Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 43

– Ххи́сесттехт, ри Эйнгхе́нне ттейхе́ййег, тта́йргесо́ст...

– Давайте сначала Эйнгхенне, а потом будет ттайргес. И это мое заднее слово.

Как раз на этом заднем слове Марк погрузился в туман. Стена «игхорга» казалась такой совершенно не туманной, что в нее хотелось что-нибудь бросить – чтобы увидеть и услышать как брошенное от нее отскочит. Тоннель дороги был залит полупрозрачным матово-сиреневым светом – такого здесь еще не встречалось; свет какой-то такой вещественный, что, казалось, расплывается, расталкивается, когда идешь. Судя по всему – по небу, по воздуху, по теплоте – высота здесь была существенно меньше чем в тех местах где заварилась каша с «ттайргесом», и все эти характерные явления, типа тумана и снега, здесь выглядели и ощущались по-другому.

Стало вдруг бешено интересно – как это все взаимосвязано, все вместе «работает»; очень захотелось посмотреть, например, на тот же «игхорг», в нем побывать, где-нибудь на уровне моря, или на высоте километров шести. Но нет, нет уж, не надо; хватит того что уже посмотрел, где побывал. Сейчас бы найти какой-нибудь уголок, чтобы никто не трогал, была какая-нибудь еда, хотя бы элементарнейшая, просто не сдохнуть с голоду, и чтобы никаких рож, вообще. (Эйнгхенне, кончено, в этом уголке бы не помешала, хотя бы потому, что у нее-то не рожа, а адекватное вменяемое лицо, на которое, больше того, хотелось смотреть больше и больше... Но воспоминания о ней стали казаться бредом, она сама – призраком, привидением, наяву не бывавшим, приходившим лишь в воспаленную, распаленную безумной мечтой голову...)

Да и пошли вы все нахрен. Вот только мальчишка достал – тащится вслед, щиплется за рукав (схватить за руку почему-то никак не решается), ноет, хочется треснуть; где там дверь, все-таки? Ддейхерг, по-моему, из всех этих придурков самый вменяемый, даже вменяемей Гессеха (где он там? был ли он на самом деле? или туда же – призрак? сверкающий, гремящий, поражающий этой своей ублюдской железкой, но тем не менее призрак? блин, как я еще здесь не свихнулся, реально). Вот, наконец, коридор, освещенный теперь рядом узких ленточных окон под потолком (высота – метров двенадцать). Вот она, дверь – разумеется закрытая, и, очевидно, на веку Марка никогда более не откроющаяся... Он грохнулся рядом, на то самое вчерашнее место, и снова почувствовал усталость, полное опустошение, и снова захотел спать, и снова задремал...

Мальчишка, которому, очевидно, ничего делать больше не оставалось, уселся у двери с другой стороны, уложил у ног палку факела, опасливо огляделся (очевидно, по-прежнему опасаясь каких-то этих своих подслушивающих устройств), сказал, снова вполголоса, едва слышно:

– Тта́йргесо́нгдем, ро́йтдехха́нгдем Эйнгхе́нне.

– Знаю, – Марк отмахнулся. – Ттайргес – Эйнгхенне, Эйнгхенне – ттайргес. Если ты в таком курсе, то скажи где Ддейхерг, что с ним, и как мне его увидеть.

Он понял, что ему действительно очень охота его увидеть. Во всем этом бреду Ддейхерг, странным образом, обозначился некой единственной вменяемой цельностью, некой единственной адекватной интегральностью, за которой оставался единственный шанс – как-то выжить здесь дальше.

– Короче, – промычал Марк, посмотрев в высокий потолок между лентами окон. – Надо как-то учить язык, и хоть тресни. Иначе ко мне придет тот самый пушистый зверек. Хотя бы потому, что не соображу как и кто меня тут собрался иметь. Когда я буду знать о чем они говорят, то смогу воспользоваться своим некоторым преимуществом гораздо более эффективно, а возможно и обрести известный успех. В каком виде тут это может происходить.

Он достал из куртки трубку листа, вытащил волшебный стилус, развернул лист, засветившийся приятнейшим глазу светом. Мальчишка, бросив взгляд на светящийся лист, ожил и повернулся. Затем не выдержал, поднялся, подошел, присел осторожно рядом и стал пялиться в лист.

– Видал-миндал? – Марк усмехнулся. – Зыбарь какая у меня штукакулина. Зыбарь как она ловенски скроллится, – он провел стилусом, и из-под верхнего края выплыли давешние каллиграфические упражнения. – Четко, да?

– А́йвел! Э́хентде-ргеэ эйсе́тт?

– От верблюда. Только не говори, что ты знаешь что это такое... Тут, наверно, столько в ней, кстати!

