Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ) - "Мелани555" - Страница 14

Сердце разбивается на тысячу осколков. Больно. Больнее, чем тогда, когда я ободрала колени. Сейчас с меня как будто целиком кожу содрали, а в кровоточащее мясо еще и кучу кинжалов загнали. Гейл любит мою лучшую подругу… Любит свою двоюродную сестру.

Впрочем, чего удивляться? До темных времен такие браки не были редкостью. Кузены часто женились на кузинах, чтобы избежать кровосмешения…

‒Эй, фея, ты живая? ‒ раздается откуда-то издалека почти успокоившийся голос. Я поднимаю глаза и замечаю Гейла, по-прежнему стоящего рядом. Почему он не ушел? ‒ Обиделась, да? Чего ревешь - то?

Слезы и, правда, бегут из моих глаз и тут же застывают от холода, превращаясь в ледышки и царапая кожу. Неважно. Мне хочется бежать. Бежать далеко в лес. Остаться в нем и умереть от холода и голода. Может, быть тогда он поймет…

‒ Просто я замерзла. Из-за холода слезы и бегут, ‒ звучит мой хриплый лживый голос.

‒ Понятно, значит, сейчас пойдем домой. Не хочу, чтобы на моей совести была твоя пневмония.

Мы молча выходим из лесу, и я иду так быстро, как только могу, временами переходя на бег, не желая оставаться рядом с ним лишние минуты. Гейл хмурится, ему как будто даже не по себе от тех слов, что он наговорил. Несколько раз он даже пытается извиниться, но я стараюсь не смотреть в его сторону. То, о чем он промолчал гораздо хуже произнесенных слов. Гейл любит Китнисс. Любит Китнисс. У забора он опять что-то пробует сказать мне, но я уношусь вперед в город, не найдя в себе сил и желания его слушать. Он любит Китнисс.

Добравшись до дома, я сбрасываю с себя обледеневшие вещи и падаю на кровать, забравшись под шерстяное одеяло. Жить не хочется. Так долго сдерживаемые рыдания прорываются со страшной силой. Плачу несколько часов, не желая останавливаться. Я Мадж Андерси. Мне семнадцать лет. Я живу в Дистрикте-12, мэром которого является мой отец. Последние три года я люблю Гейла Хоторна. Я люблю человека, который никогда не взглянет в мою сторону, потому что любит мою лучшую подругу.

Мэри кружит вокруг меня, пытаясь узнать, что случилось, приносит мне чай с медом и гладит по голове, мама, превозмогая боль, приходит в мою комнату и поет старую колыбельную. Слезы перестают течь, рыдания заканчиваются, но израненная душа откликается на все вопросы дикой болью. Я не сплю всю ночь, а на утро разбитая и утомленная иду в школу. Уроки больше не вызывают во мне интереса, моя жизнь кончена, и мне все равно, чему равна сумма бесконечно убывающей прогрессии. В дневнике у меня впервые появляются тройки, и учителя проводят со мной воспитательные беседы. Я не спорю, просто слушаю, думая о том, что Гейл любит Китнисс.

Папа отвлекается от своих дел, желая помочь мне с домашними заданиями. Я не гоню его, пусть думает, что я просто не понимаю тему. Мэри больше ничего не пытается спрашивать, и даже не качает головой по поводу того, что я сильно похудела и стала похожей на скелет.

‒ Мадж, иди-ка сюда, посмотри со мной телевизор, ‒ спустя две недели после отъезда Китнисс говорит мне мама, глядя, как я смотрю в окно на одинокую Луну. Я оглядываюсь и замечаю Пита, приклонившего одно колено и держащего в руках коробочку с обручальным кольцом, а над ним, прижав ладони к лицу, стоит улыбающаяся Китнисс с глазами, полными счастливых слез. И тут мне вдруг становится легче. Гейл любит Китнисс, но она его не любит. Конечно, не любит, иначе бы она не согласилась выйти замуж за Пита.

Еще через неделю папа в нашем особняке дает грандиозный бал в честь вернувшихся Победителей. Я рада их возвращению и тому, что могу без ненависти смотреть в глаза своей подруге: она не виновата в том, что ее любит человек, в которого влюблена я.

‒ Поздравляю с помолвкой, ‒ говорю я Питу, обнимающему Китнисс за талию. ‒ Желаю счастья.

‒ Спасибо, ‒ благодарит он и целует невесту страстным поцелуем.

