Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 42

Он почти ожидал, что мальчишка отзовется «тявкаю», но тот ничего не сказал, а продолжал расталкивать тьму своим тусклым факелом. И вдруг эта тьма расступилась; завеса-призрак, которая тянулась стеной прозрачно мерцающего факельного огня, разошлась. Они вышли на очередной простор предгорий – влево, вперед, и вправо простиралось залитое светом звезд плоскохолмье, слева и справа очерченное по горизонту пунктиром сверкающих пиков. Впереди горы закончились; море перевернутых плоских чаш простиралось до горизонта и растворялось в «звездной пыли».

Мальчишка погасил факел. В сверкающей смеси звезд и искристых цепочек кряжей проявились знакомые очертания башенки перекрестка. Перекресток оказался не обычный «крестовой», а «т-образный» – дорога по которой они пришли упиралась в перпендикулярную и заканчивалась. Марк дошел до «эйргедда», обернулся. Очередной вид каких он еще не видел – «игхорг» отрезает половину подзвездного мира ровной стеной, действительно будто обрезан гигантским ножом; высотой стена была этажей десять-двенадцать (как представлялось с такого расстояния в таких условиях освещения), в длину – от горизонта до горизонта.

– Э́ммерте́йгеммсе, – мальчишка обвел рукой дугу, по «чистой» от тумана половине мира. – Не эйне́хх га́рдеххе́ммде-каа, – указал направо (на север? или куда теперь? Марк реально запутался; он очень устал, голова не соображала; хотелось, наконец, упасть и уснуть).

– Как тебя зовут, ты мне скажешь или нет? Только давай без этих ваших собачек, – он потер глаза. – Не надо повторять «или нет». За такие шутки в зубах часто появляются промежутки.

– Таахе́йнгес!

– Господи, прости, но я ведь его убью сейчас. Я-то, дурак, думал, что хотя бы это уже закончилось.

На перекрестке он рухнул на полотно и прислонился плечом к стойке параллелепипеда. Мальчишка тотчас наклонился, ущипнул за рукав рубашки и потянул.

– Дай отдохнуть, гад!

– Та́хеэххе́йммде!

– Что-то новое, если не ошибаюсь. Какой-то «ээх» вдруг.

Тут вдруг Марк понял, прочувствовал, осознал – как ему все это осточертело. Эта бесконечная дорога, этот бесконечный туман, эта бесконечная погоня, все эти сверкающие шары, все эти чудаковатые идиоты, вся эта всякая хрень которая тут есть вообще, даже все это вечно ясное небо и вечно ласковый день – весь этот непонятный сверкающе-совершенный мир, от неоднозначности совершенства которого уже начинаешь сходить с ума.

– Да пошел ты нафиг, – сказал он со злостью – какой от себя даже не ожидал. – Не хочу никуда идти. Сейчас передохну и пойду искать какую-нибудь жратву. Насобираю каких-нибудь ягод, корешков надергаю. У вас даже деревьев нет – как вы вообще тут живете, убогие? Иди в дупу со своим «трах». Понял?

– Ххи́сесттехт, ри Эйнгхе́нне ттейхе́ййег, ттайргесо́ст, – сказал мальчишка очень серьезно.

– Твою мать! – Марк рассвирепел так, что, несмотря на полную бесчувственность ног, вскочил. – И ты, сволочь, туда же?! Нет, господи, ты меня все-таки извини, но я его сейчас действительно грохну. Теперь вы меня этим «Эйнгхенне» будете троллить и шантажировать, так? Думаете, я без вас тут не выживу, в этом вашем дурдоме, так? Выживу. Я – попаданец, а попаданцы выживали еще не в таких условиях. Некоторые попадали прямиком в жопу к дракону, и даже там приходили к успеху и перетрахивали всех принцесс. Ознакомься с литературой... Так что забирайте свой сраный ттайргес и оставьте меня в покое.

Он вытащил из куртки хрустальный шар и протянул мальчишке.

– Даасе́йнгет! – сказал Марк злобно. (Гессех, тот старик – коллега мальчишки по лохмотьям и грязи, тогда, в том селении, – и Нейгетт командовали так в плане еды; это значило что-то типа «бери ешь», но сейчас вполне себе подходило.)

Мальчишка ничего не сказал, а только отступил – почти отпрыгнул, едва не выронив палку факела.

– Бери, говорят! – Марк шагнул ближе.

Тот отступил еще, явно испуганный. Глаза его сверкали так же ярко как звезды и искры далеких снежных вершин, и очень тревожно.

– Ну, как хочешь, – хмыкнул Марк злобно.

Затем размахнулся – и выбросил маленький шар в темноту, в холмистую пустошь – в пустоту за дорогой.

