Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ) - "Мелани555" - Страница 16

‒ Мадж, ‒ вдруг произносит она опять, когда я уже почти скрываюсь за дверью. ‒ Я все думала, что ты напоминаешь мне Мэйсили, а ты становишься похожей на Элизабет. Папа не переживет, если ты сбежишь жить в Шлак.

Некогда думать над этой случайно брошенной фразой, сейчас важно другое. Быстро вытряхиваю из шкафов стеклянные пузырьки и пластиковые флаконы, аккуратно складывая их в небольшую коробку. «Быстрее, быстрее»,‒ подгоняю я себя. ‒ Гейлу нужна моя помощь. Отыскав нужные склянки, я бросаюсь опрометью к дверям и, чуть было, не сбиваю с дороги Мэри.

‒ Куда это ты? ‒ строго спрашивает меня она, хватая за рукав.

‒ Мне нужно. К Китнисс. Гейл, ‒ слова путаются, и пытаюсь пробраться к выходу мимо служанки.

‒ С ума сошла? Отца удар хватит. За ними в любой момент могут придти.

‒ Отстань, ‒ скидываю ее руки и бегу в темноту. Мне нужно принести лекарства, остальное меня не касается.

Ветер, снег, рано опустившиеся сумерки и вполне реальная возможность столкновения с миротворцами не пугают меня. Только бы успеть. Только бы успеть! Сворачиваю по нечищеной дорожке к дому своей подруги. Барабаню в дверь, что есть силы, но там открывать не спешат. Неужели бояться? Наконец, щеколда отодвигается, и в проеме появляется бледное лицо миссис Эвердин.

‒ Я принесла лекарства для друга Китнисс. Они должны помочь, ‒ говорю я испуганной и ошалевшей женщине. ‒ Возьмите, пожалуйста, ‒ и передаю ей коробку.

Дорога обратно кажется мне в два раза длиннее, и я почти не тороплюсь домой. Почти нехотя открываю железную калитку, ступая по каменной, припорошенной снегом, дорожке. Дверь отворяется еще до того, как я успеваю постучать. На пороге я замечаю ссутуленную фигуру отца.

‒ Мадж, ‒ почти кричит он, затягивая меня внутрь. ‒ На нем все еще надета зимняя куртка, значит, либо только что пришел, либо собирался меня искать. ‒ Чем ты думала? Ты хоть понимаешь, как это все опасно? Тебя могли схватить и высечь или посадить в тюрьму.

‒ Я просто хотела помочь, передать лекарства кузену Китнисс.

‒ Китнисс в опале, ‒ не сдерживается отец. ‒ Этот Тред появился в дистрикте не просто так. В стране беспорядки, волнения, восстания ‒ все из-за нее. За твоей подругой сейчас начнется тотальная слежка, и попадет всем. Всем придется несладко: с новым главой такой чес начнется, что прежняя жизнь будет медом казаться.

‒ Выходит, все будет, как до Крея? ‒ восклицает Мэри. ‒ Вот тебе и горстка ягод.

‒ Горстка ягод? ‒ не понимаю я. ‒ Китнисс всего лишь хотела спасти себя и любимого.

‒ Иди спать Мадж, ‒ командует папа. ‒ И не смей даже думать идти к ней.

На этот раз я не спорю, просто поднимаюсь к себе и ложусь. Чес? Какой такой чес? Что было раньше? Голод? Смерти? А разве сейчас их нет? Долго ворочаюсь в кровати, пытаясь заснуть, но сны никак не идут. Я не перестаю думать о Гейле. Лишь бы он справился, и лекарства помогли. Пусть живет! Пусть дышит!

Рано утром, едва часы пробивают семь, я, быстро одевшись, крадусь на улицу. Хуже, чем есть, уже не будет. Я не собираюсь ждать: мне нужно узнать, как Гейл. Говорят, первая ночь самая тяжелая. Лишь бы он ее пережил.

Бегу вдоль проторенной дорожки той же тропой, что и вчера. Собираюсь постучать, но сильные руки почти оттаскивают меня от двери. Неужели следят? Кто? Папа? Миротворцы?

‒ Не стоит туда ходить, Мадж? ‒ узнаю я голос жениха Китнисс. ‒ Зрелище, прямо скажем, не из приятных. Больному нужен покой.

‒ Как он? ‒ шепчу я. – Он выживет?

‒ Миссис Эвердин все для этого делает. Спасибо тебе за лекарства.

‒ Я не могла поступить иначе.

‒ А ты смелая. Не побоялась придти в дом, в который в любой момент могли нагрянуть стражи порядка. Выходит, тоже любишь Гейла?

