Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 46

Так Томми пролежал, пока все не закончилось. Аллег сам стянул с него одежду, сам уложил его ноги на постель. Мужчина расцеловал его грудь и живот, не смея подниматься выше. Спустился поцелуями вниз… и Томми закрыл глаза. Он не пытался противиться — понимал, что не может и, что самое главное, не хочет. Под глазами плыли круги, удовольствие свернулось в низу живота огненной змеей. Аллег многого не умел, но был терпелив и нежен, а его руки, мягкие и ласковые, сводили с ума не хуже его языка и рта.

В конце Томми лишь крупно вздрогнул и замер, глубоко втянув воздух. Пережидая чистый незамутненный экстаз.

Когда он схлынул, то оставил по себе лишь голый щебень и склизкие скалы — бесплотную череду мыслей и страхов. Томми обреченно поджал губы, чувствуя себя крохотным, никчемным, жалким. Грудь все ещё ныла, и где-то там в ее глубине ещё тлел маленький огонек былого буйства. Однако парень не находил в себе сил, чтобы его раздуть. Не находил желания, мотивов, причины… Я проиграл, подумал он, глядя на мир из-под слипшихся ресниц. Я хотел быть сильным, стойким, несгибаемым… но я не могу. Не здесь. Не с ним. Не с Аллегом. Не могу. Не могу. Не. Мо. Гу…

Аллег лег на вторую половину кровати. Ту самую, на которой в свое время проснулся Томми после той злосчастной ночи. Мужчина тоже хлебнул из давно стоящего тут стакана. Вытер пот со лба. Перевел дух. Томми чувствовал его терпкий аромат, ощущал тепло его мягкой руки рядом со своей. Ему хотелось выть. А ещё лучше — задушить этого лицемерного ублюдка подушкой. Неужели он ничего не понял из его слов? Неужели не нашел в себе и капли жалости для Томми и его чувств? Зачем он это сделал? Зачем вновь?..

— И я тебя тоже.

ДЗЫНЬ!

В ушах раздался пронзительно-отчетливый звон, и Томми широко распахнул глаза. Всего одна фраза, всего несколько коротких слов в один миг влили в него столько сил, что ему самому на миг стало страшно. Парень повернул голову к мужчине… и языки пламени внутри его растерзанной груди взвились со свежей яростной пылкостью.

Аллег смотрел на него красными влажными глазами. Его потемневшие губы были приоткрыты. В выражении осунувшегося лица сквозило обреченное, смиренное спокойствие. Он был готов ко всему. Он был готов принять от Томми все, что угодно — все, что тот только захочет ему дать. Он…

«Его. Его, его, его. Навсегда».

Томми судорожно вдохнул… и рывком навалился на Аллега. Впился в приоткрытые губы, скользнул языком ему в рот, подхватил под поясницу. Мужчина моментально откликнулся — выдохнув, раскрыл рот, обхватил его плечи, прижался к нему всем телом.

— Томми… — сдавленно просипел Аллег, когда парень его отпустил.

— На живот, — приказал Томми. — Быстро.

Аллег повиновался, с трудом переставляя ослабевшие руки и ноги. Томми одним резким движением стянул с него штаны и белье, скинул на пол. Уткнулся носом в шею и с наслаждением втянул его запах полной грудью. Прошелся поцелуями по линии позвоночника. Жестковатая ткань рубашки неприятно липла к губам, но парню было все равно. Он опалил дыханием поясницу Аллега, лизнул кожу, припал к ней ртом.

Коротко чмокнул напоследок и спустился ниже. Кровавое марево в голове мешало нормально видеть, но Томми было плевать — ему хватало и запаха, осязания, вкуса. Аллег под его руками напрягся при первом же легком влажном прикосновении. Простонал было стыдливое «не надо», но после более настойчивой и откровенной ласки замолчал. Зарылся лицом в подушку как можно глубже. Парень горячо выдохнул и задрожал, ощутив, как из-за этого кожа спины под его ладонью покрылась мелкими мурашками. Его вело от всего этого… И ему это нравилось. Помнится, кто-то там требовал, чтобы мой язык в чью-нибудь задницу засунули… Что ж. Пожалуйста! Томми слабо улыбнулся и вновь прижался губами к нежной темной коже, коснулся ее кончиком языка.

Он целовал, лизал, гладил и ласкал до тех пор, пока в глазах не начали искриться звезды, а в голове и пахе не стало отчетливо стучать. Последний раз впившись в теплую влажную плоть поцелуем, Томми потянулся наверх.

— Я в ванну, — просипел он, сглотнув. — Так же лежи. Понял?

