Самое трудное испытание (СИ) - "Elle D." - Страница 32

— Постараюсь преподнести этим ублюдкам как можно более эффектный сюрприз, — усмехнулся Риверте, и Уилл понадеялся, что граф знает, о чем говорит. У самого Уилла идея пушечной пальбы в море вызывала смутные сомнения, хоть он и не смог бы объяснить, что именно его смущает.

Откровенно говоря, он был смущен и раздосадован почти постоянно. И все из-за кораблей. И из-за проклятого моря. Уилл жил в комнате с видом на море и мыс, выдающийся далеко за линию берега. Это не был мыс Гуфер, и все же слишком похоже на него, и слишком знакомо пахло солью, и слишком знакомо кричали над головой чайки. Когда же в Пурессу пришли боевые корабли, выстроившись у входа в залив, то Уилл, глядя на них, и вовсе ощутил дурноту. Он воображал, будто справился с тем, что произошло с ним в руках Рауля Хименеса; думал, что основной проблемой теперь стали необратимые перемены в его отношениях с Риверте, поводом для которых послужило то, что Уилл пережил на том корабле. Но теперь Уилл уже не был уверен в этом так, как прежде. Он больше не вспоминал их первую ночь в Даккаре, вообще не думал про давнее прошлое, ни с радостью, ни с печалью. Зато прошлое недавнее, события последних трех месяцев, вновь развернулись перед Уиллом во всей своей беспощадной яркости. Он снова стал плохо спать, и даже молитвы (а молился он по-прежнему каждый час, словно до сих пор находился в монастыре) не утешали его и не дарили с таким трудом обретенный и вновь утраченный покой. Риверте жил в одном доме с Уиллом, но на другом этаже: его спальня находилась рядом с библиотекой, из которой граф почти не выходил в те редкие часы, когда бывал дома. По правде, Уилл практически совсем его не видел. Поначалу он ещё сопровождал Риверте в поездках, но тот носился слишком быстро и все равно постоянно был занят, так что в конце концов сам попросил Уилла остаться в пуресском доме и быть острожным. В доме при этом, помимо прислуги, находились четверо вооруженных солдат, и Уилл, в былые времена возмутившийся бы такой опеке, на этот раз промолчал. Он и сам ощущал себя спокойнее, зная, что ночью двери и окна охраняют надёжные люди, и что ничья рука не проберется в ночи к нему под одеяло, не зажмет ему рот, не нырнет между ног… Слишком часто ему это снилось, и слишком сильно дрожал он потом в постели, не в силах снова уснуть, чтобы отмахиваться от этого страха.

Однако со временем случилось неизбежное: Уилл заскучал. Поэтому когда Риверте предложил ему развеяться, совершив поездку на флагман, то даже обрадовался. Он совсем не подумал тогда, чем это может для него обернуться.

Первые признаки появились, когда они сели в шлюпку, и Уилла, точно молнией, ударило вспоминанием, как капитан Хименес втаскивал его, связанного, в почти точно такую же лодку. На самом деле та лодка была гораздо меньше и куда сильнее раскачивалась на воде, и теперь Уилл сидел на скамье, а не лежал на дне, придавленный тяжелой ногой. И все же он вцепился в борт лодки обеими руками и выдохнул, когда она отошла от берега и стала приближаться к большому кораблю, покачивающемуся на волнах между причалом и входом в залив.

— Вам дурно? — спросил сидящий рядом Риверте.

— Нет, — вздохнул Уилл, с трудом выдавливая улыбку. — Я не страдаю морской болезнью.

— А я страдаю, — сказал Риверте с совершенно каменным лицом. — Поэтому буду признателен, если вы перестанете так зеленеть, а то дурной пример заразителен.

Они вернулись к своей обычной манере общения — больше никакой чрезмерной драмы или неистовой откровенности. Правда, они по-прежнему не спали вместе и почти не касались друг друга, но, к счастью, Риверте был слишком занят, чтобы они могли это обсудить. Уилл искренне надеялся, что обсуждать ничего и не придется.

Просто Риверте победит своих врагов, как всегда, одержит блестящий триумф, и Уилл сможет спокойно вернуться обратно в монастырь.

На корабль они поднялись по веревочной лестнице, склизкой от ила и в то же время местами острой от налипших на неё мелких ракушек. Уилл оцарапал ладонь, взбираясь наверх, а оказавшись наконец на палубе, ухватился за фальшборт и перегнулся вниз — в точности, как на корабле Хименеса, когда симулировал морскую болезнь. Только сейчас он вовсе не симулировал. И дело было совсем не в морской болезни.

