Я ползу сквозь (ЛП) - King A. S. - Страница 27

Подходит автобус, я протягиваю водителю билет.

– Тебе точно не надо сегодня в школу? – спрашивает он.

– Точно.

Он смеется, как будто спрашивал не всерьез. Я тоже смеюсь, и мой рот с трудом открывается для смеха. Кажется, я не смеялась уже много лет. Я спрашиваю себя, почему Тамака де ла Кортез все еще умеет смеяться. Я думаю обо всех бывших спутницах синоптика. Если бы рядом со мной был Густав, он бы нанес данные на графики. Если бы рядом была Станци, она бы рассказала о физиологических обоснованиях смеха и неспособности смеяться. Если бы рядом была Лансдейл, она бы напекла потрясающего печенья.

– Ты заходишь или нет? – спрашивает стоящий за спиной бизнесмен. Он даже слегка подталкивает меня, как будто автобус может уйти без него, хотя водитель все еще ходит снаружи и закрывает дверцы багажного отсека.

Я застываю и оборачиваюсь:

– Вы что, меня толкнули?

Мы зацепляемся взглядами, и ему, похоже, искренне жаль. Когда я была изнанкой девушки, я заслуживала такого отношения. Теперь я – это я, и, наверно, заслуживаю звания человека. Бизнесмен почти извиняется. Я вижу это в глубине его глаз. Как плакат на самолете, пролетающем летом над пляжем: «Прости… прости… прости». Но он не произносит этого вслух, а только машет рукой: мол, шевелись.

Хотя автобус совершенно пуст, я вжимаюсь в подлокотник кресла и пропускаю его. Потом, когда он садится и в автобус заходит водитель, я оглядываю шестьдесят пустых кресел, подхожу к бизнесмену и показываю на кресло рядом с ним:

– Можно я здесь сяду?

Теперь я точно вывернулась на нужную сторону. Какое прекрасное чувство.

– Чего?

– Можно я здесь сяду?

– Может, сядешь где-нибудь еще? Автобус пустой!

Я сажусь через проход от него, поднимаю подлокотник между креслами, прислоняюсь спиной к прохладному оконному стеклу, вытягиваю ноги и внимательно смотрю на него. Через десять минут он собирает вещи и пересаживается. Я выжидаю пять минут, снова сажусь напротив и продолжаю пялиться. Эта игра продолжается до самого Нью-Йорка. Бизнесмен все сильнее и сильнее раздражается. Я прерываюсь только для того, чтобы написать стих:

Вещи, от которых мне приятно

Смотреть на незнакомцев и видеть их насквозь,

Ведь их читать мне легче инструкции от пиццы.

И знать, что, их разрезав на ровные кусочки,

Найду внутри плакат: «Прости… прости… прости».

Я поднимаю взгляд: оказывается, настала очередь бизнесмена на меня пялиться.

– Думаю, прекрасный будет денек! – замечаю я.

– После обеда обещали дождь, – отвечает он.

– После обеда всегда дождь.

========== Станци — раннее утро пятницы — горючее в Месте Прибытий ==========

Посреди ночи кто-то будит меня от глубокого сна со сновидениями. Это Патрисия. Она стоит у моей кровати и смотрит, как я сплю.

– Я не смотрю, как ты спишь! – шепчет она. – Ты мне нужна. Вставай.

Я встаю и натягиваю одежду.

– Халат оставь, – говорит она, когда я начинаю натягивать поверх одежды согретый теплом тела халат, в котором спала. – Он белый. Нас заметят.

Я точно знаю, что не могу остаться без халата. Она, должно быть, понимает меня, потому что терпеливо ждет, пока я сниму одежду, надену под низ халат и прикрою его чем-нибудь более темным.

Выходя из дома на дереве, она сообщает:

– Мы собирали горючее.

Я еще просыпаюсь после фазы быстрого сна. «Мы?» – думаю я.

– Мы ждали этого дня.

– Вы ждали пятницы?

– Мы ждали дня, когда у нас появится вертолет. Сегодня моя очередь. Мы вчера решили.

– Вы улетаете по очереди?

– Вертолет не выдержит всех одновременно. Приходится по одному.

– Я вижу его по вторникам.

– Я помню.

