Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 82

Он вспомнил сцену, которую тот устроил во дворце, презрев традиции и до глубины души поразив всех гостей своим вольным поведением, и, слегка переиначив её, чтобы Марик ни о чём не догадалась, рассказал это как один из эпизодов из жизни «Энсенте Халии».

Марик хохотала и хлопала в ладоши.

Хайнэ смотрел на неё с умилением и восторгом, и в то же время в душу его закрадывалась тоска.

«Что же будет, когда она узнает, что это я? — думал он. — Ведь я совсем не такой… Это уж не говоря о том, что урод и калека».

Но всё же ему хотелось верить, что произойдёт чудо, а воспоминания о том, как Марик плакала, слушая его повесть во дворце, позволяли ему надеяться, что это не так уж невозможно.

Наконец, пришло время прощаться.

Хайнэ не хотелось, чтобы его в присутствии Марик носили на носилках, поэтому он заковылял к экипажу сам.

Во дворе стояли две довольно похожих кареты, приготовленных для отъезда, и он на мгновение растерялся.

«Этот или тот?» — в замешательстве думал он, переводя взгляд с одного экипажа на другой.

Задавать подобный вопрос слугам и показывать, что он даже не запомнил, в каком экипаже ехал из дворца, ему не хотелось.

Однако времени на раздумья не было — у него уже начинали болеть ноги, и Хайнэ решил рискнуть: наугад раскрыв дверь одного из экипажей, он забрался внутрь.

И мгновение спустя понял, что ошибся.

Дверь снова распахнулась, в экипаж заскочил юноша и, даже не поглядев на Хайнэ, бешеным голосом закричал:

— Трогай!!!

Ворота были уже открыты, и повозка в тот же момент рванула с места.

Хайнэ забился в угол, испуганно глядя на своего соседа — это был брат Марик. Тот заметил, что находится не один, только несколько минут спустя, когда экипаж уже катился с огромной скоростью по улицам города.

— Во дворе было два экипажа, — поспешно пробормотал Хайнэ. — Я случайно перепутал их и сел в ваш вместо своего… Простите.

Взгляд юноши отобразил поочередно изумление, досаду, и, наконец, какую-то горькую обречённость — так смотрит человек, когда вдобавок к его крупным бедам прибавляется какая-то мелкая неприятность. Неприятно, но, по большому счёту, уже всё равно.

— Остановите экипаж, я выйду, — робко предложил Хайнэ.

— Не смешите меня, куда я вас теперь дену, — устало сказал Никевия-младший. — Высажу посреди улицы, и вы пешком отправитесь во дворец? Ладно, езжайте со мной.

Следующую четверть часа между ними царило молчание.

Несколько факторов — любовь Никевии к чтению, его несчастливая романтическая история и то, что он, в конце концов, был братом Марик, — по-прежнему внушали Хайнэ к нему симпатию, и ему хотелось заговорить с ним, но он не знал, о чём.

Всё же он надеялся, что это совпадение окажется знаком судьбы и поможет ему подружиться с интересным человеком.

— Вы, конечно же, знаете мою историю, — вдруг произнёс Никевия и, закрыв глаза, рассмеялся. — Впрочем, кто её не знает. Даже собаки, и те потешаются надо мной.

У него был голос человека, который бесконечно устал от всего происходящего и от самого себя, но не в силах чего-либо изменить, и это причиняет ему ещё большие страдания.

— А знаете, куда я еду? — продолжил юноша. — К ней. Она сказала, что позволит с ней увидеться. И я сразу побежал! Смейтесь, смейтесь надо мной. Видел ли свет такого идиота? Так было с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Восемь лет! Она то приближала меня, то отталкивала. Сначала сама приходила по несколько раз в неделю, а потом, когда я уже начинал млеть от счастья и строить планы, забывала обо мне на два месяца. Я клялся себе, что больше не вспомню о ней. Что перестану думать о женщине, которая относится ко мне как игрушке, что перестану унижаться, выставляя себя на посмешище, и тешить её безмерную гордость тем, что не могу прожить без неё и дня. Я ненавидел её, проклинал! И что? Стоило ей только позвать меня после перерыва в два месяца, в три, в четыре, как я сразу же бежал к ней, позабыв обо всех своих решениях, как собачонка, которую поманили лакомством! И ничего, ничего, ничего не изменилось за восемь лет.

Очевидно, он уже дошёл до такой степени отчаяния, что готов был исповедаться в своих страданиях кому угодно.

Или, может быть, ему нужно было выговориться после долгих месяцев или даже лет молчания, и малознакомый попутчик лучше остальных подошёл на роль слушателя.

