Карт-Бланш для Синей Бороды (СИ) - Лакомка Ната - Страница 25

Они прошли почти до самого конца улицы, когда Алена окликнули:

— Милорд! Милорд де Конмор!

К ним подбежал молодой человек — румяный от мороза, но без головного убора. Бобровую шапку он держал в руках, сняв ее из почтительности.

— Добрый день, милорд, — учтиво сказал юноша. — Вы меня помните? Я — Реджинальд Оуэн, был представлен вам в свите герцога…

— Я вас помню, добрый сэр, — сказал Ален. — Вы слишком пылко выражали радость встречи с некой особой в моем зимнем саду.

Юноша склонил голову, взъерошив волосы, но потом смело посмотрел на графа:

— Уверяю, вы неправильно меня поняли, милорд. У меня не было намерения оскорбить… вашу невесту.

Пепе удивленно поднял брови и окинул говорившего внимательным взглядом, раздумывая, не велит ли граф поколотить наглеца, и если велит — то получится ли справиться одному.

Но граф проявил удивительное терпение и лишь спросил:

— Вы бежали за мной, чтобы сказать об этом?

— Нет, — Реджинальд сделал шаг вперед, прижимая шапку к груди. — Я уже просил вас о милости и попрошу снова. Примите меня на службу. Вы же знаете, я состоял в свите герцога, и он был доволен мной…

— Вы мне не нужны, сэр Оуэн, — бросил Ален и пошел дальше, а следом за ним двинулся Пепе, недовольно посмотрев на юного приставалу.

Но тот и не думал смутиться отказом, а обежал их и встал, преградив дорогу.

— Что еще? — спросил граф, хмурясь.

— Я люблю Бланш, — сказал юноша так, словно прыгнул с обрыва в реку. — Люблю давно, с детства, и беспокоюсь за нее. Все в столице знают, что вы женитесь на год ради леди Милисент. Бланш для вас — лишь мятная конфетка, которую вы пожуете и выплюнете. Позвольте мне быть рядом с ней. Для нее это тяжело и унизительно, я знаю. Я знаю ее очень хорошо, возможно, лучше, чем она сама себя знает. Ей нужна будет поддержка.

— С дороги! — скомандовал Пеле. — Вы глухой, что ли, добрый сэр? Мой хозяин не желает вас в слуги!

Лицо Реджинальда потемнело, но в это время граф сказал:

— Идите к лорду Чендлею и скажите, что я взял вас посыльным.

— Благодарю, милорд! — поклонился Реджинальд

Теперь Пепе недовольно воззрился на хозяина, но Ален уже обошел новоявленного посыльного и направился дальше.

— Зачем вы его приняли? — спросил Пепе, когда они с графом удалились достаточно, чтобы сэр Реджинальд не услышал их слов. — Ведь он вам не нравится, вы называли его пустозвоном. И мальчишкой. А теперь я и сам вижу, что он слишком много знает и слишком болтлив.

— Он мне и сейчас не нравится.

— И он сказал, что любит вашу невесту, — заметил Пепе. — По мне, так надо было держать его подальше.

Ален некоторое время молчал, а потом сказал, кутаясь в меховой плащ, как будто ему стало холодно:

— Я застал их во время бала. Оуэн пытался ее поцеловать.

— И после этого?!. — Пепе был потрясен до глубины души.

— И после этого, — передразнил его граф. — Мне надо позаботиться о Бланш. Ей нелегко придется после развода. Может, она захочет устроить свою жизнь. Может даже с этим олухом.

— Поражен вашим участием в судьбе этой юной леди, — съязвил Пепе. — Так вот что означал «поцелуй дружбы» и внезапная любовь к шоколаду?

— Не слишком ли ты осмелел? — спросил граф вместо ответа. — Может, мне надо дать тебе пару тумаков, чтобы научился держать язык за зубами?

— Ваш слуга умеет молчать, — с достоинством ответил Пепе, ничуть не испугавшись,

— так что можете оставить тумаки при себе. А вообще, если мне позволено будет говорить… — и он пустился в пространные рассуждения относительно судьбы хозяина, которые тот, впрочем, мало слушал, думая о чем-то своем.

А легкий снег продолжал сыпать над Ренном, как будто где-то там, наверху, кто-то просеивал сахарную пудру через огромное решето.

Дорогие читатели!!! Всех-всех-всех с наступающим Новым Годом! Счастья, здоровья и любви вам, мои дорогие! Спасибо, что поддерживаете меня добрыми словами, лайками и наградками! Это очень вдохновляет! Еще раз

спасибо! Целую тысячу раз!!!

