Много снов назад (СИ) - "Paper Doll" - Страница 78

Ему ничего не хотелось сильнее, как увидеться с Рози и поговорить с ней, чтобы вернуть всё к началу. Одна мысль об этом была глупой и совершенно обезнадеживающей, поэтому он закапывал это желание глубоко внутри себя, не давая тому шанса сокрушить его волю и поддаться эмоциям. Дуглас нарочно не спускался вниз во время ужина, пытался не смотреть в сторону её двери, будто на том месте была голая стена, курил дома, не выходя на балкон, вид из которого больше не находил прекрасным.

Рози и сама не искала с ним встречи. Дуглас самонадеянно полагал, что она ворвется в его квартиру непрошеной гостей, как бывало прежде, и притвориться, будто ничего, в сущности, не изменилось, ничего не было, а потому вспоминать об этом не стоило. Но обнаружив у своих дверей возвращенную книгу, он понял, что всё остальное было безвозвратным. Подчеркнутая неровной линей цитата не оставляла надежд вовсе — «Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее».

Он встретился с Гумбертом утром следующего же дня. Разговор обещал быть напряженным, но привычное волнение его не беспокоило. Дуглас был ужасно нервным. Бессонница прибавляла раздраженности. Он выпил пять чашек кофе, прочитал ужасно интригующий триллер, сюжета которого так и не смог разобрать, не в силах сосредоточиться на простых предложениях, пролистал новостную ленту до начала прошедшего месяца. В голове застрял комок из непроизнесенных слов, что Дуглас не мог разобрать, поскольку нигде не находил той самой ниточки, с которой тот начинался. И тот занимал всю его голову, давя на неё головной болью.

Вошел в кабинет президента без стука. Прошел мимо вскочившей с места секретарши и захлопнул перед её носом двери. Гумберт поднял на него томный взгляд и возмущенно нахмурился, прежде чем успел возразить внезапному появлению.

— Я здесь по делу мистера Гудвина. И у меня есть сведения, что вы стали его зачинщиком, — сходу заявил, устало развалившись в кресле напротив стола. Уверенность сказанного заявления заставила мужчину удивиться прежде, чем возразить. Гудвин одним движением руки велел всполошенной секретарше оставить их наедине. Очевидно, он подразумевал и то, чтобы она больше никого не впускала. Теперь, когда женщина успела слухом уловить сказанное Дугласом, распространению слухов было не миновать.

Дуглас без лишних усилий прочитал на лице мужчины страх, за которым последовала злость. Гумберт стал требовать от него объяснений, переводя стрелки, но внешний облик Дугласа оставался безмятежно скучающим.

— Чего же вы молчите теперь? — Гумберт наклонился вперед, сложив перед собой руки. Он всё ещё был нахмурен, губы сомкнулись в тонкую линию. Краем глаза Дуглас заметил, как мужчина тянул заусенец на пальце, оставляя на нем мелкую ранку. Это заставило его улыбнуться краешками губ, не выдавая своего торжества.

— Ждал, пока вы закончите, — он запрокинул ногу за ногу, сложив руки на коленях. — На самом деле, я удивлен, что вам всё ещё не пришло известие о том, что мы опросили девушек и те, как одна, назвали ваше имя, — Дуглас пытался сохранять безмятежно расслабленный тон, глядя Гумберту в лицо, что, как хамелеон, сменяло цвета — от побледнения до покраснения. — Вы можете подумать, что всё это блеф, но у меня с собой даже есть запись.

Дуглас достал из кармана брюк телефон, включил записанный Клайвом разговор с одной из девушек и протянул Гумберту. Тот плотнее сжал ладони вместе, стал нервно кусать нижнюю губу, раздирать большой палец правой руки.

— Довольно. Забери это от меня, — мужчина отодвинул телефон от себя. Дуглас выключил запись, включив вместо этого диктофон на всякий случай, хоть уверенность в успехе дела не покидала его. Он готов был жать до конца, даже пусть всё обернулось бы против него самого. — Допустим, я подговорил их. Меня ведь за это не могут посадить? — неуверенно спросил, держа спину прямо, а голову чуть опущенную вниз.

— Нет. И я здесь вовсе не затем, чтобы попусту угрожать вам, — он с тяжестью выдохнул. — Это ведь ваш адвокат на самом деле защищал девушек. Поэтому, невзирая на то, что они готовы говорить в дальнейшем правду, будто им остается теперь что другое, именно вы вправе дать приказ отозвать иск. Вашему адвокату это предложение не было предложено, поскольку мой коллега большой идиот, но теперь я прошу вас об этом лично, пока ещё есть время.

