"Тонкая линия. Осколки судеб". - Архипова Анна Александровна - Страница 27

- Сейчас ход за Иврамом, нам с Акутагавой остается только ждать, - сказала Наста, обращаясь в пустоту.

Акутагава вернулся в Японию, где стал дожидаться, когда Ив даст о себе знать.

Ожидание растянулось на две недели.

Иврам был мастером пытки - как физической, так и психологической. Он прекрасно знал, когда ему появиться, когда – исчезнуть без следа; знал, когда нужно говорить и когда – хранить гробовое молчание. Да, молчание тоже могло быть формой пытки! Именно эту пытку Ив применил по отношению к Акутагаве! С тех самых пор, как Ив обрел свободу, он сохранял молчание, никак не пытаясь заявить о себе. И тех более страшным становилось его молчание, что в его руках сейчас находились похищенные Юки и Никита! И, чем дольше молчал Иврам, тем больше мучился Акутагава.

В первые дни после похищения Юки и Никиты, Акутагава не давал себе расклеиться. Будучи борцом по натуре, он старался удерживать от себя от приступов паники, держал руку на пульсе событий и раздавал приказы. Он начал перетряхивать все четыре конца света, подняв по тревоге как государственные структуры, так и преступный мир. Он обещал баснословную награду любому, кто даст наводку на Ива. Но Ив не был бы тем, кто он есть, если его можно было так легко поймать! Шли дни, однако усилия не давали никаких результатов. Акутагава почти не ел и не спал за прошедшие дни, стремительно худел, под глазами у него образовались темные круги.

Наста тоже жила в ожидании катастрофы.

Акутагава не стал запирать ее в камере, ее не посадили под домашний арест – но свободой она не обладала, повсюду с ней следовали вооруженные до зубов солдаты. Она и шагу не могла ступить без сопровождения. Так как делать ей было совершенно нечего, все дни были посвящены нерадостным размышлениям о брате и том, что он планирует против нее и Акутагавы. Какую месть он придумал?…

Однажды утром она проснулась совершенно разбитая, будто и не спала вовсе. Наста с трудом поднялась с постели, двигаясь с усилием, как двигаются сквозь толщу воды. Упав в кресло, она торопливо закурила, наполняя легкие никотином. Ей хотелось стереть из памяти то, что она увидела во сне – но, кажется, даже если бы она сумела как-то забыть свой сон, то тяжесть на сердце все равно терзала бы ее.

Она видела во сне солнечную долину, полную цветов; видела скалистые хребты, окружавшие долину со всех сторон; видела горную речку, протекавшую по долине… И видела цыганский табор, расположившийся на берегу реки, шатры, палатки, горящие костры. Наста уже была здесь однажды! Она знала, что за рекой находятся ее отец и мать. Она их видела тогда, когда была тут в прошлый раз… В прошлый раз, когда она чуть не умерла.

Но это не все, что она увидела во сне!

Иврам. Да, он был там. Брат стоял у самой кромки воды, на камнях, и, опустив голову, смотрел на бегущую у его ног воду. Ветер развевал пряди его черных волосы, выбившихся из хвоста. Наста видела его со спины, и отчетливо запомнила его темный силуэт на фоне наполненной ярким светом долины. Иврам всматривался в воду, то ли сомневаясь в своем следующем шаге, то ли выжидая чего-то.

Наста хотела окликнуть его, сказать, что если он перейдет реку, то умрет – но не могла вымолвить ни слова. Вдруг Иврам повернулся к сестре и она смогла увидеть его мерцающие изумрудные глаза. На его губах появилась легкая, умиротворяющая улыбка:

- Уже скоро, - сказал он.

Его слова подхватил ветер и унес в сторону, Наста едва его расслышала.

Посмотрев вдаль, за спину брата, она разглядела на противоположном берегу фигуры. Это были мать и отец. Они приблизились к реке и замерли, тоже чего-то ожидая. При виде родителей, Наста не смогла сдержать слез, она разрыдалась. Она рыдала как маленький ребенок, горько и надрывно…

Проснулась она с непередаваемой болью в душе. Наста хотела отогнать от себя то знание, что явилось ей во сне, но, как ни старалась, не могла. Она не хотела верить своему инстинкту, хотя понимала, что он ей не врет. Душа не может врать, душа знает то, что скрыто от разума – так говорили в цыганском таборе. Вот и ее душа уже знает, что грядет в будущем!

