Я ползу сквозь (ЛП) - King A. S. - Страница 38

– У твоего синоптика самооценка выше, чем у меня, – произношу я.

– Ясно.

– Как понять, что твой снегопад настоящий?

– Ясно.

– Ты заметила, что я проглотила сама себя? – спрашиваю я.

Мама ерзает на стуле:

– Сложно было не заметить.

– Почему ты ни о чем меня не спрашивала?

– Потому что желудок не умеет разговаривать.

– Я не хочу сообщать в полицию, – признаюсь я. – И не хочу, чтобы кто-то знал.

– Не забывай, это твое дело.

Теперь она застыла в одной позе. Услышала про полицию. Увидела мое лицо.

– Если виноват тот хрен из куста, кто-то уже должен что-то сделать.

– Он хороший парень, – возражаю я.

– Кеннет? Блин, да он ненормальный!

– Он скульптор. И немного эксцентричен. Только и всего.

– У меня есть его буквы, – отвечает мама. – Я знаю, кто такой Кеннет.

– Кеннет тут ни при чем.

Мама двигает ко мне лист бумаги. Она знает, что пишу я лучше, чем рассказываю. Сверху раздаются громкие вопли и всех. Мои сестры играют и радуются жизни. Я тоже так хочу.

Я пишу и рассказываю одновременно.

«Прошлым летом я встречалась с Айриником Брауном», – пишу я.

– За день до того, как меня бросить, он меня изнасиловал, – говорю я вслух.

И пишу: «Я не знала, что делать, и не стала делать ничего». И говорю:

– Он сказал, что мне все равно никто не поверил.

Мама сидит и смотрит на меня. Я не плачу и вообще не проявляю эмоций. Я – как Станци, когда она перечисляет факты из биологии. Я – как Густав, который строит машины, чтобы летать в невидимые места.

– Айриник Браун? – наконец произносит мама.

– Мелкий говнюк.

– Да.

– Мелкий сраный говнюк!

– Да.

– Ах он мелкий сраный говнюк! – она плачет злыми слезами и меряет комнату шагами. – Он сказал, что никто тебе не поверит?

– Да.

– Я тебе верю.

– Это не все, – предупреждаю я.

– Ой.

Мама снова садится.

– Он похвастался этим на Фейсбуке. Выложил фотографии.

Мама разглядывает свои руки, стиснув зубы. Я вижу, что ей хочется спросить, сколько народу видело, сколько народу знает и скольких можно заставить дать свидетельские показания в суде.

– Вонючий мелкий сраный говнюк! – говорит она вместо этого.

– Да.

– О, Чайна, – произносит она. – Тебе нужна помощь. Одна ты не справишься. Я не знаю, как тебе помочь. Я ничего об этом не знаю. Даже не знаю, кому звонить.

– Я уже позвонила.

– Кому?

– Всем, кому могла. В основном на горячие линии.

Мама подвигает ко мне свой стул и берет меня за руку.

– Потом я нашла сайт для жертв, – продолжаю я. – Там мы с Шейном и познакомились.

– Вот как.

Я наблюдаю, как до нее доходит, что она оставила его одного в комнате со своими младшими дочками. А потом до нее доходит, что до нее не должно было такое доходить.

– Он пережил гораздо больше.

– У каждого своя боль, – отвечает мама. – Не больше и не меньше.

– Он пережил гораздо больше, – повторяю я. – Просто поверь мне.

– Я знаю, с кем ты можешь поговорить, – осеняет маму. – С Кэти. Из моей группы. У нее… у нее был похожий опыт.

– Из твоей группы?

– Из группы друзей. Ну ты поняла.

– Твоих друзей из подвала?

– Да.

– Не уверена, что это хорошая идея.

– Боюсь, что не очень.

– Ага.

– Я запишу тебя на терапию, – решает мама. – Спрошу у Кэти, какой специалист надежнее.

– Хорошо.

–Нужно сообщить в полицию.

– Не сейчас.

– Нужно сообщить. Это было только прошлым летом. Другие… – она запинается. – Знают. Другие знают.

– Не сейчас, – повторяю я.

– Шейн может жить у нас, – говорит мама.

– Спасибо.

– Мне очень жаль, что с тобой такое случилось. Я не хочу выпытывать подробности, дорогая. Правда не хочу. Но я твоя мать и кое-что мне нужно знать.

