L.E.D. (СИ) - "Illian Z" - Страница 49

— Вы съедетесь с ангелочком? — спрашивает Бек, но по-прежнему невесело.

— Не знаю, — честно отвечаю я, набирая кофе в чашки. Кофемашина что надо, но с моим напиток не сравнить.

— Но ты бы хотел? — продолжает допытываться полукровка.

Вопрос с подвохом и двойным дном. И маленьким кармашком сбоку. Не только праздное желание узнать, разделяю ли я его мысли, но ещё и пытка — готов ли я отказаться от прежней жизни? Сам я — не до конца уверен, змея внутри недовольна. Но Беку отвечаю:

— Да, хотел бы.

— Только не затрахай его до смерти, — полукровка приподнимает краешек рта.

— Я не…

Ну да, вчерашнее выглядит более чем некрасиво с точки зрения уже нормального меня.

— Я знаю. Ведёшь себя, как джентльмен, — в голосе Бека слышится одобрение. — Твой ангелочек наивный, конечно, как ребёнок, но вопросы мне очень толковые задавал.

— Надеюсь, — я подсаживаюсь за стол, беру из предложенной пачки сигарету, — ты его плохому не научишь.

— Сам научишь, — Бек всё также полуулыбается, — теперь он от тебя не отвяжется.

— Почему ты так думаешь?

Нет у меня уверенности, что, когда птенчик полностью осознает, до какой степени я «хорош», он не изменит своего отношения. Ведь то, кем я работал, как-то удалось скрыть, хотя даже мистер Птица узнал.

— Ты ради него грёбанный подвиг совершил, — полукровка пожимает плечами, — спас его, как принцессу!

— Не я…

— Ну да, не совсем ты, — перебивает меня, — и не совсем спас, но то, что ты туда вообще попрёшься, никто не ожидал.

— И поэтому вы с Чаром мне о нём сообщили!

— Ну мы сразу на связи его отца ставку делали, кто ж знал, что ты захочешь геройствовать.

— Я не хотел. У меня не было другого выхода.

— Не было выхода, говоришь… — Бек задумывается.

Со стороны это — подвиг. В новостях это сухое «содействие полиции». А для меня… Единственная возможность. Необходимость. Я никакой не герой, но, если спросить, я бы смог повторить. Я бы пошёл на смерть снова.

— Не будешь дожидаться? — спрашивает меня Бек.

— Нет, наверное, я им позвоню. Мне дома… прибраться нужно.

— Секретный комод, да?

— Не только.

Если я и любимый и вправду будем жить вместе, то мне от многих вещей нужно избавиться, запаковать, отвезти… нет, так меня будут уговаривать на «ещё разочек». Пошлю через курьера. Не себя. Меня и с работы выперли уже, наверное, да и лучше воздерживаться подальше от соблазнов.

— Кстати, ты не заболел?

— Нет, а что? — отвечает Бек всё равно каким-то непривычным тоном.

— Мы наедине, а ты даже ни разу не предложил перепихнуться.

— Очень смешно, — полукровка не улыбается.

Не буду я ему, в самом деле, душу травить. Похоже, он действительно нездоров. Просто если человек не выглядит больным, это не значит, что с ним всё в порядке.

Может, поговорить с Чаром? Всё же такие условия… возможно, заставлять Бека быть верным это всё равно, что танцевать того, у кого ноги сломаны. Я не знаю.

На улице по-прежнему промозглая и ветреная погода, и хорошо, что мой дом так близко. Интересно, Чар сам решил его купить, или Бек подсказал, чтобы рядом был «запасной аэродром»?

В родном доме холодно, пусто и немного пыльно. Как всегда, в общем-то, но я уже видел его другим, а к хорошему быстро привыкаешь. Царапается желание, чтобы любимый вернулся побыстрее.

Набираю Чару, но ответа нет, приходится скинуть ему и птенчику SMS. Ответ приходит только от любимого, и то односложный. Заняты, очевидно же.

Если нас тут будет жить двое, значит, придётся всё-таки открывать ещё одну комнату. Куда ж я запрятал ключ?

Родительская спальня, законсервированная, воздух немного спёртый. Вещи укрыты чехлами от пыли. Окно заклеено. Помню, как я сам всё это делал. Угрюмая мебель, никакого ощущения, что здесь когда-то жили люди. Все ценные вещи давно проданы. Не верится, что сюда может переехать птичка. Или что он вообще захочет переезжать.

Прибираясь, через приоткрытое в целях проветривания окно слышу подъехавший автомобиль. Бросаю всё и иду встречать любимого. Но тот лишь коротко обнимает меня и бежит в дом.