«Уже скоро», - сказал Иврам во сне.

Скоро она и ее брат умрут, вот что это значило.

Осталось совсем немного – и они воссоединятся с родителями.

Уже скоро…

_____________

10

Ожидание весточки от Ива дало Акутагаве достаточно времени, чтобы не раз прокрутить в памяти все воспоминания, связанные с Юки. Все до единого. Перед его внутренним зрением проносились один за другим много-много дней его жизни, так или иначе связанных с Юки. Снова и снова, как сумасшедшая карусель, видения проносились в его сознании, исчезали и возвращались.

Начиная от того мгновения, когда он увидел Юки во дворе школы-интерната «Масару Мидзухара», жизнь Акутагавы непоправимо изменилась. Юки не просто стал частью его бытия, он стал частью самого Акутагавы – ведь даже когда Юки не было рядом, Акутагава постоянно думал о нем. Мысли о нем всегда следовали за Акутагавой как тень, будучи чем-то вроде психологического голода, который исчезал только когда Юки физически находился рядом с ним. Столько лет прошло, а чувства Акутагавы не ослабевали, все время держась на каком-то болезненном пике…

Мог ли он предположить – случайно увидев в тот давно минувший весенний день на школьном дворе усталого и явно раздраженного Юки - что этот черноглазый парень так изменит его жизнь? Нет, ни сном, ни духом не ведал! Тогда он просто пленился красотой его лица и глазами, в глубине которых дрожала, как отражение луны на водной ряби, грусть. Он принял решение поселить Юки в свою комнату импульсивно – просто захотел, чтобы тот находился подле него и днем и ночью. Акутагава привык получать то, чего желает и кого желает…

Но Юки оказался совсем другим, не похожим ни на кого, с кем Акутагаве доселе приходилось сталкиваться в жизни. Внутри Юки обнаружился мир, непонятный Акутагаве – мир обостренных донельзя чувств, ярких эмоций, странных мыслей о добре и зле, о смысле бытия. Это все поразило Акутагаву, обожгло его разум и сердце, он всерьез испугался того, что увидел в Юки.

Испугался, потому что сам разительно отличался от него!

Акутагаву вполне устраивала жизнь, в которой нет бурных чувств и неуправляемых эмоций, где все подчиняется логике и физическому комфорту; ему нравилось получать удовольствие и не переживать при этом каких-либо сердечных волнений. До Юки, если Акутагава сталкивался с проявлением чувств от кого-то, то холодно игнорировал их, не видя в подобных душевных порывах никакого смысла. Поэтому первое, что он ощутил, сблизившись с Юки – это страх.

Именно страх удерживал его от того, чтобы сразу же получить от него то, ради чего Акутагава поселил его в свою комнату. Акутагава никогда прежде не испытывал чего-то похожего, и совсем не знал, что нужно делать в таких случаях. Отказаться от желания и спасаться бегством? Или попробовать осторожно смыкать круг вокруг Юки, добиваясь его расположения, доверия? Он выбрал второй путь.

Правда, где-то на середине этого самого пути Акутагава сорвался и чуть было не испортил всё. Он почти добился от Юки взаимности: они целовались на постели под звуки дождя, и ощущения от прикосновений Юки были настолько ошеломляющими, что Акутагава совсем потерял голову. Наставив на Юки пистолет, он раскрыл всю суть своей эгоистичной, привыкшей к легкой победе, натуры. И увидел в его глазах гнев и презрение… В тот самый миг Акутагава отчетливо понял, насколько важно ему то, что Юки чувствует! Он не мог пренебрегать им, как другими. НЕ мог…

Поспешно уезжая из «Масару Мидзухара» Акутагава еще не до конца осознавал, как безнадежно он увяз в любви к Юки. Нет, он отдавал себе отчет в том, что Юки вызвал в нем сильнейшую привязанность – но полагал, что рано или поздно это чувство пойдет на спад, ослабнет, а затем и вовсе растворится. Ведь так обычно и бывает, не так ли?..

Но Юки не отпускал его.

Они расстались, Акутагава находился на другом конце света, но не мог перестать вспоминать о нем. Юки превратился в навязчивую идею для него. Бесчисленное количество раз Акутагава порывался отдать распоряжение привезти Юки к нему, и всякий раз напоминал себе о том, что тот имеет право на нормальную, спокойную жизнь. Разве мог Акутагава обещать ему безоблачное счастье и покой? Нет, не мог.