Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 44

– Эйн стагха́нгсетт, доо! – встревоженный голос разогнал рой этих мыслей, доставших уже по самое нехочу. – Тта́йргес ведхе́нгдетт-не!

Марк обнаружил, что они достигли выхода из коридора, и выход этот теперь перекрыт. Подошел к двери-перегородке, стукнул – глухо, безапелляционно; будто не дверь, а миллиардотонная базальтовая плита.

– Два раза – еще не ряд регулярных соответствий, – он снова опустился и уселся, спиной к двери. – Хотя здесь уже и один раз может быть... Так, что мы имеем? Ттайргес, как видно, кроме меня в руки никому не дается. В смысле не положено, и, как видно, просто нельзя, физически... Значит, это судьба, и, значит, пусть он там пока и лежит, в безопасности. Никуда он оттуда не денется, ты, я уверен, сам понимаешь, – он посмотрел на мальчишку, как тот сел рядом и так же прислонился к двери, снова уложив аккуратно у ног палку факела. – А нам без него безопаснее. Успокойся и не нервничай, – он усмехнулся в ответ на внимательно-напряженный взгляд. – Все будет хорошо. Как тебя зовут – ты мне так и не сказал, между прочим. Не́йддве-кхи Марк! Как тебя нейддве, блин?

– Тве́ййессо́, не́йддве-кхи, блин, – тот хмыкнул и улыбнулся, сверкнув в полусвете окон зубами (и «б» опять у него получилось криво).

– Напиши, блин, – Марк протянул трубку листа.

Тот развернул лист, написал – быстро, аккуратно, красиво.

– У вас все нищие так пишут? – Марк усмехнулся, оглядев каллиграфически-изящную надпись. – Ладно. Твей-йес-со... Супер, вот мне еще несколько букв...

Марк снова задремал, и когда затем включился снова, огляделся и очухался, снова, ощутил вдруг какую-то странную решимость – которая словно оформилась сама по себе, когда он спал, и не мог, таким образом, ей помешать. Словно бы ей надоело, что он таскается тут, на самом деле, как дурак на веревочке – вместо того чтобы, наконец, все-таки, воспользоваться своим преимуществом, и хотя бы выбраться из той задницы, куда его тянет все больше и глубже, – как минимум.

Он вскочил, огляделся – мальчишка рядом, с этой своей дурацкой факельной палкой. Интересное, кстати, дело, – Марк подошел, наклонился, взял палку, – как и чем она горит? Даже не обуглена ведь! Она вообще горела? И она ли это горела? Обмотана какой-то лентой, чуть жирноватой – чем-то пропитана, хотя, может быть, такая сама; на ощупь как графитная смазка, пальцам очень приятная, и очень приятно пахнет (не поймешь как, а приятно). У них даже банальные, затрапезные, приземленные факелы супертехнологичны (а живут ведь, по существу, как какие-то дикари; во всяком случае, ощутимо более по-дикарски чем мы; хотя, с другой стороны, далеко не так лицемерно, и все вещи у них занимают свои подлинные места). Просто берешь, получается, обычную тупую ветку, обматываешь такой вот лентой, и готов суперский факел. Может, он и зажигается даже сам, заклинательно? Светит не очень ярко – а может быть яркость-то регулируется? Если мелкий опасался громкого разговора, мог также бояться яркого света... Может быть, эти факелы у них появились в рамках экономии этого «тейстер»? Или нет – может быть чтобы как-нибудь не фонить?! Какой-нибудь светящийся кристалл вместо такого факела можно локализовать? Нет, все-таки, крайне интересно, само по себе, что́ у них тут на самом деле творится.

Он осторожно толкнул мальчишку в плечо. Тот встрепенулся, вскочил; Марк сунул ему палку с лентой:

– Ты все-таки не тот за кого себя выдаешь. Откуда у тебя такой факел? Только не говори, что у вас все факелы тут такие. Весь огонь который я до этого тут встречал был огонь как огонь. Да и тот который вы разжигали тогда – был огонь как огонь. Или нет? В общем, ты как хочешь, но спасибо за схему, – он тронул карман с листом, – и я пойду искать Гессеха. Он меня во всю эту хрень тут втянул, и я намерен призвать его за это к ответу. Хочешь – пошли со мной. Будем призывать вместе. Ну что, таахе́йнгес? Блин, я это слово уже так ненавижу, что... Если когда-нибудь решу написать мемуары, то первую часть, наверно, так и придется назвать. Короче, я пошел.