Мальчишка вздрогнул, помешкал, выскочил под ребро параллелепипеда, всмотрелся вслед улетевшему шару.

– Кха́йттеммдент, ла́йнестсерт, – обернулся, растерянный и даже жалкий.

– Как будет угодно, – ответил тот, упал к колонне-уголку, прислонился спиной и закрыл глаза. – Только без меня.

Мальчишка еще постоял-посмотрел, затем устроился аналогичным образом у соседней колонны. Марк минут пять поглазел, успокаиваясь, в небо, и уснул. Проснулся от холода, вскочил, огляделся – по светлеющему сегменту неба убедился, что голова еще соображает, помнит где-что, что пришли они с востока. Стал бегать туда-сюда по дороге чтобы согреться, и немного опасаясь, что выбросив этот злосчастный ттайргес он, пожалуй, «несколько погорячился». Хотя бы в том плане, что следующая очередная стоянка была бы, как минимум, в каком-нибудь теплом месте, наверняка; мальчишка явно имел определенный маршрут, которым уводил добычу от очередных оппонентов.

Малолетка спал теперь распластавшись в углу площадки, у подножия «уголка»; тепла дороги ему, как видно, вполне хватало. Ну да! Дорога ведь теплая, надо просто лечь и прижаться к ней как можно более плоско, как можно большей поверхностью...

– Блин, херово быть идиотом, – Марк присел, потрогал мерцающее звездами полотно; показалось, что оно стало даже теплее чем днем. – Главное, сам ведь давно не девочка – знаю уже неплохо, что́ тут и как, мог бы и догадаться. Ладно...

Он улегся у «своей» колонны, быстро «пригрелся» – дорога грела вполне ощутимо, – и сладко уснул. Проснулся все равно от холодного дискомфорта – без хоть какого-то покрывала было, все-таки, неуютно. Отдохнул, однако, вполне себе ничего – ноги появились снова и держали как надо. Поднялся, огляделся – мальчишка сидит «в поле» метрах в пятидесяти, лицом к дороге, и, похоже, ждет пока подопечный проснется. Заметив, что это, наконец, случилось, вскочил, указал рукой в сторону и закричал:

– Ла́йнестветте́й! Эх э́ттенгде! – и замахал руками, призывая приблизиться.

То, что юнец отказывается даже тронуть стекляшку (как, надо думать, здесь они все), и также то, что юнец этот, все-таки да, тот самый (как минимум зубы его, сейчас в холодном свете восхода, сверкнули точно так же, как тогда, у моста на дороге) – эти два обстоятельства вдруг пробесили Марка так резко и основательно, как он даже не ожидал, сам от себя.

– Обломайся, – крикнул он в ответ, отвернулся на восток, и зашагал по мерцающей восходным светом дороге, к жемчужно-светло-фиолетовой стене тумана (если наблюдения правильны, и «игхорг» здесь опускается на двое суток, то этот будет как минимум еще до вечера).

Мальчишка что-то закричал вслед – Марк не вслушивался; он быстро шагал обратно, ему странным образом хотелось быстрее оказаться в каком-нибудь замкнутом пространстве (какую-то он здесь заработал странную агорафобию, похоже); в этом тумане и вообще теперь будет уютно. К тому же ему (непонятно с чего бы, дурак) чудилось, что та дверь, за которой остался Ддейхерг, будет открыта, и до нее, значит, надо добраться как можно быстрее.

– Хотя с чего бы? Какого хрена она будет открыта, здесь и теперь? Вот так и сходят с ума – незаметно. Вот так пушистый северный лис и подкрадывается – незаметно...

Он быстро шагал; сзади стали нагонять шлепки легких шагов.

– Ла́йнестветт, доо! Эх ведхе́нгдетт, доо!

– Отвали, доо, – он даже не обернулся. – Это ваши дела. А с меня хватит. Не хватало попасть еще куда-нибудь, там куда уже попал.

– Эх ведхе́нгдетт, рай!

Марк не отвечал. Он продолжал быстро шагать. Мальчишка догнал, ущипнул за рукав, попытался остановить, но, разумеется, тщетно.

– Эх ведхе́нгдетт, – Марку показалось, что тот сейчас заплачет.

– Реви сколько хочешь, ползай на коленях, пресмыкайся, орошай слезами Вселенную – обломайся и все. Мне ваша хрень не нужна, а то, что вы меня не кинете, с Эйнгхенне, когда я воткну этот шарик куда вам там нужно, – еще не факт. Письменной гарантии у меня нет, а если бы даже была – что мешает вам кинуть меня и с гарантией? Вы тут своих, я понял, кидаете направо и налево, а что уж я, совершенно левый тут чел... Отвали.