‒ А ты теперь настоящая капитолийская дама, ‒ произношу, рассматривая шикарное переливающееся синее платье Победительницы.

‒ Да уж, ‒ краснея, отзывается она, ‒ Вплоть до брошки! Благодаря тебе в Капитолии сойки-пересмешницы стали последним писком столичной моды. Хочешь, верну?

‒ Не глупи, подарки не возвращают.

‒ Я вот все думаю, почему именно сойка? После всего, что натворили говоруны во время бунта.

‒ Сойки-пересмешницы ‒ не оружие, - возражаю я. ‒ Это просто певчие птички.

‒ Ага, наверное, ‒ соглашается Китнисс как-то слишком быстро, а Пит, едва качая головой, нервно сглатывает.

Праздник проходит шумно и весело, но я все равно мечтаю о том, чтобы он поскорее закончился. Мне в последнее время совсем не хочется веселиться, и телевизионщики, снимающие все кругом, сильно действуют нам с мамой на нервы. Вечером, лежа в кровати, засыпаю только с одной мыслью: «Завтра я больше не буду думать о Гейле».

Утром Мэри тянет меня с собой за покупками, считая, что я слишком много сижу дома, и совсем перестала дышать свежим воздухом. Я нехотя соглашаюсь, хотя бы мистера Мелларка навещу и поздравлю его с помолвкой сына.

В пекарне как всегда много народа, все суетятся и толкаются, и до меня незатейливо долетают обрывки фраз:

‒ Срам какой! ‒ ноет ворчливый голос какой-то женщины из Шлака. ‒ Мой старик рассказывал мне, что слышал от машиниста, будто бы парень у нее в купе все ночи проводил.

‒ Ну, и что такого? ‒ вторит ей собеседница. ‒ Дело молодое. Они помолвлены. Через пару месяцев поженятся. Подумаешь…

Сердце почему-то ликует. Пит ночевал у Китнисс, и они там явно не в шашки играли и не просто спали в обнимку, а, значит, она его любит, действительно любит, в другом случае она бы не позволила. Хотя меня это уже не касается, мне это с Гейлом никак не поможет.

Купив хлеб, мы выходим из пекарни и слышим чьи-то крики. Сердце болезненно сжимается, как будто предчувствует что-то нехорошее. Странно к чему бы это? А удары хлыста и стоны становятся все громче.

‒ Господи, неужели опять началось? ‒ приложив руку к губам, восклицает Мэри.

‒ Что началось? ‒ не понимаю я. Она не отвечает, просто тянет меня к площади около Дворца Правосудия.

Я оббегаю толпу и замечаю в самом центре площади деревянный столб и Гейла, привязанного к нему за руки…

Комментарий к Гейл любит Китнисс

Совсем забыла: всех читающих мамочек с Днем МАТЕРИ!

========== Спасти Гейла ==========

‒ Гейл, ‒ шепчу я, и замечаю, как желтоватая худая рука с вздутыми венами замахивается для еще одного удара хлыстом. Рядом с Гейлом прямо на земле лежит его кожаная куртка, та самая, в которой я встретила его в лесу несколько недель назад. Светлая рубашка разорвана в клочья, а на смуглой коже уже проступили красные кровоточащие полосы. Тощая индейка прибита за шею гвоздем в тот же столб, к которому привязан мой любимый шахтер. Бледное лицо, полуприкрытые глаза и плотно сжатые зубы: он скорее умрет от боли, чем издаст хоть какой-нибудь звук, значит, мы слышали стоны других людей.

От созерцания его мучений мне становится больно дышать, словно та самая рука, что с ненавистью наносит ему удары, сжимает и мое сердце, к горлу подкатывает комок, из глаз текут слезы…

‒ Кто это? ‒ как будто в тумане доносится до меня тихий голос Мэри.

‒ Ромулус Тред ‒ новый глава миротворцев, ‒ шепотом отвечает ей стоящая рядом женщина. ‒ Крея отправили в отставку.

‒ За что его? ‒ опять спрашивает моя няня.

‒ Похоже, парень по привычке решил поторговаться за дичь, да не рассчитал, что в старом доме живет теперь другой человек. Его осудили за браконьерство, хотя он и уверял, что негодница перелетела через забор, а он лишь забил ее палкой. Теперь, выходит, и это нельзя. Тред силой притащил бедолагу на площадь и заставил во всем признаться, совершил суд и приговорил к публичному наказанию ударами плетей, которое собственноручно и выполняет.