Сказ о Дайири Наследнице (СИ) - Александрович Кирилл - Страница 17

Пыхтя и отдуваясь, верзила стоял у валуна. Дор тем временем внимательно смотрел в ту сторону, где стоял великан. Подтянув порты, Ош вдруг резко согнулся и молниеносным движением руки, выволок из-за валуна извивающуюся девчуху, бесцеремонно схваченную за волосы великаном. Это была та самая прислужка. Великан перехватил её за запястья одной ладонью и подтащил к костру.

— Ну, вот и тот хорь.

Девчуха, отпущенная Ошем, сжавшись в комок, села у костра, обхватив колени руками. Глаза были широко открыты от страха, а худенькое тельце было уже слегка синеватым от холода степи. Ее скудный наряд, не совсем то, одеяние для похода. Видимо, отправилась вслед за ними, как было, не оглядываясь.

Дор, потерев заросшую щетиной щеку, обратился к прислужке:

— Как тебя зовут? И на что ты надеялась, пойдя за нами?

Девчонка молчала.

Дор поднялся со своего места и, подойдя к ней, наклонился к самому её лицу. Великан умостился напротив костра, улегся, опершись на локоть, с легкой ухмылкой на лице следя за этим допросом.

— Как тебя зовут? Ты понимаешь, что я спрашиваю?

Девчуха быстро закивала головой.

— Уже что-то. Как тебя зовут? И зачем ты шла за нами?

— Не мучай ни её, ни себя, — произнес Ош, — она не сможет ответить.

— Это еще почему?

— Хозяин того бардака, в котором она прислуживала, прошлой весной отрезал ей язык, за то, что она поспорила с одним из гостей. Тот был соглядатаем, они не платят за бурду и баб. Она этого не знала, на её беду.

Дор выпрямился и поглядел на Оша — ухмылки уже не было на лице великана. Он посмотрел на девчуху сверху вниз.

— Когда мы закончим с рёвеном Копкой, я помогу тебе разнести по камням тот бардак. Только хозяина его, я так там и похороню внутри.

Дор снял свою куртку и накинул на плечи девчухи.

— Ты сбежала от своего…из этого бардака?

Девчуха кивнула в ответ.

— Ты надеялась, что мы возьмем тебя с собой?

Она опустила глаза и еле заметно кивнула. Дор сел напротив неё.

— Я не знаю, чем закончится моя затея, и нет у меня желания вести кого-то на верную смерть…

— То есть моя жизнь тебе не важна? — с издевкой спросил Ош, — хорош друг. Я запомню тебе эти слова. Ладно, отстань от нее. Она пойдет с нами.

Великан подошел к девчухе и протянул кусок копченой телятины извлеченной им из своего рюкзака.

— Ешь, — продолжил он, глядя на жующее молодое лицо, — весь день до сумерек придется бежать. Но раз уж ты догнала нас сегодня, то не отстанешь и завтра. Я буду звать тебя Руна. А когда придем в Копкой, познакомлю со своей Тьёлой.

Девчонка сидела и спокойно жевала телятину, только искорки на намокших от слез глазах выдавали её волнение. Дор решил, глядя на нее: " до последнего вздоха не бросим, судьба сводит лишь с теми, за кого есть силы стоять до конца… думаю уже как Мидра. Где он, этот старец, интересно?"

Ночь в степи весной не балует теплом. И сквозь чуткий сон охотника Дор почувствовал, как Руна прижалась нему, чтоб согреться во сне.

11

Той ночью, когда послушники храма Одары бежали из подземелья, войско Воймаза прибыло в Стоилим. У верфей в порту, в своем доме Воймаза приглашал Фрятта — рёвен верфей, прикоснувшийся к колену Ачадслы и ко всему, родной младший брат Дротты.

— Приветствую, повелитель Император. Войны ради живем и поживой одной не довольствуясь, умрем ради воинской славы! Чем честь прибытия оказана нам?

Воймаз обошел просторный зал дома Фрятты и заметив девиц-прислужниц, склонивших головы и держащих подносы с питьем и угошением, взял один из кувшинов и сделав пару глотков из горлышка кувшина спросил Фрятту:

— Ты видел проходящий флот у южных окраин Примаили?

— Да, повелитель. Наши три лодьи стояли на рейде тем утром. Это я послал гонца в Идолим.

— Очень ответственно. Скажи, — Воимаз сделал еще глоток, — скажи, а почему МОЙ флот не напал на нарушителя границы?

— Тогда бы пришлось потопить ВАШИ, Император, лодьи.