Риверте, забравшийся следом, шагнул к Уиллу и взял было его за локоть, но тут к ним вышел капитан «Гневного» (так назывался корабль), приветствуя господина графа, а с ним и другие капитаны. Риверте, бросив на Уилла встревоженный взгляд, вынужден был отвернуться от него, чтобы ответить на приветствие. Уилл повернулся лицом к палубе, уперевшись поясницей в борт и наблюдая, как Риверте принимает поклоны и заверения в почтении, и тупо думал, что эти люди ведут себя так, словно находятся на королевском балу в Сиане, да и одеты почти точно так же. Для них всё это игра. Так же, как и для Риверте. Да, это страшная, кровавая игра, ставки в ней высоки, как никогда. Но ни один из этих мужчин, разодетых в атласные камзолы и кружева, увешанных драгоценностям, громыхающих мечами в раззолоченных ножнах, скорее всего не погибнет, не окажется в плену и не ощутит на собственной шкуре кровожадной беспощадности асмайских пиратов и их зеберийских сообщников. Уилл подумал, что капитан Хименес, доживи он до этого дня, непременно примкнул бы к зеберийцам. Он бывал в Зеберии, вёл там дела, торговал рабами; он знал, что зеберийцы способны на зверства, и относился к этим зверствам с такой же небрежной легкостью, как эти лощеные вальенские капитаны относятся к жизням других людей. Никто из этих капитанов не знает, что такое зеберийская жестокость на самом деле; никого из них не держали в вонючем трюме, кишащем крысами, не бросали на узкую койку лицом вниз, не… они просто не могут понять, не могут представить, на что способны их враги. Они будут сейчас говорить на совете об искусстве ведения войны, так, словно война — это поэзия или музыка, словно война может быть изящной, словно битва — это шедевр, а они — подмастерья под началом великого мастера, имя которому — Вальенский Кот. Так это все для них. Искусство, игра. И никогда, никогда больше это не будет ни искусством, ни игрой для Уилла Норана.

Уилл оттолкнулся от фальшборта и сделал по палубе шаг. Море качало корабль, вверху визгливо кричали чайки, ветер швырял через борт брызги соленой воды, оседавшие у Уилла на губах. Он машинально слизнул эти капли, сделал ещё один шаг и вдруг услышал над собой голос, удивлённый, встревоженный, упорно зовущий его по имени. Уилл… Уилл… Уилл, что с тобой?

— Уилл, — повторил Риверте, проводя своей мозолистой ладонью по его лицу. — Проклятье. Опять ты меня пугаешь. Тебе лучше?

Уилл тяжело моргнул. Солнце больше не било в глаза, вокруг стоял мягкий полумрак, рассекаемый пучком света, пробивавшимся сквозь круглый иллюминатор. Уилл повернул голову, обводя взглядом небольшую каюту. Обычно он сразу подмечал все детали помещения, в котором находился, но сейчас не смог: перед глазами плыло, и ему было трудно сфокусировать взгляд. Наконец Уиллу удалось сосредоточиться на чем-то одном, и этим «чем-то» оказалась лицо Риверте, склонившегося над ним. Обеспокоенное, потемневшее лицо с резко очерченными скулами, растрепанные темные волосы, глаза, кажущиеся черными в полумраке…

Полумрак. Тесная каюта на корабле. Узкая койка под спиной. Темное лицо мужчины, склонившегося над ним.

— Ты потерял сознание, — сказал Риверте. — Как ты? Я уже послал на берег за лекарем.

— Долго? — хрипло спросил Уилл.

— Что? Нет, ненадолго, всего на несколько минут. Но я испугался за тебя. Ты просто шел по палубе и вдруг упал. Может, тебе голову напекло? — Риверте, нахмурившись, протянул руку, чтобы взъерошить волосы у Уилла на макушке, но Уилл, отшатнувшись, вскинул руку и безотчётно ударил Риверте по запястью, отбив его в сторону.

Риверте застыл. Потом отстранился, примирительно поднимая ладони.

— Извините, — пробормотал Уилл. — Я просто…

Что он пытался сказать? Я просто каждый миг ощущаю себя так, словно всё вернулось? Словно я снова заперт один на один с человеком, который вот-вот меня изнасилует — которой уже это сделал, — и мне снова нечем дышать, я снова чувствую эту волну тошнотворного отчаяния, отвращения к себе и желания всё прекратить? Уилл не мог этого сказать. Ему было стыдно, что он грохнулся в обморок, хотя многочисленные свидетели этого неловкого эпизода наверняка решили, что это он с непривычки — сухопутная крыса, что с него взять… Но Уилл знал, в чем здесь дело — не в море и даже не в солнце, которое и впрямь палило нещадно. Дело было в его разуме, который больше не мог справляться со всем этим. И просто сбежал в спасительное забытье.