Он захотел «проскроллить» дальше (вдруг там что-то осталось, от предыдущих сессий, – вдруг кто-то неведомый забыл стереть свои упражнения, или просто не стал?), но мальчишка воскликнул, указав чистым отмытым пальцем:

– Гессех?!

– Нифиндыш себе, поца, – Марк удивился. – Ты умеешь читать? Только не говори, что вы все умеете там читать, кто в лохмотьях... Или, может, это все таки не ты?

Он даже всмотрелся в кругловатую физиономию, еще раз. Нет, мальчишка, конечно, тот самый, тот, не спутать хотя бы по голосу, и по манере улыбаться – сверкающими зубами.

– То есть Гессех тут, все-таки, такая шишкенция, что даже ты про нее знаешь? Хотя что значит «даже»... И непонятно кто такой ты, вообще-то. Ты сам, похоже, в некотором роде шишкенция, даром что облачен в убогое вретище, – Марк оглядел убогое вретище, выглядящее, тем не менее, чисто и как-то даже опрятно.

Мальчишка протянул руку, остановив ладонь рядом с листом, посмотрел словно спрашивая разрешения. Марк сдвинул надписи под верхний край, дал ему лист и стилус. Юнец аккуратно взял лист, развернул на безупречной поверхности пола, взял стилус, стал чертить – четкими уверенными движениями.

– Ле́йнгерге́ммех, – начертил квадратик, обвел стилусов вокруг головы круг. – Э́ммерте́йгесс, – провел линию влево, затем линию вверх, затем обозначил небольшой аппендикс под углом вверх-вправо, закончив таким же квадратиком.

– Мы туда должны были идти, – Марк кивнул.

От начала аппендикса мальчишка провел перпендикуляр вправо, под аппендиксом, закончил кружком:

– Одде́тт Ге́ссехе́мм а́йсседде́нтде. Ведхе́тт лайна́йнггерт.

Сказал тихо, едва слышно, и снова оглянулся, и втянул голову в плечи. Марк едва сдержался чтобы не рассмеяться – настолько все это вместе казалось идиотски комичным (или, скорее, комично идиотским).

– То есть там сейчас Гессех? И там его можно найти?

– Нгаасе́тт Эйнгхе́нне ведхе́ндетт, – новый аппендикс от кружка, на север, квадратик вправо от квадратика Эммертейгесс. – Тта́йргес ройтте́йнгдерт Э́ммертейге́нгест, – стилус коснулся левого квадратика, – ведхе́тт Эйнгхе́нне ро́йтенггерт ейсе́нг. Кхаа Гессех гаара́нгге-дди, – стилус коснулся кружочка, – хайно́нгге ейсе́нг.

– А ты, получается, шпион? Эммертейгессов? Что ты там делал, тогда, в таком виде и в таком месте? Нет, мне на самом деле интересно – что это за паутина такая, которая меня опутывает. Что это за сеть такая, которая меня оплетает.

– Тта́йргес, – сказал мальчишка как-то даже отчаянно.

– У тебя будут проблемы, – Марк кивнул и вздохнул. – Если ты меня потеряешь. С этой стекляшкой. Ладно. Вы меня тогда накормили, напоили и обогрели. А я ведь не свинья какая-то неблагодарная. Да и тот камень в затылок я тебе, так и быть, простил. Пошли, – он поднялся.

– Пошли, – мальчишка оживился.

– Пошли – таахе́йнгесс, понял?

– Понял.

Интересно, на что они рассчитывают? – думал Марк пока они снова шагали по бесконечному коридору к выходу в «игхорг». – Вернее, на что больше? На Эйнгхенне, или на то, что ему, по сути, ничего больше не остается – как стать элементом местной системы интриг? Ведь ему на самом деле ничего больше не остается. И то, что он реально ничего не понимает, может, в конце концов, стоить ему всего... Надо учить язык, надо добраться до какого-то определенного места, привести себя в более-менее стационарное положение, собраться с мыслями, вспомнить как можно больше услышанного, сопоставить с контекстом, все такое... Тем более, у него теперь есть такая замечательная записывалка...

Скорее всего, рассчитывают они и на первое, и на второе – теперь. Ведь если мальчишка, каким-то загадочным боком, был причастен ко всему этому с самого начала (хрен его знает, может быть, он и в деревне-то неспроста оказался, именно там и тогда? какой-то особо резидентный шпион, грязный, в лохмотьях?), то сначала они рассчитывали только на первое, а Эйнгхенне появилась потом... Или нет, может быть, кое-кто из них рассчитывает на первое, кое-кто на второе. Сколько их тут вообще? Кто был тот самый первый, атаковавший Гессеха тогда, на той самой первой «станции», – какой-то еще Эммертейгесс? Кто были те кто украл Эйнгхенне и обесточил его самого, тогда, в том городе, мертвом? Кто был тот хрен чуть не грохнувший тогда девчонку? Знать бы язык – не быть бы сейчас таким дураком, на цепочке.