— То есть отдать их, было бы правильнее? Оставить их, Кьёк Усулу. Тому, единственному захваченному из орды Даги Кривого?

— Повелитель, мне кажется…

Воймаз при этих словах швырнул кувшин об пол. Треск бьющейся посуды заставил Фрятту замолчать и горделиво приподнять подбородок, в ожидании расправы.

Воймаз молчал. Помедлив, отошел на несколько шагов от Фрятты и, рассматривая внутреннее убранство зала дома рёвена, сказал:

— Мне кажется, здесь будет отличный бардак. Мой, личный. И девочки есть, — Воймаз подошел к прислужницам, поднял склоненное лицо одной ладонью и большим пальцем приподнял ей верхнюю губу, оголяя её зубы, — и не старые, здоровые. Может даже, сам пользовать буду. А ты, — он повернулся к рёвену, — отправишься на северную границу, в роли рёвена рудника гор Джеиль Дьёдем. И по пути отвезешь выкуп за свою жизнь.

Император говорил все это, держа прислужницу за один из локонов волос.

— Выкуп отдашь… оставишь у Дротты. А теперь, ты расскажешь мне, куда отправился Кьёк Усул.

Фрятта закипал внутри. Он хотел подойти к Императору и, достав свой кинжал, вырезать широкую улыбку от уха до уха на лице выскочки. Но он сдержался и спокойно произнес:

— Западной стороны острова скоро будет буря, и флот остановится на острове. Там можно будет настигнуть Кьек Усула.

Море чернело на горизонте. Флот бунтарей входил в залив Стоилима. Лодья Императора двинулась им на встречу. Имперская эскадра стояла на рейде с приспущенными парусами и каждая лодья ощетинилась веслами по бортам, в любой момент готовая напасть на противника. Чернота на горизонте наступала. Каждому из войнов Императора было ясно: буря развернула восставший флот, отгоняя его от уютных бухт южной стороны Примаили. Когда сам остров скрылся в рокочущем и сверкающем небе, лодья, на носу которой стоял Кьёк Усул, встала на расстоянии меньшем, чем полет стрелы от имперской.

Император, не поднимая взгляда, ковырял кинжалом под ногтем на правой руке.

— Уважаемый изгой Усул. Могу я узнать, на что вы рассчитывали, устроив бунт? — обратился Воймаз к главарю мятежников, наконец, подняв на него взгляд и воткнув кинжал в борт лодьи.

— На самого себя, Император. В отличие от, Вашей светлости… или как мне к вам обращаться? Лизатель… простите, держатель телес голотелой девы? — яростный хохот сотряс палубу под ногами Кьёк Усула.

— Любовник. Но право, не стоит этого вспоминать. Тем более что одна из телесных обличий нашей Ачадслы, была твоей, Кьёк, младшей сестрой. В Ладре многим войнам она принесла наслаждение своим худеньким тельцем.

Кьёк стоял с гордо поднятой головой и не выказывали ни единой эмоции, ни движениями, ни выражением лица. Лишь кисть, сжимавшая рукоять короткого меча, побелела от напряжения. И цвет ярко голубых глаз его вдруг стал бледно-стальным.

— Но, в прочем, это не столь важно, — продолжал Воймаз, — Важно то, что твоим оборванцам нужно сейчас сделать. А именно: бросить оружие на палубу и спрыгнуть с лодей в море. Кто доплывет, тому я позволю быть рабом на одном из моих рудников. В Джеиль Дьёдем, знаешь ли, у меня сейчас большие дела.

Кьёк Усул ощерил щербатый рот в хищной ухмылке. За его спиной гром приближающейся бури стал явственней. Он поднял сжатый кулак, и весла по его команде повели лодью назад. К своей эскадре, прямо в пасть к буре, рожденной у берегов Примаили.

Рог с кормы имперской лодьи хрипло призвал остальную эскадру поравняться с ней. Воймаз отошел на середину палубы, прислонившись спиной к короткой мачте, и еле заметно кивнул одному из рёвенов.

Из кормовой надстройки на нос лодьи вышла совершенно обнаженная девушка. Ее глаза сияли золотом. Она держала руки, расставив в стороны. В левом кулаке сжимая изогнутый нож. Плавно ступая по палубе, проходя мимо стоящих на коленях воинов, затаивших дыхание, в ожидании повеления их прекрасной богини.

Воймаз распростер руки и подошел к деве. Когда вся эскадра Императора смогла следить за действием обоих находящихся на носу лодьи, Воймаз припал на одно колено и произнес речь: