось упасть, уснуть и больше никогда не просыпаться… Из раздумий его вывело шарканье за дверью.

— Все выпил? — грубовато спросил Томми и добавил, когда Аллег скованно кивнул: — Сейчас пойду, проверю. И если…

— Томми.

— …это не так, — неумолимо продолжал парень, — я тебе такую взбучку устрою, мама не горюй. А то ты по-нормальному, порой, вообще не понимаешь. Твой Феликс тебя разбаловал вкрай.

— Хватит, — прохрипел Аллег, глядя на него больными глазами. — Хватит говорить о нем.

— А что так? — усмехнулся Томми, проходя в коридор. — Он же твой любимый паренек. Внимательный, заботливый, привязчивый. Твой первый…

— Ты мой первый.

Томми затормозил, словно врезавшись в невидимую стену. Воздух застрял в глотке, а в голове образовался звенящий вакуум… жадный вакуум, впитывающий все, что только улавливали его гребанные ушные локаторы.

— Ты мой первый мужчина, Томми, — тихо просипел Аллег у него за спиной. — Мы с Феликсом… У нас редко бывало что-то серьезное, мы… Он побаивался, я как-то не настаивал… Он почти ничего не умеет. Ты… — Он судорожно втянул носом воздух. — С тобой было так хорошо. Так… спокойно. Так… долго и… нежно. Ты такой внимательный, такой… ласковый. С тобой я… почувств… почувтвств… Я был дома. Мне ничего не грозило. Я… никогда ещё не кричал, когда…

— Да как ты смеешь? — прошептал Томми.

И не узнал свой голос. В этом сдавленном, сиплом, полном отчаянно скрываемой муки шипении не было ничего общего с его прежним отстраненным тоном. Холодная дрожь сотрясала ему спину. В груди разгорелся самый настоящий пожар. Перед глазами плыло, щеки пылали… и соленая влага раздражала кожу, налившуюся жаром и кровью.

— Как ты смеешь говорить такое? — прошептал Томми, медленно поворачиваясь к умолкнувшему Аллегу. — Как смеешь произносить такое вслух? Да ещё и в глаза мне при этом смотреть…

Парень медленно приближался к мужчине, словно рассвирепевшая гадюка к жертве, застывшей в гипнотическом параличе. Аллег опирался на косяк двери. Аллег смотрел на него, но свет ночника бил ему в спину, и ни глаз, ни лица не было видно.

Аллег молчал.

— Как ты посмел прийти сюда? Как посмел рассказать мне все это?! — шептал парень, с каждым словом повышая голос. Его руки, его горло, его подбородок дрожали. — Как ты… как ты… как ты… ПОСМЕЛ?!

Собрав все свои силы, всю свою обиду и боль, накопившуюся за все эти месяцы, Томми ударил Аллега кулаками в грудь. Тот охнул и попятился, едва устояв на ногах. В свете ночника стало видно, как беспомощно исказилось его лицо. Однако парня это не успокоило — только ещё больше распалило.

— СВОЛОЧЬ! ВРАЛЬ! ДВУЛИЧНЫЙ УБЛЮДОК! — вопил он, молотя руками по груди и плечам мужчины. — Как ты посмел поступить так?! Как ты посмел поступить так СО МНОЙ!

— Томми, — шептал Аллег, силясь поймать его руки. — Томми, Томми…

— Ты же все знаешь! Ты же все знаешь! — надрывался Томми, окончательно потеряв всякую связь с реальностью. — Знаешь, знаешь, ЗНАЕШЬ!

Каждый удар был для него слаще поцелуя, каждое слово, выкрикнутое в морщинистую серую рожу, приносило истинное наслаждение. Вот так тебе, ублюдок! Вот так тебе! За все, за все, за все! Получай, получай, получай!.. В плечи бить было больно, в грудь — опасно, в живот — стыдно. Но он все равно бил. Бил, бил, бил… Хотел даже в челюсть заехать, но в последний миг Аллег с неожиданной силой перехватил ему руки и рывком прижал его к стене. Томми продолжал вырываться и вопить, но мужчина держал крепко.

— За что ты так со мной? За что ты мучаешь меня? За что-о-о-о… — провыл парень ему в лицо.

— Все, Томми, все, — шептал Аллег, ласково и мягко. — Тише, мой мальчик, тише.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, — выдавил, наконец, Томми.

И замер. Всякие силы оставили его. Руки опустились, колени ослабли. Горящая грудь отозвалась невозможной тянущей болью…

— Я люблю тебя, — повторил Томми, и его лицо исказилось. Глаза окончательно заволокло мутной пеленой. Щеки зудели от чего-то мокрого и теплого. — Люблю тебя, люблю, люблю, люблю…

— Томми.

Его губы накрыли чужие… родные, дорогие до боли… и теплые руки стиснули поясницу. Томми попытался отвернуться, но мягкая ладонь легла ему на щеку, удерживая на месте.

— Нет, — выдохнул он, шмыгнув носом, когда губы оторвались от его рта и спустились к ключицам и кадыку. — Нет, нет, не надо…

Аллег не слушал. Он исцеловал всю его шею с нежностью, от которой подгибались ноги. Трепетно сжав в кольце рук, мужчина уткнулся носом в место между его плечом и шеей. Сделал шаг назад, утягивая за собой.

— Не надо, — повторил Томми, когда Аллег попытался уложить его на кровать. — Не надо… Да что ты будешь делать — НЕТ! Не хочу! Не трогай меня!

Он всплеснул руками, остервенело вырываясь из объятий. Аллег послушно отступил… и опустился на колени. Обнял его ноги, прошелся ладонями по голеням и бедрам. Уткнулся носом в живот. Отогнул край его футболки и оставил долгий поцелуй на белой коже. «Нет», — тонко выдохнул Томми, слабо отталкивая его голову. Однако жилистые ладони твердо, но мягко надавили ему на ноги, а горячее дыхание опалило пах, и у парня не осталось сил сопротивляться. Он упал на кровать, тяжело дыша, и уставился в потолок.