Дороги скорби (СИ) - Серяков Павел - Страница 42

Дороги Скорби

1

Пять лет спокойствия. Ровно столько судьба дала детям из деревни Репьи. Ровно пять лет беды обходили сирот стороной, и надо сказать, что для несчастных то было лучшее время. Друзья и приятели Юрека не предавали данное купцу слово, и даже по истечении такого внушительного времени стекольщик Лонгин, пекарь Рафал и сапожник Эмер навещали Фридриха и Фриду, иной раз подкидывая парню работу, а иногда и просто пару крон. Жизнь шла и налаживалась, но, дорогой мой друг, к моему великому сожалению, хроникеров данной истории не интересуют человеческое счастье. Ведьмы Рогатого Пса писали об ином, и я не стану согрешать против истины, выдумывая для данной истории хороший финал. Начало новых злоключений ознаменовалось радостным событием — встречей со старым другом и покровителем Юреком. Купец изрядно набрал в весе, облысел, а бороду обрамила седина, которая не портила его лица, скорее наоборот — украшала его. Он отворил дверь в лавку Рафала, в которой тем теплым днем собралось достаточно гостей, чтобы никто из людей пекаря не обратил на гостя внимания. Брякнул прилаженный к двери колокольчик, и Юрек, оказавшись в царстве ароматов свежей выпечки, улыбнулся. Именно так он представлял себе будущее беглецов из деревни Репьи. Фрида за это время превратилась в статную высокую девушку с благородными чертами лица, в котором читались орлиные черты. — Как была худой, так и осталась. Суповой набор… — выдохнул Юрек и присел на стоявший в углу табурет. — А ведь никто теперь и предположить не рискнет, что девка из черни. Эх… Волдо, видел бы ты, какой она стала красавицей. — Она не обращала внимания на царившую вокруг суету. Колпак съехал набок, и на лицо упала длинная прядь золотых волос. — Коза деревенская! — тут же заворчал Рафал. — А ну, пакли от теста убрала! Юрек узнал этот голос. Старик Рафал. Златоградский пекарь с именем и репутацией. Говорят, что сам король Гриммштайна Рудольф любит начать свой день, надломив хлеб, изготовленный в пекарне этого ворчливого старика. Люди, ожидавшие своей очереди, улыбались. Такая тут стояла и будет стоять атмосфера. Аромат свежевыпеченного хлеба располагает даже самого распоследнего проходимца к веселью и доброте. — Душно тут, курвина клюка! — гаркнул посетитель в черном бархатном дуплете. — Я от жажды умру скорее, чем твой прохиндей принесет, чем горло промочить. — Да обождите. Собака… скользкая. Юрек сперва не узнал этот голос, но, увидев ввалившегося в зал юношу, тут же вскочил на ноги. — Фридрих! Мать моя! — воскликнул он. — А ну, поставь ты это, дай я на тебя погляжу! Бочонок все-таки выскользнул из рук парня, но чудом остался невредим. — Дядя Юрек! — зеленоглазый, коротко стриженный парень медведем набросился на купца и заключил того в крепкие объятия. — Не сломай меня, щегол, — кряхтел мужчина. — Силен стал, задавишь. — Фрида! Да брось ты тесто мять! Она подняла глаза, и скалка с грохотом упала на пол. — Юрек! Пес! — закричал Рафал. — Не саботируй мне торговлю. Гости лавки наблюдали за происходящим с нескрываемым умилением. Никто не кричал, никто не ругался. Хлеб творит чудеса. Хлеб и лавка старого пекаря, в которую захаживали преимущественно состоятельные златоградцы. Фрида выбежала к Юреку и, обняв мужчину, поцеловала того в румяную щеку. — Рафал, не злись, пожалуйста. Уж очень долго своих котят не видел. — Котят… — проворчал тот. — Уж давно не котята. Палец дай — откусят руку. — И то верно, — захохотал купец. — Вон Фрид каким стал. Прям ух! Таран в одиночку к стене подтащит. На лице возмужавшего мальчишки появилась легкая тень. — Да куда там таран, — выдохнул Фридрих. — Не быть мне рыцарем. Верно вы мне говорили: не на войне мое место. — Фрид! — глаза девушки были холодны, как серебряный кинжал, лежащий на дне Седого моря. — Не начинай вот. — Рыцарем надо родиться, — улыбнулся парень. — Я рожден для другого. — Ты поумнел, друг мой, — Юрек взъерошил волосы юноши. — Но у меня хорошие новости. Я затем и приехал, чтоб сообщить их тебе. Пекарь в одиночку отпускал хлеб, скалка так и лежала на полу, а люди по-прежнему не торопились предъявлять хозяину претензии. Лишь один человек смотрел на происходящее с нескрываемой пренебрежением — женщина в старом алом платье и с выбеленным, дабы спрятать глубокие морщины, лицом. — Вот ты где, мальва, — прохрипела она. — Вот ты где пряталась. — Вы что-то сказали? — спросил у женщины пекарь. — Что брать будем, матушка? — Хлеб. — Хлеб хлебу рознь. Она бросила на Рафала разъяренный взгляд и прошипела кое-что грязное, грубое, свойственное обитателю захудалой биндюги. Старый пекарь отвык от хамства, но и отвечать на него не стал. Мудрый человек трижды подумает и единожды скажет. Так считал пекарь.

