Самое трудное испытание (СИ) - "Elle D." - Страница 23

Уилл слушал, не пророняя ни звука. Всё это было поразительно. То, что судьба привела Уилла именно в этот монастырь, и то, что должен был ощутить Риверте, когда понял, что этот самый монастырь отнимает у него уже второе любимое существо. О той девушке Риверте рассказывал совсем мало, Уиллу казалось, по правде, что Риверте почти и не знал ее толком, ведь они общались лишь в раннем детстве. Он выдумал себе эту детскую любовь, но не простил миру её поругания. Однако это не имело значения. Нити судьбы сплелись вновь столь причудливо и странно, что трудно было увидеть в этом что-либо, кроме Господнего умысла. Значит, так оно и должно быть. Значит, отец Леонард прав, и Уиллу просто придется пройти через это новое испытание. Пройти со смиренно склоненной головой и не ропща.

Он опустился на колени и попросил исповеди, и получил прощение, как всегда. Вот только с утешением сегодня как-то не сложилось.

За обедом Уилл прислуживал братьям, разнося жестяные миски с похлебкой и в страхе выискивая среди гомонящих монахов знакомую черноволосую голову. Но на этой трапезе Риверте еще не присутствовал — вероятно, его, как и всякого новоообращенного, сперва отвели в баню и ознакомили с монастырскими помещениями и уставом. Не увидел его Уилл и на послеобеденной службе. За эти несколько часов он весь извелся, совершенно не представляя, как ему вести себя с Риверте, когда они столкнутся — что неизбежно должно было случиться рано или поздно.

Это произошло вскоре после обеда, когда Уилла снова отправили на задний двор помогать с компостом. Он завернул к амбару за граблями и столкнулся там с Риверте буквально лоб в лоб. Бог знает, что он тут делал — должно быть, просто шнырял вокруг, разнюхивал, замышлял какие-то пакости. Уилл ощутил бессилие и злость, от которой у него опять опустились руки.

Но эти чувства смело, точно могучим порывом ветра, стоило его глазам встретиться с блестящими синими глазами. Холодными, жесткими, насмешливыми, ярко сверкающими в лучах осеннего солнца.

— Сир Норан. Здравствуйте, — чрезвычайно вежливо поприветствовал его Риверте.

Он не пытался ни отступить, ни приблизиться. Они просто стояли друг против друга в пустом дворике у амбара. Риверте уже был одет как послушник, хотя у брата-кастеляна не нашлось подходящей рясы ему по росту, и подол, у других братьев целиком закрывавший ноги, доходил Риверте лишь до середины голени, открывая мускулистые крепкие икры. Это выглядело бы смешно, если бы Уилл не задержался взглядом на его щиколотках, изящных и округлых, которые когда-то любил целовать… От этой мысли кровь бросилась ему в лицо. И Риверте, проклятый Фернан Риверте, разумеется, это заметил.

Хвала Господу, ему хватило такта хотя бы не улыбнуться.

— Здравствуйте, сир Риверте, — проговорил Уилл, чувствуя, как невыносимо пылают щеки. — Хотя не могу сказать, что рад вас видеть.

— Отчего же? — Риверте выгнул бровь, тем самым равнодушно-забавляющимся движением, которое Уилл так часто видел в первые дни их знакомства, пока они не сблизились и насмешки Риверте не стали мягче. — Разве сердце прирожденного богослужителя не должно ликовать при виде кающегося грешника?

— Вы здесь вовсе не для того, чтобы каяться, — возразил Уилл.

— Почему вы так решили? Или вы полагаете, что мне не в чем?

— О нет, — усмехнулся Уилл. — Воистину, епитимья-другая вам не повредит. Только вы вряд ли найдете на это время, бегая за мной по пятам.

— Бегая по пятам за ВАМИ? — голос Риверте огрел Уилла, точно плетью — столько прозвучало в нем яда и невыносимого, обжигающего презрения. — Побойтесь Бога, сир Норан. Понимаю, вам трудно в это поверить, но отнюдь не весь Божий свет вращается вокруг вашей драгоценной персоны.

И, сделав это поразительное заявление, сир Риверте попросту отодвинул Уилла с дороги своей сильной рукой и прошел мимо него, как недавно в галерее — твердым строевым шагом, так же оглушительно стуча по вымощенному двору деревянными башмаками, как перед тем гремел шпорами.