– А вы видите его каждый день, да?

– Да.

– А другие?

– Тоже каждый день. Но ваш вертолет они не нашли. Пока что.

– Как вы собираете оружие? – спрашиваю я, но, взглянув на Патрисию, вижу, что она плачет, и прошу прощения.

Она достает из кармана ветровки крошечную баночку, открывает, подносит к щеке и ждет, пока туда скатится слеза. Потом завинчивает крышку и ведет меня к лесу далеко за деревней гениев. Интересно, она знает, что вертолет может поднять только нас с Густавом?

– Он выдержит еще ровно шестьдесят три с половиной килограмма, – сообщает Патрисия.

А как же вещи?

– Значит, вещи оставим.

А мы не разобьемся?

– Мы не разобьемся. Я понимаю, что ты волнуешься.

Интересно, как она поняла?

– У тебя на лице все видно.

Я представляю себя человеком-водоворотом, непрерывно выворачивающимся с одной стороны на другую и обратно, как Чайна, так что даже мое сердце постепенно выворачивается.

– Странные у тебя мысли. Не знаю, как бы это выглядело.

Я отвечаю вслух:

– Как автокатастрофа. Или бомба. Или стрельба в школе. Как записка: «Ушли спать. Разогрей ужин из морозилки. Не забудь выключить свет».

Тут Патрисия снова останавливается и достает баночка. Она собирает туда слезы и предлагает мне тоже поплакать; я отвечаю, что никогда не плачу. Потом рассказываю ей сон, от которого она меня оторвала. В этот раз было всего два гроба – маленький и совсем маленький.

– Что это значит? – спрашивает Патрисия.

Я мысленно отвечаю: «Это значит, что могло быть хуже».

В Месте Прибытия есть волшебное место. Я не верю в магию, значит, она объясняется какой-то геологической или химической причиной. Утром спрошу Густава. А пока я сижу и смотрю, как Патрисия и еще двое, эксперт по праву и гениальный математик, собирают в баночки слезы. Никто не говорил гадостей, от которых они бы могли расплакаться. Никто их не бил. Никто не подал заявление о расторжении брака с ними. Никто не заставил их проходить стандартное тестирование. Никто не прислал предупреждение о бомбе. Они просто пришли сюда, встали в волшебное место и начали плакать. Я предполагаю очевидное – что слезы и будут топливом вертолета.

– Не совсем, – отвечают Патрисия.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, как вы сюда прилетели? И почему сбежали из дома? Зачем вы прилетели в место, о существовании которого даже не подозревали?

Они проливают сотню слез, а я думаю над ответом. У меня их множество: «Скука, свобода, тревоги, ответы, мужчина из-за куста, Густав…»

В моей голове раздается голос Патрисии: «Это все как-то связано с твоим сном про два гроба, так?»

– На каникулах родители ездят со мной в жутковатые места, – начинаю я. – Иногда в отелях есть бассейн, но мы не купаемся в знак уважения к мертвым.

Я вспоминаю два гроба из сна – маленький и совсем маленький. В грудной клетке появляется такое ощущение, как будто там что-то сверлят. Трое гениев плачут много часов. После того, как набирается три полных баночки слез, их тщательно завинчивают и закапывают и мы вчетвером выходим из места плача. Я чувствую облегчение. Там я все время чувствовала сильную боль, хотя и не плакала.

Математик и эксперт по праву расходятся в разные стороны. Патрисия просит меня подождать снаружи, пока она не залезет в домик, и досчитать до сотни. Не успеваю я добраться до пятидесяти, как дверь открывается и выходит Густав.

– Сегодня улетим, – говорит он. – Возьмем с собой Патрисию, – говорит он. – И надо будет все-таки написать экзамены. Наверно, в понедельник.

========== Интервью, выпуск третий — пятница ==========

В пятницу мужчина с первым лучом рассвета скатывается с гигантской кровати в номере отеля, идет в ванную и мочится так громко, что будит лежащую под одеялом женщину.

Интервью первое. Лансдейл Круз

– Ты что, не любишь рано вставать? – спрашивает мужчина.

– Нет, – она зажмуривается и снова залезает с головой под одеяло.

– Хочешь, закажем завтрак в номер?