Он отвернулся и зашагал по мерцающим плитам пола. Узор, в легком рассеянном свете, сыплющемся из-под высокого воздушного потолка, светился так же легко, прозрачно, воздушно; уставший ощутимо глаз на нем по-прежнему отдыхал, что теперь было особенно хорошо. Шагов через двадцать мальчишка двинулся вслед – легкие шлепки шагов догнали, зафиксировались за спиной. Вот она, наконец, дверь, справа в бесконечной стене, за которой осталась та, крайняя, площадка с «эйргеддом» над балконами. Слева, напротив, вход в коридор, ведущий в ту вчерашнюю фантасмагорию. Надо выйти к той двери, от которой Марк вчера повернул назад, и (если она открыта, конечно) выйти на улицу. Ну, а там – там будет видно. Возможно.

Он свернул в коридор, налево, и двинулся навстречу светящемуся прямоугольничку противоположного устья. Обернулся на шлепки – мальчишка торопится вслед, улыбается, сверкая по-своему зубами во встречном свете. Вот он, огромный внутренний двор, вот он, вчерашний «эйргедд» – висит непонятно как по центру двора, под небом, затянутом тучами. (Кстати, тучи! Нигде раньше их не было! Либо «игхорг», либо ясное чистое небо – а тучи здесь были только кислотные! И со стороны перекрестка, где на данный момент упокоился «ттайргес», никаких туч на зоной тумана не наблюдалось – что за опять ерунда?) Камень не светится – характерный черно-вишневый сгусток матовой тьмы, мерцающий неисчислимыми гранями.

Повторяя вчерашний маршрут, Марк обошел двор по балкону, двинулся дальше, по северному продолжению коридора. Впереди снова замаячил тусклый прямоугольничек хода. Мальчишка шлепает за самой спиной; вот, наконец, очередной выход – вчерашний огромный зал, еще один «эйргедд», снова спящий, бездонно-черно-вишневый, висящий в воздухе по центру зала своим загадочным образом. Так и есть, башня, не меньше той где обретался Нейгетт (кстати, странно почему ее не было видно от перекрестка); в туманную высоту стремятся по четырем стенам пунктиры-цепочки узких ленточных окон.

Зал, разумеется, пуст – плоскость узорного пола переливается рассеянным светом, на всей поверхности – ни пылинки (и, очевидно, в буквальном смысле).

– Ты, как мне почему-то кажется, – Марк обернулся к мальчишке, застывшему у плеча справа, – вполне себе в курсе что здесь творилось вчера. Ладно, двигаем дальше.

Они пересекли блистающий пол, прошли последний коридор, самый короткий, вышли в вестибюль перед дверью. Вчерашнее желание увидеть, наконец, этот дурацкий Рейседде вспыхнуло снова; Марк подошел к высокой двери, замер, обернулся.

– Двери, как я пока замечаю, у вас не волшебные. То есть если она не заперта, откроется от обычного пинка... Надеюсь.

Отвернулся к двери, взялся за высокую ручку – по всей высоте двери, почти от края до края, – надавил (Гессех тогда, снаружи, тянул на себя). Дверь, огромная и с виду очень тяжелая, открылась очень легко и приятно.

– Ну да, – хмыкнул Марк, ступив за порог. – Если я правильно все понимаю, придется ждать, как минимум до утра.

«Игхорг» обреза́л пространство – метрах в десяти-двенадцати; за дверью, как следовало ожидать, находилась верхняя площадка лестницы, а сама лестница через несколько ступеней поглощалась туманом.

– Ле та́хеэлле́нтде о́йггене́нхест, – мальчишка указал себе на глаза. – Ха́йнде а́йхеве́йм.

– Я понял, без этих стекляшек там делать нечего. Насчет «айхев» – Гессех так спрашивал, что-то такое, тогда, в конюшне. Если это про лошадь, то не парься – я знаешь, оказывается, какой ковбой. И, мне кажется, я понял что ты затеял – сесть на лошадь, а она сама повезет? Идея супер, только у тебя есть такая лошадь? Правильная? Чтобы повезла куда надо? Короче, таахе́йнгес? – он указал назад, в сторону где вчера находилась конюшня.

Они вернулись в вестибюль, вернулись дальше по коридору в пустой гулкий холодный зал. Впереди, над высоким прямоугольником двери мерцало кольцо голограммы-«герба». Повторяя Марков вчерашний маршрут, они вернулись в открытый двор (почему над ним небо, а не обычная неопределенность «игхорга»?), свернули налево, к проему в восточной стене, двинули по коридору.