‒ Тоже? ‒ переспрашиваю я, оставляя его без ответа.

‒ Иди домой, Мадж, и не приходи пока, не навлекай на свою голову неприятностей, ‒ он также не отвечает мне. ‒ Я позвоню тебе, если что-то переменится.

‒ Хорошо, ‒ киваю головой, не смея настаивать. Мне остается только ждать новостей от Пита и признаки этого самого чеса.

Через час начинается дикая метель, такая сильная, холодная и долгая, что занятия в школе отменяют. Ужасная непогода длится три дня. Я жду звонка от Пита, на четвертый день тот сдерживает свое слово.

‒ Гейлу стало лучше. Он будет жить, ‒ говорит мне Победитель Семьдесят Четвертых Голодных Игр, и я начинаю плакать от счастья.

Сердце перестает ныть от переполнявших его боли и страха, а я начинаю думать над словами Пита. Гейла еще кто-то любит? Кто? С одной стороны, мало ли девчонок в школе, которые сохнут по нему, но с другой, какое дело до них Питу? Его интересует только одна девушка ‒ Китнисс? И не она ли тоже любит Гейла?

Боль снова пронзает только что встрепенувшееся сердце. Гейл любит Китнисс, а что если и Китнисс отвечает ему взаимностью. Вот почему она закрыла его своим телом, не пожалев себя. И Питу это известно. А помолвка? Неужели, это фарс? Зачем, для чего? Сознание путается, и я больше не вижу света в своей бесконечно темной жизни.

========== И с каждым днем жизнь становится хуже ==========

Чес приходит на следующий день после окончания метели. Шахты закрываются на неограниченное время. Шахтеры сидят дома без работы и денег. В дистрикте начинаются перебои с едой. Дети все чаще записывают свои имена в обмен на тессеры, но обещанные масло и зерно постоянно задерживают. В день Пакетов, на который жители так надеются, провизия приходит прогнившая и подпорченная грызунами. Людей арестовывают и наказывают плетьми за малейшие проступки. Местный черный рынок сжигают, а его товары уничтожают. Процент смертности от голода увеличивается в несколько раз.

Еще через три недели благодаря стараниям отца шахты все-таки открываются, но смену работникам прибавляют на час, а зарплату делают ничтожно малой. От Китнисс люди начинают шарахаться, мысленно обвиняя ее в том, что жизнь в Дистрикте-12 день ото дня становится все хуже и хуже.

Я впервые начинаю экономить и считать деньги. Пирожные в пекарне уже давно не продают: были бы у жителей средства на хлеб.

‒ Буханку белого и черного, пожалуйста, ‒ прошу я мистера Мелларка и протягиваю ему деньги. Сегодня он особенно молчалив, видимо, переживает за сына и невестку. Складываю хлеб в пакет и, быстро попрощавшись, выхожу за дверь.

‒ Привет, фея! ‒ вдруг раздается над моим ухом тихий слегка насмешливый голос. Я вскрикиваю и роняю сумку. Хлеб вываливается и падает на снег. Оборачиваюсь, чтобы отругать шутника, подкравшегося ко мне сзади, и замечаю любимые глаза. Гейл. ‒ Да, ‒ с жалостью говорит он, растягивая слова, ‒ вечно с тобой все не так, ‒ мы наклоняемся, чтобы поднять покупки, и он нечаянно касается мой руки своей горячей и слегка шероховатой ладонью. Меня словно током бьет от такого прикосновения, а сердце начинает бешено колотиться в груди, вызывая дополнительный приток крови к лицу.

‒ Спасибо, ‒ шепчу, отряхивая буханки.

‒ Тебе спасибо за то, что не побоялась, ‒ говорит он без всякой усмешки и даже почти ласково. ‒ Прим рассказала мне, что ты принесла ночью лекарства. С чего такая забота?

‒ Просто хотелось помочь, ‒ фальшиво вздыхаю я и прогоняю назойливую мысль. Прим сказала, а не Китнисс.

‒ Теперь я твой должник. Это похлеще, чем пирожные.

‒ Забудь, ‒ говорю я, прикрывая сумку. ‒ Ничего ты мне не должен. Китнисс мне не посторонняя, а ты ее кузен.

‒ Не скажи, ‒ продолжает он. ‒ Хочешь, помогу? ‒ и забирает у меня пакет, перекинув его через плечо. ‒ Я тут подумал насчет того случая в лесу ‒ зря я так…

‒ Не стоит, ‒ качаю головой, боясь поверить. ‒ Ты был прав. Я действительно могла попасться, тогда бы дорогу в лес закрыли еще раньше.