Сестры и матушка пришли домой уже в сумерках — разрумянившиеся, веселые, оживленно обсуждая фасоны. Я встретила их внизу, приняв у матушки запорошенную снегом накидку.

— Мы заказали все по последней моде! — защебетала Констанца, сбрасывая свою накидку в кресло и подбегая к камину, чтобы согреться. — У меня будет голубое платье — прелесть, что такое! Рукава со складочками и отворотами, два ряда тесьмы по парчовой вставке…

— А у меня будет баска в складку и такая же юбка, чтобы колыхалась при каждом шаге! — перебила ее Анна. — И талия с баской выглядит тоньше!..

— Ты заказала красное платье, а красный полнит, — сказала Констанца. — Даже баска не поможет!

— Я могу позволить себе красный, потому что очень тонка в талии. Даже тоньше тебя!..

— Боже, боже, я чуть не сошла с ума, выслушивая это, — сказала мне матушка.

— Не стоит осуждать их, — ответила я, подбирая накидку Констанцы, стряхивая и вешая на распялки, чтобы просушить. — Свадьба — это так волнительно. С платьями они определились, а с женихами?

— О, с женихами, — рассеянно произнесла матушка, поглядывая на меня как-то слишком задумчиво. — Не думаю, что с женихами возникнет проблема. Всю дорогу молодой Лоуренс шел на расстоянии двадцати шагов от нас и делал вид, что рассматривает витрины лавок дамской одежды, а Констанца делала вид, что не замечает его, хотя на каждом шагу порывалась потуже затянуть шнуровку на ботинках и уговаривала нас с Анной не ждать ее, а идти вперед. Она, мол, нас потом догонит.

— Понятно, — кивнула я, глядя на сестер, которые с жаром обсуждали что лучше — рукава, крепленные к плечевым швам по-старинке, витыми шнурами, или со складками и зауженными манжетами. — Что ж, Лоуренс — прекрасная партия. Хотя… учитывая шестьдесят золотых, обещанных графом, это она — хорошая партия для Лоуренса. А что Анна?

— Насколько я знаю, у нее уже давно море нежных взглядов с Кианом Килле. И когда Анна не говорила о платьях, она говорила о нем.

— Он тоже неплох, этот Килле. Они будут хорошей парой. И красный Анне очень пойдет, в этом уверена.

— Несомненно, — подтвердила матушка. — Но если ты не забыла, это и твоя свадьба Бланш. Тебе не интересно, какое платье подобрала для тебя?

— Хоть зеленое в желтый цветочек, — неосторожно ответила я, все еще думая, как удачно устроилась судьба моих сестер. — Это неважно.

— Неважно? Ты в этом уверена? Ну-ка, пойдем-ка со мной, — матушка схватила меня за руку и проворно утащила в кухню, прикрыв двери в комнату, где Констанца и Анна продолжали обсуждать подвенечные наряды. — Сядь вот здесь, у окна, чтобы могла видеть твое лицо, а теперь расскажи своей матери начистоту, что между вами происходит.

— Он попросил меня хранить все в тайне, — сказала я.

— Только не от матери, — матушка погладила меня по голове. — Ну же, ваши тайны умрут вместе со мной. Но ты должна успокоить мое сердце и рассказать, зачем он так настаивает на браке именно с тобой.

Вздохнув и зажмурившись, я шепотом рассказала условия нашего будущего брака с графом и причины.

Матушка слушала внимательно, а потом долго молчала.

— Что ж, — сказала она, наконец. — Ты поступила совершенно правильно Бланш.

— Ты думаешь?

— Я в этом уверена. И граф тоже поступил правильно, обратившись к тебе. Он ничуть не ошибся — ты сможешь помочь ему и сохранишь его тайну, я в тебе не сомневаюсь.

— Ты полностью одобряешь этот брак? — я смотрела на нее в изумленье. — А как же священные узы, о которых постоянно нам рассказывала? Слияние сердца и души? Разве этот обман — это правильно?

— Никто их и не отменяет, Бланш. Сердце и душу. Иди под венец спокойно, я благословляю тебя от всей души. И постарайся стать графу настоящей женой…

— Мама! Брак будет только для вида!

— Не кричи, я прекрасно тебя поняла. Но настоящая жена — это не та, которая делит постель. Настоящая жена делит с мужем жизнь. Постарайся разделить с графом его жизнь, пусть даже и на год.