Мне хочется попросить ее записать вопросы на бумаге, но я не хочу на них отвечать. Все знают, что случилось со мной, – и никто не знает. Всех это заботит – и всем плевать. Это такое же обычное дело, как хлопья на завтрак. Это запрещено законами, но мало кого за это сажают.

– Мне нужно проведать Станци, – отвечаю я. – Прежде чем задавать вопросы, позвони на горячую линию. Там работают хорошие люди. Или позвони подруге, поговори с ней. Мне сначала нужно к Станци.

– Хорошо, – произносит мама. – Можно тебя обнять?

– Конечно.

– Ничего, если я поплачу? – спрашивает мама, уже плача.

Невероятно, я заставила рыдать главную доминаторшу нашего товарищества. Но, возможно, ей уже пора немного смотреть по сторонам.

========== Чайна Ноулз — ранний вечер воскресенья — железа вины ==========

Меня зовут Чайна, я в больнице, и охрана обыскивает мою сумочку. Утром мне пришлось умолять их разрешить принести Станци ее халат, и мне позволили только потому, что Лансдейл сказала, что он ей поможет. Я согласилась оставить сумочку на столе охраны. Она мне не нужна.

Я иду по коридору к палате Станци и надеюсь, что больше там никого не будет. Так и выходит. Ее глаза закрыты, и она, кажется спит, так что я сажусь на прибитый к полу стул у ее кровати.

– Прости, что никогда с тобой об этом не заговаривала, – произносит Станци.

Я вздрагиваю:

– Ты очнулась?

– Ты слышала, что я сказала? Тебе было плохо. Тебя предали. Я должна была с тобой поговорить. Я должна была тебе помочь, друзья же помогают друг другу.

– Ты мне помогла.

– Я сделала вид, что все в порядке. А ты превратилась в желудок и все время писала стихи.

– Ты сделала, что могла, – отвечаю я.

– Прости.

– Не за что просить прощения.

– Мне нужно просить прощения за очень многое, – возражает она. – Вообще за все.

Она смотрит мне в лицо и больше не пускает слюни. Ее руки скрещены на груди, а халат застегнут.

– Мне утром едва разрешили его пронести, – рассказываю я. – Сказали, что ты можешь наглотаться пуговиц.

– Зачем мне их глотать?

– Ты лежишь в психиатрическом крыле. Видимо, они допускают, что ты способна на что угодно.

– На прошлой неделе я летела на невидимом вертолете в выдуманное место, – произносит она. – Как мне объяснить это людям? Как доказать, что проблема не во мне?

– Возможно, стоит опустить подробности про вертолет.

– Если мне придется их опускать, значит, Марвин прав и люди тупые.

– Если ты все расскажешь, тебя продержат тут гораздо дольше и будут считать ненормальной, – возражаю я. Понятия не имею, что еще за Марвин, и мне неважно.

– Я могу показать им вертолет!

– Станци.

– Я правда ненормальная.

– Нет, неправда.

– У меня посттравматическое стрессовое расстройство.

– Да.

– Я одержима биологией, потому что не умею веселиться. И потому что хочу вылечить то, что не лечится.

– И что же?

– Вину, – отвечает она. – Мне кажется, я почти нашла решение. Потрогай вот здесь, – говорит она и прикасается к основанию шеи. – Ниже. Да, вот тут. Чтобы вылечить вину, нужно потереть вот эту железу.

Меня зовут Чайна, и раньше я предсказывала погоду. Сейчас я сижу в больнице, и моя подруга Станци рассказывает мне, как излечить вину. Я массирую какую-то точку на шее, и мне становится легче. По-моему, Станци гений, хотя все остальные сочли бы ее чокнутой. Я не знаю, как ей это объяснить.

– Ничего, – произносит она, – я уже знаю.

– Что?

– Что все сочтут меня чокнутой. Не волнуйся, на самом деле, я не собираюсь никому рассказывать ни про вертолет, ни про лечение вины.

Я что, вслух говорила?

– Нет, – произносит Станци. – Не вслух.

Мама с Шейном о чем-то разговаривали. Когда я захожу, они сидят за кухонным столом, а сестры смотрят «Дисней» в другой комнате. Я выключаю телевизор, зову маму с Шейном к нам в комнату и сажусь на диван вверх ногами. Младшие сестры часто повторяют за старшими, поэтому они тоже садятся вверх ногами. На лице Шейна написано беспокойство за меня, но я улыбаюсь: