Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 69

Существо было одновременно нелепым, жутким и странно притягательным — Хайнэ никак не мог отвести взгляд от этого дикого, кричащего сочетания цветов, от белоснежных волос, которые приводили на ум сравнение, скорее, с паклей, нежели с шёлком, от нарисованного на лице лица.

А незнакомец, тем временем, склонился над его плечом и посмотрел на черновики, разбросанные по столу.

Хайнэ успел сообразить, что к чему, слишком поздно — когда он опомнился, листы его незаконченной повести уже были у незнакомца в руке. Он попытался выхватить их, однако пальцы поймали только тончайшую, едва ощутимую ткань длинного рукава, выскользнувшую из них так легко, как будто это был туман.

Мужчина проворно отскочил в сторону.

Хайнэ рванулся было за ним, но тут же понял, что это бесполезно. Понять, стар незнакомец или молод, было совершенно невозможно, однако окажись он даже столетним стариком, движения его были ловки и легки, и калеке нечего было и думать пытаться его одолеть.

— Отдайте! — воскликнул Хайнэ с бессильным возмущением. — Это моё!

— Нет, это написано на моей бумаге, поэтому оно принадлежит мне. — Незнакомец покачал головой, а потом вдруг снова разразился своим наигранным, тоненьким смехом: — Аххахаха, ведь ты же знал, что брать чужое нехорошо!

— Это просто бумага, — попытался спорить Хайнэ. — Я принесу вам её, сколько захотите.

— Нет, мне не нужна простая бумага, глупый, мне нужна именно эта. А ты испортил её, плохой, гадкий, отвратительный мальчишка! — Голос у мужчины изменился и на мгновение до жути напомнил Хайнэ наставницу, которая порола и бесконечно ругала их с Иннин в детстве. Вдоволь насладившись смятением на его лице, незнакомец продолжил другим тоном, на этот раз вполне серьёзным: — Впрочем, я не сержусь. Ты принёс мне именно то, что я искал. Мне нужна твоя повесть, я не верну её тебе, даже не проси.

— Зачем? — спросил Хайнэ растерянно. — Ведь вы же сказали, что она пуста, бездарна и никчёмна, что в ней нет ничего, кроме пошлых сцен, в которых я изливаю своё бессилие.

— Я сказал? — переспросил незнакомец. — Нет, я такого не говорил, ах-ха-ха-ха-ха, ха-ха! Я не произносил таких слов!

Хайнэ приложил руку ко лбу; голова у него шла кругом.

Как это не произносил? Разве не произносил? Но он же точно слышал эти слова!

— Повесть не закончена, — пробормотал он, окончательно запутавшись. — Я ещё не дописал её.

— Тем лучше, — ничуть не смутился незнакомец. — Лишь то, что не закончено, обретает вечную жизнь.

Звучало это красиво, однако Хайнэ подумал о том, что писал эту повесть для Марик, что вложил в неё все свои чувства, и вряд ли у него получится сделать это во второй раз, восстанавливая текст по памяти.

— Если вам нужна эта повесть, то я с удовольствием подарю её вам, но позвольте мне сначала сделать с неё копию. Если хотите, я перепишу её прямо сейчас, при вас, только схожу сначала за бумагой, — осторожно предложил он.

Но незнакомец оборвал его.

— Нет, нет, нет, нет! — взмахнул руками он. И тут же добавил проникновенным тоном: — Оставь её мне, ты сам потом поблагодаришь меня за это.

На это Хайнэ не знал, что ответить.

В нём ещё жива была детская безоговорочная вера в пророчества, предсказания и чудеса, и на мгновение он подумал было: это не человек сейчас стоит перед ним, а призрак, дух, которому открыты тайны будущего и с которым, конечно, не стоит спорить.

— Но Манью, в отличие от тебя, не крадёт чужое, — внезапно добавил незнакомец, и глаза его, узкие глаза-щёлочки на нарисованном красками лице, хитро сверкнули. — Манью признаёт, что не имеет права отобрать у тебя эту повесть. Бумага, на которой она написана, принадлежит мне, текст — тебе. Моя бумага важнее твоего текста, поэтому я забрал её, но я не могу разделить её с текстом, чтобы вернуть его тебе, бумага и текст отныне едины. Я не отберу, но куплю его у тебя. Я тебе заплачу.

Хайнэ не смог сдержать кривой усмешки.

Деньги? Что значат для него деньги?