2

Этот вечер Юрек, Фридрих и Фрида провели в корчме «Королевский фазан». Разговор предстоял серьезный, да и повод привести сюда своих друзей у Юрека имелся. — Как же вы выросли, — он потряс в воздухе кренделем, который был подан к пиву. — Фрид, если вспоминать нашу первую встречу. — Не надо её вспоминать. — Тот вечер, когда мы с Волдо, решив поужинать да заночевать, остановились у ручья. У него был тонкий слух. Да… Он сразу услышал, как нечто сопливое крадется к нашему костру через поле. — Юрек. — А ты, Фрида, всегда смелой была. Когда мы воришку поймали, ты выбежала спасать братца. Да… — он отложил крендель, так и не надкусив. — Теперь-то вы вон какие стали. Скажи мне, девочка, что стало с лютней нашего друга? Фрида опустила глаза и принялась теребить косу. — Украли её, — сказал за сестру Фридрих. — Её и еще кое-какое барахло, которым мы успели обзавестись. — Гады, — выдохнул купец. — Чтоб их диаволы жрали. — Да ладно, — грустно улыбнулась девушка. — Судьба такая у этого инструмента. — Девочка, ты не грусти только. — Да я-то не грущу. Представляешь, Юрек, я недавно слышала о Яне Снегире. Говорили, что он выступал на Вершинской ярмарке. — Вот же. Был там, да не видел. По-хорошему надо было бы виршеплету ребра пересчитать. — И в Гнездовье видели Яна Снегиря, — вставил свою копеечку Фридрих. — Да и в Алом кресте он пел. — И на Стенающем берегу для исенмарских купцов, — улыбнулась Фрида. — Представляешь, Юрек? — Лицедеи! — выругался купец и наконец откусил от кренделя. — У! Зубы сломаешь… Пекарь свое ремесло презирает. Негодяй. — Да здорово же. — Чего хорошего… — Юрек, она не про кренделя. Сестра имеет в виду, что дело Волдо живо. — Да они же виршей наплетут, которых Волдо отродясь написать не мог. — Зато имя живет, — Фридрих отставил пустую кружку. — А это главное. — Ты на пиво-то пока не налегай, — лукаво улыбнулся купец. — Решение принять надо. Вам обоим. И лучше это делать на трезвый ум. — Старый ты лис. — Фрида, морда-голова! Ну какой же он старый? — Фридрих дело говорит, я еще в расцвете сил. — Я хотел сказать, — парень скрестил на груди руки и принял вид благородный, если не сказать благочестивый. — Мы обязаны ему всем, и потому я запрещаю тебе говорить это слово. Поимей уважение. — Да-а-а… — Щеки купца налились багрянцем, сделав его похожим на редис. — Продолжай, парень, нравишься ты мне. — Он не старый, а пожилой. — Простите, пожилой лис. — Тьфу ты! — воскликнул купец. — Негодяи… — Да не сердись ты. Он и не сердился. Господь не дал Юреку собственных детей и рано забрал у него жену. Попытки сойтись с кем-то еще приводили к сердечной боли и разочарованию. Сейчас он не мог нарадоваться компании ребят и понимал, что семейные узы не обязательно