— Стоило ожидать, что он наймет вас для помощи с делом. Каковы ваши условия? — чуть прищурив глаза, спросил сдавленно взволнованным голосом Гумберт. Он снова побледнел. Дыхание стало тяжелым. Ещё не хватало, чтобы рука легла на сердце.

— Вы не потеряете эту должность раньше времени, — Дуглас даже иронично усмехнулся. — Из-за должности ведь всё и было начато, не так ли?

— Какой ваш личностный интерес? Что Гудвин мог вам обещать? — Гумберт облокотился на стол, подавшись чуть вперед, не сводя с Дугласа злого упрямого взгляда.

— Ничего, — произнес на выдохе. — Вы можете сейчас позвонить своему адвокату и устранить эту нелепую проблему? — он был настойчивым в своей просьбе, нетерпимый к большим промедлениям. Головная боль снова ударила по вискам. Ужасно хотелось курить, хоть и пропустить стакан скотча тоже не было лишним. Ещё лучше было бы взять себя в руки, но мысль об этом не пришла на ум.

Нехотя Гумберт сделал то, о чем он ненавязчиво просил. Дуглас выключил телефон, спрятав его в карман. Потер переносицу, борясь с собой, чтобы не зевнуть. Глаза смыкались, но он знал, что стоит ему попытаться уснуть, как это снова станет проблемой. Подобное бессилие выбивало из колеи. Возвращение не стало таким уж приятным.

— Он ужасный человек вопреки тому, что согласился тебе помочь. Жалкий, мелочный и трусливый. Если бы ты знал половину того, что знаю и видел я, ты бы не стал ему помогать, — прохрипел Гумберт. Его сражение было недолгим, да и был ли в сопротивлении смысл?

— Я знаю о нем всё то, что вы имеете в виду. Знаю его подноготную, но мне нет дела до чужих погрешностей. Я не лезу в чужую жизнь в надежде на то, что люди и мою оставят в покое. Несколько последних месяцев у меня с этим, как вы знаете, были проблемы, — Дуглас неспеша поднялся с места, борясь с тем, чтобы неуклюже не свалиться в него обратно. — К тому же вы сам едва ли лучше. Избавиться соперника, обвинив его в домогательствах. Взрослая жизнь всё чаще напоминает старшую школу, — Дуглас грустно усмехнулся, покачав головой.

У него ещё оставались занятия, идти на которые ужасно не хотелось. В студенческие годы он мог прогулять, не испытывая угрызений совести. В любом случае ему всегда всё сходило с рук, поскольку он умел говорить с людьми, невзирая на то, что тогда ещё только учился читать их, как открытые книги. Подвешенный язык и улавливание всего на лету — понять кого-то или что-то всегда выдавалось проще, чем понять себя. Теперь же он не мог просто уйти. Дуглас нуждался в ассистенте, не меньше чем в новом стуле в кабинете, но и том, и о другом всякий раз забывал.

У его кабинета уже ошивалась Кэрол. Мялась неуклюже у закрытой двери, делая вид, будто оказалась рядом совершенно случайно. Он хотел было свернуть и пойти обратно, невзирая на то, что в кабинете оставались лекции к предстоящему занятию, но Кэрол успела его заметить, отрезав все пути к отступлению.

— С прошедшим Рождеством! — тут же воскликнула женщина, обращая на себя внимание проходящих мимо студентов. Дуглас остановился, сохраняя между ними расстояние, но это не помешало Кэрол пересечь его за несколько коротких секунд и обнять мужчину, оставив на щеке мягкий поцелуй. — Когда ты успел приехать? Я надеялась, мы встретимся перед началом учебного семестра, — она обиженно надула губы, вообразив из себя девушку-подростка, парень которой выбрал выпускной костюм, не соответствовавший цвету её платья.

— Около недели назад. Были некоторые дела, — ответил сухо и небрежно. Дуглас даже не хлопнул Кэрол в ответ по спине, держа руки при себе. Запах её духов неприятно резанул нюх, волосы неприятно щекотали лицо. Он провел ладонью по щеке, вытирая след её алых губ. — Как твои дела? — спросил из вежливости, предупредив тот же вопрос, на который не хотел отвечать.