Самое трудное испытание (СИ) - "Elle D." - Страница 29

— Прости, — сказал Уилл.

— Ничего, — ответил Риверте.

На следующий день отец Леонард спросил Уилла, не чувствует ли тот себя готовым для следующего шага. Уилл честно ответил, что пока еще нет, но, возможно. сможет дать ответ на этот вопрос уже скоро. Может быть, в начале зимы.

Отец Леонард сказал, что у него есть столько времени, сколько ему понадобится.

Но Господь Триединый распорядился совсем иначе.

Послушникам в монастыре не возбранялось писать и получать письма, хотя вся корреспонденция проходила досмотр в лице отца-настоятеля, а при необходимости и цензуру: послушникам вменялось быть сдержанными и смиренными даже в переписке. Уилл не представлял смиренных и сдержанных писем от Риверте в адрес кого бы то ни было, поэтому, похоже, за месяц пребывания в монастыре Риверте никому не писал. Зато к нему писали. И это были не те письма, которые отец Леонард мог просто смахнуть в ящик стола, ограждая своего подопечного от мирской суеты. Ибо письма, на которых стоит личная печать императора, в стол не смахивают.

Уилл увидел, как Риверте идет по двору, читая письмо с такой печатью на ходу — верней, перечитывая много раз, зная, с какой скоростью он вообще читает. Риверте хмурился, письмо явно его не радовало, что неудивительно — он фактически ушел в затворники, презрев все свои придворные обязанности и дела. Все эти недели Уилл был слишком погружен в себя и свои переживания, чтобы задуматься об этом. Но сейчас вдруг ощутил укол беспокойства. Не будет ли у Риверте неприятностей, когда он наконец сдастся и уедет отсюда? Наверняка будут. Он так и не сделал отчет о ревизии войск, а потом вообще пропал, не отвечая на призыв короля — серьезный проступок даже для его неприкосновенной особы. Бывали времена, когда Рикардо наказывал своего фаворита и лучшего друга, на много месяцев заточая в тюрьму. Правда, тогда они оба были куда моложе и горячее, с тех пор Рикардо стал намного более осмотрительным и щадил здоровье и самолюбие своего главного полководца. А вот Риверте никого не щадил. За время пребывания в монастыре он написал королю всего одно письмо, и Уилл подозревал, что отец Леонард, прочитавший это письмо, под страхом смерти никому бы не передал его содержания. Можно было только гадать. что говорят сейчас в Сиане и по всей Вальене, как судачат в тавернах и во дворцах, как ахают, качают головами, всплескивают руками, а дамы, наверняка, демонстративно падают в обморок. Сир Риверте заперся в монастыре! Сир Риверте решил удалиться от мира! Блистательный, порочный, беспутный граф Риверте выкинул такой фортель! Уму непостижимо…

И да, он был всегда и навсегда останется именно таким — непостижимым. Они могли до скончания веков гадать, что у него на уме и почему он так поступает, и даже на лигу не приблизились бы к истине. Истину знал только Уилл. И дорого расплачивался за это знание.

Вслед за первым письмом короля последовало второе, потом третье. Потом письма прекратились. Уилл уже решил, что Рикардо сдался (он почти всегда проигрывал в эпистолярной войне, которую они с Риверте время от времени затевали). Но вскоре посреди ночи обитатели монастыря были разбужены неожиданным грохотом у ворот, гулом голосов и заревом огней, ярко осветивших ночное небо. Вместе с другими послушниками Уилл выбежал во двор. и вместе с ними, затаив дыхание, смотрел через дверь, соединявшую монастырские помещения с внешним двориком. Там, в этом дворике, стоял человек в рыцарских латах и с золотым плюмажем на шлеме, выдававшим в нем императорского офицера высшего ранга. Свет факелов переливался на сверкающих латах, бросая на них кровавые отблески, и рядом с этим зловещим великолепным рыцарем стоял Фернан Риверте в своем послушническом рубище, и с совершенно каменным, неподвижным лицом рвал в клочки какую-то бумагу, которую только что вручил ему имперский офицер.

Как позже выяснил Уилл, эта бумага была приказом об аресте графа Риверте.

