Самое трудное испытание (СИ) - "Elle D." - Страница 33

— С тех пор, как мы вернулись, ты не даешь мне к тебе притронуться, — внезапно сказал Риверте. Он уже отступил, поняв, что Уилл не может выносить его столь близкого присутствия. Голос графа звучал глухо, на лице, которое Уилл едва различал в тени, ровным счетом ничего не отражалось. — Даже мимолетно, даже ненароком. Я же не тащу тебя в постель, Уилл, я просто хочу тебе помочь.

— Тогда не трогайте меня, — с трудом выговорил Уилл, закрывая глаза.

Но все же если и не увидел, то почувствовал, как дрогнуло неподвижное лицо Фернана Риверте.

— Ты для этого поехал со мной, бросив свой обожаемый монастырь? Чтобы я тебя не трогал? Какой тогда во всем этом смысл?

— Смысл очевиден, сир. Я поехал, чтобы вы одумались. И я очень рад, что принял такое решение, потому что вы же видите, как вы здесь нужны. Без вас всё развалится. Вам…

— Так дело только в этом? — отрывисто спросил Риверте. Его дыхание слегка участилось, и Уилл заставил себя открыть глаза. — Только в этом?

Риверте стоял напротив него, широко расставив ноги, уперевшись в шаткую корабельную палубу и сжав кулаки. Его глаза, непривычно темные в полумраке каюты, сверкали так, что если бы взгляды могли убивать, Уилла разорвало бы на мелкие клочки. Ему больно, подумал Уилл. Это я виноват в том, что ему так больно. Но неужели он в самом деле рассчитывал на что-то другое? Думал, что попросту переупрямит меня, заставит уехать и забыть… просто забыть? Уилл был бы счастлив, если бы это было возможно, видит Господи Триединый, он только об этом и просил. Но слишком много всего произошло. Сейчас. Прежде. Слишком много для одного бедного глупого Уилла Норана.

— Ты обманул меня, — сказал Риверте так тихо, что Уилл едва его расслышал.

Но это было нечестно.

— Вы сами предпочли обмануться, сир. Вы отказывались уезжать из монастыря без меня, и я поехал с вами. Но я ничего вам не обещал. Вы и не просили.

— Так значит, ты просто ждешь, пока эта кампания кончится, чтобы…

— Да, — без колебаний ответил Уилл. — Да.

Он понимал, что жесток, но лучше быть просто жестоким сейчас, чем убийственно жестоким — позже. Риверте ни разу не спросил его прямо, что он намерен делать дальше. И если бы теперь в ответ на такой вопрос Уилл стал бы увиливать или лгать, то последующее расставание стало бы ещё более мучительным. Настолько мучительным, что Риверте мог его и не вынести.

Впрочем… он вынесет всё. Он неимоверно сильный. Уиллу хотелось бы тоже быть таким, хоть отчасти.

— Что ж, — проговорил наконец Риверте после нескольких минут невыносимо тяжкой тишины, от которой гудело в ушах и ныло в сердце. — Благодарю вас за откровенность. Несколько запоздалую, но лучше поздно, чем никогда. Полагаю, вам лучше вернуться на берег прямо сейчас. Совет может затянуться, а вы, как я теперь понимаю, совершенно не переносите море.

— Простите за хлопоты, которые вам доставил, — пробормотал Уилл, отводя глаза, и Риверте сухо ответил:

— Не стоит. Право слово, это такие пустяки.

И Уилл подчинился ему: вернулся один на берег, в их дом в Пурессе. Риверте заночевал на корабле, и когда совсем стемнело, Уилл видел в окне огоньки, которыми светился «Гневный», и представлял Риверте, бесстрастно обсуждающего со своими советниками ход грядущей войны. Он уже втянулся в неё, уже наслаждался ею. Уилл сделал главное, за чем приехал сюда: вернул Риверте войне, а войну — Риверте. Когда-то сира Лусиана сказала, что война — вечная любовница господина графа. Что ж, Уилл надеялся, что он сполна утешится в жестоких и страстных объятиях этой любовницы.

Уилл даже представить не мог, как он страшно, чудовищно ошибался.