Аллег боднул подушку. Его пальцы до белых костяшек сжимали покрывало, и лицо Томми так и не смог нормально разглядеть. Ну ничего — скоро как следует наглядится. Слава великому Ктулху, смазка, презервативы и мазь были на том же месте. От холода ли в квартире, от жгучего ли предвкушения, но парня начало потряхивать. Особенно дрожали руки, и сколько бы Томми не сжимал их в кулаки, помогало мало.

«Аллег — мой, — пронзило его голову. — Аллег любит меня. Аллег меня ждет».

Томми рвано выдохнул, дрожа от сладкого ужаса и неверия. Ноги заплетались, когда он шел в спальню. Сердце пропустило удар, когда он увидел Аллега на своей кровати. Мужчина сбросил с себя рубашку и стягивал футболку, но замер при его появлении. Голубые глаза впились в него с таким выражением, что…

Томми тотчас вспрыгнул на кровать. Скользнул к краям футболки, помогая ее снять. Прижался губами к ровным нешироким плечам, к заросшей груди, к обвисшей шее. Зарылся носом в густую полуседую поросль, побелевшую шелковистую шевелюру, в курчавые жесткие волоски. Провел ладонями по животу, по бокам, по бедрам, по пояснице, по спине, спустил их ниже… Аллег дышал часто и прерывисто, жался к нему и целовал, куда только можно.

— Такой красивый, — восхищенно прошептал он, проведя ладонью по его животу. — Такой… родной. Светлый мой мальчик…

Томми тяжело выдохнул и припал к его губам, стискивая мягкую дрябловатую кожу. Аллег запустил одну ладонь в его волосы на затылке, а другой обхватил его пульсирующий член. С усилием провел пару раз по всей длине и прикусил кончик его уха. Парень крепко зажмурился и повалил мужчину на спину. Уткнулся носом в нежную кожицу за ухом Аллега, лизнул мягкую мочку. Ты не видел себя со стороны, подумал он, оглаживая ладонями его бока. Ты прекрасен, любимый. Ты самое лучшее, что есть на свете. Пускай только для меня — мне же лучше!

Обласкав и обцеловав торс Аллега, Томми рывком отстранился. Погладил своего мужчину по коленям, нежно огладил покрытые жесткими темными волосками бедра. Аллег тут же развел их и приподнял. Его лицо покраснело и блестело от пота, глаза мерцали, неотрывно следя за Томми и его руками.

«Давай, мой мальчик, — говорил его взгляд. — Давай, родной. Иди ко мне».

Томми сглотнул и потянулся за смазкой. Готовить Аллега в этот раз тоже было тяжело — с Томми пот градом лился, пока он слушал тонкие сорванные вздохи, которые возбуждали едва ли не больше любых стонов и криков. Презерватив даже помог немного — остудил горячую голову и принес хоть каплю дискомфорта в его беззаветно потрясающее существование.

Но потом Аллег с легкой улыбкой обхватил его ладонь и член, чтобы помочь и… у Томми снесло башню. Вот это уже было похоже на жаркую ненасытность, на буйный экстаз и дикое наслаждение из всякого мелодраматического ширпотреба, если бы не одно «но» — что-то болезненно тянущее под грудиной, что-то тонкое, нежное, слабое, что надрывалось где-то в глубине после каждого резкого, плавного, сильного движения, сдирало кожу, защиту, волю и обнажало липкое, теплое, живое нутро. Томми горел и плавился, его трясло. На языке он чувствовал сладость, под языком — горечь.

Аллег под ним. Хватал воздух. Ерошил ему волосы. Стискивал плечи. Сжимал спину. Запрокидывал голову. Тянулся, тянулся, тянулся к нему. Гладил по груди, по шее, по лицу. Его теплые мягкие ладони стирали горячий пот с его щек и лба. Губы дрожали, а глаза… Темно-голубые, широко раскрытые, затуманенные — от слез и блаженства.

— Томми, — выдохнул Аллег низким вибрирующем голосом. Обхватил его щеки руками. Слабо улыбнулся. — Ну что ты? Что ты, родной? Тише…

Томми издал стон. Надрывный, полный муки и удовольствия. Мотнул головой, шмыгнул носом. Потерся о нежащие его ладони, припал к ним солеными губами. И снова рванул вперед. И ещё, ещё, ещё, ещё… Пока мускулы не сократились, пока нервы не обожгло разрядом наслаждения. Пока хватало сил — нанежить, наласкать, натискать всласть. Чтобы было хорошо, чтобы голубое стало синим, чтобы мягкое тело поглотила жаркая истома, а из охрипшего горла вырвался низкий сдавленный крик.