Грохнули мечи, защелкали курки взведенных арбалетов. Голос отца Леонарда пронизил ночную тьму, зычный, словно голос глашатая на поле боя:

— Ещё одно движение, сир рыцарь, и проклятье Господа Триединого обрушится на вашу голову и голову всякого, кто последует за вами! Ибо проклятия и анафемы заслуживает тот, кто дерзнёт обнажить сталь и пролить кровь в обители Господней!

Уилл слушал, ни жив, ни мёртв. Что происходит? Рикардо приказал арестовать Риверте, потому что понял, что не сможет вернуть его добром? «Этим он и отличается от короля, — мелькнуло у Уилла. — Риверте знает, что меня не вернуть силой, как бы ни было велико искушение. А императору это невдомек. Он все ещё воображает, будто можно силой заставить кого-то тебя любить».

Но дело было не в любви, а в кое-чем намного более важном — и худшем. Имперский офицер, смущенный и напуганный угрозой проклятия отцом-настоятелем, ретировался за ворота, бормоча что-то о том, что он простой солдат и лишь выполняет приказ короля. Уилл видел, как Риверте проследовал за отцом-настоятелем в приемную, и услышал доносящиеся оттуда поразительные звуки, весьма похожие на крики гнева. Хотя наиболее пожилые монахи, проведшие в монастыре святого Верениса двадцать лет, ни разу не слыхали, чтобы отец Леонард повышал на кого-то голос. Но сир Риверте умел выводить людей из себя, даже святых или близких к святости.

Впрочем, в приемной Риверте пробыл недолго. Выскочил оттуда, стрелой пронесся по двору и скрылся в часовне. Из приемной тут же выбежал испуганный монах, жалобно крикнувший в ночь:

— Брат Уильям! Святой отец срочно требует вас к себе!

Уилл явился на зов, вытирая о рясу взмокшие ладони. Отец-настоятель метался по кабинету, точно зверь в клетке. Увидев Уилла, он остановился и всплеснул руками, а потом скорбно воздел их к небесам.

— Сделайте что-нибудь! — воскликнул он. — Господь свидетель, свет не видел ещё человека с таким ослиным упрямством! Он и себя погубит, и всех нас, но хуже всего — он погубит Вальену!

— Погубит Вальену? Я не понимаю, святой отец, что происходит?

И отец Леонард рассказал, что происходит. И чем больше Уилл слушал, тем сильней у него расширялись глаза и холодело сердце.

Вальенской империи угрожал враг. Внешний враг. Это случилось впервые за много лет; в сущности, уже столетия никто не угрожал Вальене извне, она сама выступала агрессором, подминая под себя окружающий мир. Но теперь происходило немыслимое: Вальену атаковали. И не с суши, где она была полноправной хозяйкой трудами графа Риверте, а оттуда, где она была уязвима, ничем не защищена все эти годы.

С воды.

На Вальену напал флот дикого княжества Зеберия, объединившегося с асмайскими пиратами.

Отец Леонард не вдавался в подробности, поскольку почти их не знал. Но Уилл и так прослушал бы их все. У него загудело в ушах: Зеберия с её диким народом, покупающим похищенных людей из Вальены, пираты с побережья Асмая, Рауль Хименес… Уилл почувствовал, как земля уходит из-под ног, но устоял, и даже, кажется, ничем не выдал потрясения, потому что отец-настоятель, рассказывая все это, так и не прекратил бегать по комнате и не предложил Уиллу присесть. Его не заботили страхи Уилла. Его заботил только король Рикардо, который, уже в совершенном бешенстве, снова и снова требовал графа Риверте бросить все и немедленно ехать в столицу. А лучше сразу в Асмай, потому что враг у ворот, он уже напал и вальенский полководец срочно нужен там, где ему самое место — на поле боя.

«Он так скучал последние несколько лет. Ему было так уныло без войны,» — невольно подумал Уилл, все ещё не в силах поверить.

— Убеди его, брат Уильям. Ты должен его вразумить. Я не знаю, что у него на душе. Его исповеди лицемерны и неискренни, я чувствую это, но ни разу не смог уличить его во лжи. Я не знаю, зачем он на самом деле здесь и почему наотрез отказывается уходить, но это точно никак не связано с Триединым. Ты знаешь его лучше всех, ты был его фаворитом, так найди путь в его жестокое сердце, достучись, заставь внять голосу разума. Он должен уехать!