Совет Риверте с капитанами флота продлился весь следующий день. Позже Уилл, слушая разговоры вокруг, осознал, что практически все капитаны хором отговаривали Риверте от его затеи. Они пытались намекнуть ему, что это безумие, что это не просто не сработает, но может повлечь катастрофические последствия. Однако Риверте был непреклонен. А хуже того — они перед ним преклонялись. Ведь он был тем самым блистательным сиром Риверте, что создал Вальенскую империю и никогда не знал поражений. И даже если им, с высоты их собственного опыта и знаний, приобретённых в море, виделись в его плане слабые места, они слишком привыкли доверяться ему, слишком привыкли, что он во всем разбирается лучше и знает, как надо. И, стоит признать, прежде именно так обычно и происходило. Риверте, по всеобщему убеждению, был гением, а гении не ошибаются.

Но только до той поры, пока не начинают терять рассудок.

В действительности, план Риверте был вовсе не изощренным. Он был весьма прямолинейным и даже грубым: оснастить боевые вальенские корабли пушками и выманить зеберийцев на бой в открытом море. Как именно выманить — это уж Риверте оставлял на усмотрение капитанов, которые, польщенные его доверием, сразу предложили дюжину хитроумных планов. Риверте успел оценить масштаб, сложность и дороговизну прибрежной обороны, поэтому, взвесив всё, решил, что куда надежнее будет просто собрать зеберийцев в одном месте и разгромить единым махом. Это могло сработать в случае, если бы им противостояла мощная армия противника на твердой земле. Но применять такую стратегию против неизвестного числа вражеских кораблей, то выныривающих, то вновь скрывающихся в бескрайнем море, было все равно что палить из пушки по рою ос. Рою очень злобных, кровожадных ос.

Уилл отнюдь не мнил себя знатоком военного дела. Однако за годы, что он пробыл хроникером графа Риверте, кое-что все же научился понимать. Стремясь написать биографию Риверте как можно точнее, Уилл прочел множество ученых трудов по тактике и стратегии. Поэтому даже ему было очевидно то, о чем уже начинали осторожным шепотом поговаривать другие: это безумие. Это глупость. Это ошибка, почти заведомо обреченная на провал.

Но ведь граф Риверте не ошибается никогда, разве нет? Если он предложил такой на первый взгляд неуместный план, то этому должна быть веская причина.

И причина в самом деле была. Но знали её только Риверте и Уилл. Хотя что до Уилла, то он не мог поверить в происходящее до самого конца.

До самого разгромного конца.

В пасмурный осенний день армада из двенадцати вальенских боевых галеонов — практически весь флот его императорского величества — вышла в открытое море. На борту каждого из судов водрузили по шесть пушек, а также достаточной запас ядер, чтобы потопить хоть сотню вражеских кораблей. Уилл стоял на обзорной точке над бухтой Меренда рядом с Риверте (капитаны с трудом уговорили его не участвовать в бою лично, поскольку в любой момент могло потребоваться вмешательство с берега), и смотрел, как эти крутобокие, мощные корабли входят из бухты навстречу врагу, который уже начал проявляться из тумана. Капитаны сделали свое дело: сумели завлечь противника к берегам. И на первый взгляд противник охотно шел в расставленную ловушку: Уилл увидел десятки, если не сотни красно-черных точек, рассыпанных по серо-синей морской глади, точно язвы на теле больного чумой. Сейчас, на фоне огромных вальенских галеонов, эти кораблики казались маленькими и жалкими. Вот только…

— Их слишком много, — вырвалось у Уилла, и Риверте, коротко глянув на него, холодно сказал:

— Желаете сменить меня на посту главнокомандующего, сир Норан? С удовольствием уступлю вам эту честь.

Уилл ни ответил — после злосчастной поездки на «Гневный» они прекратили даже свои привычные пикировки, — и лишь с нарастающим страхом смотрел, как юркие маленькие красно-черные корабли постепенно окружают вальенскую армаду. Между ними мелькали черные паруса: более крупные суда асмайских пиратов присоединились к зеберийцам в решающем сражении и шли теперь вперед, охотно подставляя борта вальенским пушкам.

— Что-то не так, — прошептал Уилл, не в силах отвести взгляд от горизонта. — Слишком легко…

Риверте не проронил ни звука. Только его руки, стискивающие подзорную трубу, напряглись так, что побелели костяшки пальцев.

Следующий час он смотрел на разгром вальенского флота. И Уилл смотрел тоже.