Зато из машины выходит Чар, и я понимаю, что, наверное, раз разговора не избежать, выскажусь.

— Вот, — блондин протягивает мне ключ с брелоком, — от нашего дома. Я на сутках сегодня, присмотри там за Беком.

Ключ беру, но отвечаю довольно неприветливо:

— Хочешь, чтобы я тебе сдавал, кто его жопу пользует?

Чар вздыхает, но, похоже, гораздо мудрее, чем я думал:

— Уже в курсе, да? Я просто знать хочу, сможет ли он хоть немного продержаться. Ничего же, ёб, уже не действует.

И заметно, что он на самом деле мучается, испытывает душевную боль. Как же этот полудемон его очаровал! А строил из себя целочку, «на мужиков не встаёт!» Вот она, чужая любовь со стороны, вроде и не явная, кажется, что вымученная и не настоящая, а на самом деле болезненно-острая. Причём, бесспорно, взаимная, но свой ад есть у всех, он прав.

— Я знаю, что это не надёжно, — блондин говорит очень тихо, — ты и сам его прижать можешь, понимаю. Но надеюсь, что…

Смотрит мне через плечо, я тоже оборачиваюсь. На пороге дома — птенчик, с моей курткой в руках. Вынес, чтобы я не замёрз.

— Хорошо, забегу вечером или ночью, — хлопаю Чара по плечу.

— Всё, захожу, — впихиваю птенчика обратно в дом, — не волнуйся так.

— Ты уборку делаешь? — любопытствует любимый.

Уже забежал в родительскую спальню и осматривается.

— Да я как бы хотел предложить…

— Ва-а-а, — пищит, совершенно меня не слушая.

В руках у него – толстый альбом тёмной кожи. Ну, знаете, такой, который должен быть у каждого родителя. «Мой наследник», «Мой ребёнок» или как-то так.

Пытаюсь отнять, но птенчик уже плюхнулся на родительскую кровать, взметнув облачко пыли и щебечет:

— Хочу посмотреть на тебя в годик, без штанишек!

— Может, тебе показать меня в двадцать один годик без штанишек? — предпринимаю отчаянную попытку спасти своё прошлое от позора.

Но соблазнение проваливается, любимый уже раскрыл альбом, и мне предстоят тяжкие пытки стыдом.

Хотя детских фоток голышом у меня оказывается всего две, и то я на одной лежу на животе совсем мелкий, а на другой сижу в пенной ванночке очень довольный.

— Облом тебе, извращенец, — притягиваю птенчика ближе, чтобы он создавал своим тёплым тельцем уют.

Зато есть жутко стыдные фото, где я ем торт руками или катаюсь на соседской собаке. Даже и не предполагал, что мама снимала меня так часто. Есть и удачные — я в ярких цветах, или в парке аттракционов. Фото со львом! Ого, совсем не помню этого.

Когда мы доходим до школьных фотографий, любимый заявляет:

— Всё это как будто не ты.

— Почему? — спрашиваю, уже зная ответ.

— Шрама не хватает, непривычно.

— Теперь хватает, — тискаю любимого.

Не просто хватает, перебор уже. Да я бы много отдал за возможность проснуться с чистым, обычным лицом, которое способно на правильное отражение эмоций.

— А почему у тебя с выпускного фото нет?

— Я пропустил.

Просто не пошёл. Не стал портить остальным праздник и выпускной альбом.

Перелистнув страницу, находим единственное, последнее, фото. Я сижу в комнате, спиной в кадр, обхватив голову руками. На коже — свежие, ещё воспалённые, розы. Понятия не имею, зачем мама сняла меня таким образом. И этот одинокий снимок идёт таким контрастом ко всем остальным, радостным и ярким, что немного жутко. И да, я до сих пор остаюсь тем подростком, запертым в комнате. Запертым в своём мире, за шрамом и неприступной оградой из роз и шипов. А кто любит гнездиться в колючих кустах? Маленькие птички.

— А это кто? — любимый показывает мне фото, выпавшее из-под обложки.

— Ну это… — мнусь.

— Я понял, — птенчик откладывает его в сторону.

Потому что на одном из сегментов я недвусмысленно целую парня в щёку. Да, я был юн и влюблён, я считал, что это навсегда… Принёс эту ленту из фотобудки маме, показал. Я не помню, какие именно слова услышал, но это навсегда оборвало между нами связь. Я и подумать не мог, что она сохранила это фото, а не изорвала в мелкие клочки.