Как бы то ни было, Хайнэ чувствовал свою ответственность и боялся сказать что-нибудь не то, расстроить его ещё больше. Ему хотелось найти какие-то нужные, красивые слова, которые смогли бы утешить его собеседника раз и навсегда, но почему-то казалось, что, что бы он ни сказал, станет только хуже.

— Я понимаю вас, — наконец, робко произнёс он.

— В самом деле? — криво усмехнулся Никевия. — Если честно, то не верю, что вы действительно можете меня понимать.

Хайнэ обидел этот тон.

— Может быть, для меня и невозможен счастливый брак, семья, дети, но это не значит, что любовные чувства мне недоступны, — ровно сказал он.

Никевия вскинул голову и посмотрел на него как будто с большим интересом.

— Я не имел в виду вашу болезнь. Только то, что вам вряд ли приходилось сходить по кому-нибудь с ума до такой степени, — пояснил он более мягко и, помолчав, добавил: Так вы кого-то любите?

— Да, — прошептал Хайнэ.

— А она? Отвечает вам?

Хайнэ посмотрел в пол.

— Не знаю.

— Не позволяйте ей играть с вами, — посоветовал Никевия. — Ваша любовь будет льстить её самолюбию, и она не отпустит вас от себя, даже если не сможет ничем вам ответить. Все женщины такие.

«Не все, — подумал Хайнэ. — Надо думать, самолюбие Марик удовлетворено сполна, да и любовь калеки вряд ли чем-то польстит её тщеславию. Не хочу верить, что у неё могут быть подобные мотивы. Нельзя судить обо всех по одному только человеку, который сделал тебе больно…»

— Почему любовь заставляет человека позабыть обо всём? О гордости, о чувстве собственного достоинства, об обещания, даваемых самому себе? — горько спросил Никевия-младший. — Может, вы знаете ответ? Я столько искал его. Думал, может, хоть в книгах найду ситуацию, подобную моей. Но там всё не то. Там про препятствия, которые чинит влюблённым судьба, или про козни злоумышленников, или про трагическую смерть одного из супругов во цвете лет. А у нас с Илон что? У нас нет никаких препятствий. Кроме нас самих.

Он бессильно опустил голову и уставился неподвижным взглядом куда-то в пол.

Экипаж, налетев на большой скорости на камень, подпрыгнул, и Никевию сильно тряхнуло, но он даже не обратил на это внимания.

У Хайнэ внезапно появилась одна идея.

— Скажите, а как вы относитесь к Энсенте Халии? — взволнованно спросил он.

— А что Халия? — пожал плечами Никевия, не поднимая головы. — Он хороший писатель, но мне нечего искать в его книгах. Они про счастливых влюблённых.

— Он мой друг, — сказал Хайнэ, сглотнув. — Хотите, попрошу его написать… про вас?

Сказав это, он тут же испугался и пожалел о своих словах, однако Никевия поднял голову и посмотрел на него взглядом голодного человека, перед которым неожиданно поставили тарелку с едой.

— А он бы мог? — спросил он хрипло. — Всё, как есть? Как у нас с Илон?

— Думаю, да, — осторожно подтвердил Хайнэ, хотя и не был в этом уверен.

— Если бы он и в самом деле смог… Может, мне стало бы легче, — пробормотал Никевия и внезапно впился в Хайнэ лихорадочно заблестевшим взглядом. — Тогда расскажите ему всё. Только пусть напишет всю правду, ничего не утаивая! Как я унижался, плакал перед ней, да что там, практически ползал на коленях! Знаете, поначалу я ведь пытался сохранить лицо, думал о гордости. Терпеливо сносил месяцы молчания с её стороны, не заваливал её письмами, делал вид, что сам занят другими делами, в то время как сутками напролёт думал о ней. Но чем больнее она била по моей гордости, чем чаще я говорил себе, что всё, это уж точно в последний раз, и что мне нужно подумать о чувстве собственного достоинства, тем меньше его у меня оставалось. Под конец не осталось уж ничего. Я перестал стыдиться своей слабости, перестал себя сдерживать. Я откровенно умолял её побыть со мной ещё хоть день, час, минуту! И если раньше она, неизменно теряя ко мне интерес, всё-таки возвращалась через несколько месяцев, то после того, как я перестал скрывать свои чувства, она, вероятно, стала меня презирать и бросила насовсем. И теперь мне уже всё равно. Я готов принять от неё любую подачку, лишь бы она хоть час провела со мной, и пусть надо мной потом смеётся весь город, вся страна, весь мир и сонмы богинь. — Он и сам истерически рассмеялся, а потом провёл по лицу руками и снова поглядел на Хайнэ. — Пусть ваш Халия напишет об этом. Без прикрас.  Может, если я погляжу на себя со стороны, увижу, как жалко это выглядит, то найду в себе силы покончить со всем этим.