А Уиллу только и оставалось, что стоять и оторопело глядеть ему вслед.

Уилл провел бессонную ночь, не сомкнув глаз ни на минуту. Большую часть времени он лежал на своем тюфяке, сжавшись в комок, напряженно вслушиваясь в умиротворенную тишину монастыря. Не то чтобы он вправду верил в намерения Риверте коварно выкрасть его из Божьей обители, но и в благочестивое стремление господина графа посвятить себя Триединому верил ничуть не больше. Это очередная уловка, только и всего. Несмотря на свои заверения, Риверте будет теперь все время отираться рядом, подначивать Уилла, мешать ему молиться и вообще всячески портить ему жизнь. С этим предчувствием, исполненным горькой тоски, Уилл и заснул под утро, когда уже начало светать.

Набат, звавший к заутрене, разбудил его меньше чем через час. Уилл отправился в часовню и там увидел Риверте, явившегося одним из первых. Ну ещё бы, ведь во сне он почти не нуждается, может хоть всю ночь простоять на коленях перед алтарем, лишь бы произвести впечатление. И он действительно стоял на коленях, как и другие братья, успевшие прийти в часовню раньше Уилла. Риверте стоял в одном из первых рядов, Уилл видел его густые черные волосы без единого седого волоска, такие непозволительно буйные на фоне обритых голов монахов и коротких стрижек послушников (последним не вменялось укорачивать волосы в обязательном порядке, но многие это делали, чтобы явить смирение, хотя сам Уилл пока что не решился на такой шаг). «На что же ты рассчитываешь? — мысленно обратился Уилл к этой буйной голове и негнущейся, надменно выпрямленной спине — совсем не та поза, что подобает молитвенному коленопреклонению. — Чего ждешь? Что я увижу тебя и, как обычно, потеряю голову от любви? Все забуду, со всем смирюсь, как делал всегда? Не на этот раз, Фернан». Но вслух он ничего не сказал, только молчал занял место среди других обитателей монастыря и настроился выслушать проповедь отца-настоятеля так же внимательно и трепетно, как делал это последние две недели.

Уилл подсознательно ждал на службе какого-нибудь скандала или просто неприятного инцидента — ему не верилось, что Риверте сумеет простоять на коленях всю службу, выслушивая проповедь, которая должна была казаться ему смешной, и ничего не выкинуть. Но Риверте вновь его удивил. Он не молился вместе со всеми, во всяком случае, его звучный голос не сливался с общим хором, но смирно простоял коленопреклонённым всю службу, не шелохнувшись и никому не помешав. Когда служба кончилась, Уилл тихонько вздохнул, переводя дух. Может быть, Риверте не так уж и безумен. Во всяком случае, не настолько, чтобы опозорить себя и Уилла перед всеми.

Если так, подумал Уилл, то все это, пожалуй, и впрямь можно будеть вытерпеть.

В течение дня он постарался занять себя привычными делами и как можно меньше думать о Риверте, что, разумеется, получалось прескверно. Но вины графа в том не было. Он вовсе не преследовал Уилла по пятам, в чем тот преждевременного обвинил. Большую часть дня Уилл вообще его не виде: они случайно встретились взглядами лишь на обеденной трапезе, и Риверте, поднеся ко рту ложку с жидкой постной похлёбкой, любезно склонил голову в ответ на прямой взгляд Уилла. Уилл, поколебавшись, коротко кивнул ему. Что бы ни держал на уме сир Риверте, Уиллу следовало быть начеку и не позволять вывести себя из таким трудом достигнутого равновесия. А для этого ему следовало сделать именно то, о чем неустанно твердил отец Леонард: смирить свои страсти, которые бушевали в нем так неугомонно.

И Уилл смирил страсти. За ужином он смог встретил взгляд Риверте спокойно, на сей раз они даже не обменялись кивками. Риверте выглядел очень сосредоточенным, поглощая монастырскую пищу, и Уилл с невольным состраданием подумал о том, что гурманские привычки графа сейчас добавляют ему физически неудобств. Риверте не особенно был падок на грех чревоугодия, но любил изысканную кухню и хорошее вино, и их отсутствие для него было столь же ощутимо, как для Уилла — отсутствие под рукой книг и принадлежностей для письма.