должны быть кровными, да и не бывает чужих детей. Раньше он смеялся над этой фразой, но после встречи с сиротами переменил мнение. — Детки, — он отпил пива. — За это время много изменилось. — Не нравится мне твой тон. — Фрид, дай ему сказать. — Я объездил Гриммштайн, раздал долги и скопил какое ни то состояние. — Юрек увидел в глазах своих друзей радость. — «Черт меня дери, — подумал он, — они до сих пор не разучились радоваться за других людей». — Я подсобил своему другу Хладвигу наладить торговые отношения с короной и Гнездовьем, и теперь мне нет нужды отбивать задницу, колеся по дорогам. За меня то делают мои люди. — Ты обзавелся своими людьми? — Да, Фридрих. Я не сидел сложа руки. — Какой же ты молодец. Теперь сиди и считай денежки. — Мой ум уже не так остер, как раньше. Скажем так: я ищу какую ни то смекалистую девушку, которую приведу в дело как собственную дочь. Женю, может, даже, если она будет хорошо себя вести. — Фрида, соглашайся! — прокричал Фридрих да так громко, что люди, собравшиеся в корчме, резко обернулись в их сторону. — Тут не о чем думать, она согласна! — А с братцем как быть? — Фрида, хоть раз подумай о себе! — С парнем я поступлю иначе, — Юрек деловито погладил живот. — Помнишь, мы гостили у Хладвига? — Помню. — Помнишь его старшего сына, Гуннара? — Да. Он рубака хоть куда. — Но ты смог отбить несколько его ударов и даже не выронил меч. — Да разве ж то заслуга? — Он вспоминал про тебя. Передавал привет, так сказать. Парень улыбнулся: — И ему привет передавай. — Нет уж, при встрече сам передашь. — При встрече? — Гуннар не забыл, как мальчишка-неумеха взял в руки меч и не посрамил ни себя, ни оружие. Он звал тебя присоединиться к их войску. — Войску? — Да, Фрида. Лотар — младший сын Хладвига. Собрал и выучил войско по типу ландскнехтского, но на свой лад. — Ты же не хочешь сказать… — Хочу, парень, именно это я и хочу сказать. Грошевые секари ввязались в разборки миглардских баронов. Война несерьезная, но там ты сможешь понять, лежит ли у тебя к такому сердце. — Так на войну идти недешево. — Так я займу тебе несколько… — купец откашлялся в кулак, — сотен крон на оружие и доспехи. Меч купим, доспех сладим. — Молот хочу, как у отца. — Твой отец сражался молотом? — удивился купец. — Ополченцы, насколько мне ведомо, вооружены кто чем, но в основном копьями. — Отец был с молотом. — То был не отец… — заметила девушка. — Но, Юрек. Он согласен. — Парень, нужно твое слово. — А Фрида? — За Фридой я вернусь в конце лета, а с тобой мы поедем в Миглард завтра утром. Дорога неблизкая, знаешь ли. На том они и порешили. Остаток вечера они болтали о пустяках, не вспоминая о былых невзгодах и радуясь тому, что хотя бы теперь все начало налаживаться.