Его мать — наследница побочной ветви одной из богатейшей семей в стране, он никогда не знал нужды, он с детства был окружён роскошью, но разве помогли деньги чем-то, когда болезнь пробралась ему под кожу и изуродовала тело?

Так Хайнэ и сказал:

— Мне не нужны деньги.

— Манью никогда не платит деньгами, — возразил незнакомец. — Манью заплатит тебе тем, что гораздо ценнее. О-о-о, сколь многие приходили ко мне за этим! Одним я отказывал, другим — нет, и никто не мог понять, по какому принципу я удовлетворяю или не удовлетворяю их просьбы. Сначала они пытались меня запугивать, потом поняли, что это бесполезно, и стали молить. На меня сыпалось золото, сыпались угрозы, лилось восхищение, лилась хула! Но Манью было всё равно. Я устраивал представление за плату, но ты первый, для кого я устрою представление в качестве платы! Ах-ха-ха, теперь ты видишь, ты особенный, ха-ха, ха-ха!

Хайнэ никак не мог понять, насмехается незнакомец над ним или нет, но от его визгливого смеха уже звенело в ушах.

Манью… Значит, вот как его зовут.

Если он собрался устраивать для него представление, то, значит, он был актёром? Что ж, это бы всё объяснило — и нелепый наряд, и белые волосы, и непонятные слова. Актёры — странные люди.

Хайнэ невольно ощутил неприятное чувство — уж слишком сильным было всеобщее пренебрежение к актёрам.

Теперь понятно, откуда все эти громкие красивые фразы…

Уж лучше бы он оказался демоном.

— Хорошо, — тем не менее, смиренно согласился Хайнэ, понимая, что вызволить рукопись не удастся. К тому же, у него появилась новая мысль: если этот господин — актёр, то, может быть, его повесть нужна ему для того, чтобы поставить её на сцене? Это было бы хорошо, на это он бы с удовольствием посмотрел. — Скажите мне, когда прийти.

 — Прийти? — переспросил Манью, склонив голову на бок. — Уж не думаешь ли ты, что я созову всю труппу? Они заняты делами поважнее, чем расплачиваться с тобой за мои долги. Нет, я сам сыграю все роли в твоём представлении. Прямо сейчас.

Хайнэ невольно ощутил разочарование: при слове «представление» он вообразил себе роскошную костюмированную постановку — с музыкой, танцами, декорациями.

Но Манью снова засмеялся.

— Ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь, ха-ха! — воскликнул он. — Человек может один исполнить абсолютно все существующие в мире роли — мужчины, женщины, ребёнка, старца, святого, грешника, демона, деймона. Всё это есть в нём, всё, что есть в мире, есть в нём, и он может поднять это из глубин наружу, и тогда он поймёт, что он и мир едины, как едины моя бумага и твой текст.

С этими словами он вдруг вскочил на перила беседки и, пройдясь по ним с изящной небрежностью канатоходца, погасил все подвешенные к потолку лампы, кроме одной.

Её он взял в руки и, спрыгнув обратно на пол, чуть поклонился Хайнэ.

Тот отодвинулся к краю беседки и посмотрел на актёра настороженно, недоверчиво.

— Я расскажу тебе историю того, чьим последователем ты себя считаешь, и чья судьба тебя так страстно интересует, — сообщил тот. — Я расскажу тебе историю Энсаро, пророка Милосердного.

Сердце у Хайнэ часто заколотилось, глаза расширились.

А актёр, тем временем, чуть раскачиваясь, начал рассказывать — плавно и нараспев:

— В стародавние времена жила одна женщина из богатой семьи, и было у неё трое детей. Старшая, как положено, дочка, а средний и младший — сыновья. Старший сын родился у женщины от её мужа, доброго, благодетельного и наделённого всеми достоинствами мужчины, и назвали его Энсаро, от «энса» — добродетель. Но в тот же месяц, как родился ребёнок, молодая мать отправилась в одиночестве гулять по берегу реки и встретила юношу, прекрасного, как рассвет. То был Солнечный Дух, и женщина сразу же поняла, что имеет дело с потусторонним существом, ибо разные чудеса сопровождали каждый его шаг.

Она полюбила его и, хоть у них случилось только одно свидание, зачала от него ребёнка.

Ровно девять месяцев спустя на свет появился мальчик, такой же красивый, как его отец, и сразу же, в первый день начал улыбаться. Мать назвала его Хаалиа, от «хаал» — наделённый милостями.