Чудище или Одна сплошная рыжая беда (СИ) - Кувайкова Анна Александровна - Страница 79

— Мой отец, он… — не смотря на интерес, голос все-таки сорвался. Договорить я не смогла бы при всем своем желании.

— Больше тебя никогда не увидит, — спокойно закончил за меня Богдан, слегка сжав мои плечи. — Анют, я не позволю ему и на шаг к тебе подойти.

— А как же?.. — подняла я заплаканное лицо, снова не закончив фразу. Да и не нужно было. Блондин всегда итак понимал меня с полуслова.

— Забудь про контракт, и про его последствия, — убирая с моей щеки мокрые пряди волос, улыбнулся Богдан. — Если бы мой отец не вмешался и не увез тебя, я сегодня был бы у Исаева. И уже он сам расторг бы помолвку.

Я боялась в это поверить, честно. Но верила!

А потом неожиданно для себя самой заговорила.

— Он… Он объявился у нас с Киром дома, когда я только закончила школу. Еще утром мы покупали мою машину… — на этом месте пришлось крепко сжать кулаки, чтобы не разреветься. Богдан, явно понимая это, аккуратно положил свою ладонь поверх моей у него на груди. Стало чуть легче, и я упрямо продолжила, понимая, что надо выговориться, иначе этот один сплошной непрекращающийся кошмар никогда не закончится. — А вечером в дверь позвонили.

— Ты знала, кто он? — негромко спросил блондин, и его вторая ладонь легла на мое плечо, слегка поглаживая. Он не давил, не принуждал к рассказу, он просто спрашивал. Я кивнула.

— Да. Мама никогда не скрывала имя отца, совсем наоборот. Она еще в детстве мне рассказала, кто он. Они познакомились там, в Москве, где мама жила раньше. У них была… любовь, наверное, если это вообще возможно. Долгая, страстная, незабываемая… Но она внезапно закончилась, когда выяснилось, что мама беременна. Нет, отец был рад, он носил ее на руках, они собирались пожениться… До тех пор, пока у еще не родившегося ребенка не обнаружили патологию.

Руки Богдана замерли.

А я усмехнулась. Похоже, об этом он не знал, не смотря на всю свою осведомленность.

— Отец стал настаивать на аборте, — подавив вздох, продолжила я, потеревшись щекой об мягкий свитер, и только тогда парень заметно расслабился. И все равно обнял меня чуть крепче. — И мама его выгнала. А сама уехала сюда, в Подмосковье, к подруге по институту, оборвав все связи и сменив фамилию. Она была врачом, а мама медсестрой, и поэтому они легко переделывали все записи в медицинских картах во время беременности. А потом…

— Родилась ты? — тихо спросил Богдан.

— Да, — я слегка кивнула, улыбаясь, когда он переплел свои пальцы с моими на своей груди. — Транспозиция внутренних органов с декстрокардией — вещь отнюдь не смертельная.

— Что это означает? — вроде бы спокойно спросил парень, и я вдруг поняла, как на самом деле ему важно это знать.

— С какой стороны у меня сердце, Дан? — подняв голову, просто спросила я. А он замер, внимательно всматриваясь в мои глаза… И все понял.

— Так вот почему ты избегала больниц, — просто усмехнулся он, снова притягивая мою голову к своей груди. Его пальцы скользнули на затылок в мои волосы, слегка поглаживая и успокаивая одновременно.

— Именно. Зеркальное расположение органов встречается у одного человека из десяти тысяч и часто влечет за собой врожденный порок сердца, — хмыкнула я. — Отца это испугало. Он еще не владел огромным состоянием и не мог себе позволить вылечить или просто содержать больного ребенка. А вот маму это не остановило. Я все-таки родилась и, вопреки всему, абсолютно здоровой. И мама, опасаясь, что он все-таки когда-нибудь образумится, тщательно исправляла все медицинские записи, и к врачам я почти никогда не ходила. Если бы почти перед самими экзаменами я не попала в больницу с аппендицитом, отец бы меня никогда не нашел. Но меня увезли с приступом прямо из школы, а Кирилл приехал только на следующий день. Кто-то успел проболтаться.

— И он приехал, — я чувствовала, как напрягся Богдан, не смотря на то, что его голос звучал ровно.

— Да, — тихо вздохнула я, невольно сжимаясь при неприятных воспоминаниях. — Я видела его фотографию, я узнала его сразу… И послала. Далеко и надолго. Где он был, когда он был мне так нужен? Когда мама умирала в больнице, а я сидела на крыше, собираясь оттуда спрыгнуть? Если бы я не нашла там Кирилла, если бы не он, я бы…

И договорить я уже не смогла, снова чувствуя предательские слезы.

И успокоиться я смогла не скоро. Да и не успокоилась бы, будь на месте Богдана кто-нибудь другой.

— Это Кир уговорил меня тогда, — едва успокоившись, пояснила я, рассеяно перебирая узелки на концах пледа. Я сидела, сложив ноги по-турецки, а Богдан устроился за моей спиной, вытянув одну ногу, согнув другую и привычно положив подбородок на мое плечо. — Он не просил ему верить, он не просил с ним мириться. Он просто попросил его выслушать. Не скоро, но я согласилась. Непутевый родитель, казалось, полностью осознал свою вину, раскаялся и на протяжении года пытался всеми способами наладить отношения. Он благодарил Кирилла за то, что тот присматривал за мной, предлагал ему деньги… Естественно, Громов отказался. Он даже отказался воспользоваться связями отца. Да они бы и не пригодились — один из его друзей сам заметил Кирилла и предложил поработать у него. Кир не давал своего согласия, не хотел оставлять меня одну, но грех было упускать такую возможность. И я согласилась на предложение отца. Он и раньше намекал официально заявить всем обо мне, но мне не хотелось влезать в его жизнь настолько. Но в итоге… В итоге мы продали мамину квартиру, переехали в Москву и все узнали, что у Воронцова есть дочь. Кир уехал поднимать свою фирму еще выше, а я, как казалось, получила, что хотела. Дом, отца и хороший колледж с углубленным изучением языка. Со старой жизнью пришлось распрощаться. Меня перекрасили в блондинку, сделав почти неузнаваемой, сменили имя, документы… пытались и машину сменить, но я уперлась.

— Тогда вы сделали ее с Кириллом? — тихо спросил Богдан, заправляя прядь волос за мое ухо. Я просто кивнула, роняя слезы. Думать о том, что случилось, было невыносимо больно…

Как и том, что помимо моего малыша, в этой глупой аварии скорее всего погиб человек. Спрашивать об этом я просто боялась. Я ведь даже не помнила сейчас, что потом случилось. Помню саму аварию, взрыв и непрекращающаяся истерику. А потом сознание в какой-то момент померкло.

— Да, — с трудом взяв себя в руки, я всхлипнула в последний раз, чувствуя, как меня аккуратно укачивают в кольце теплых рук. — Кир редко появлялся. Но каждый раз напоминал мне, чтобы я ничего не подписывала, чтобы отец не попросил. Надо было тогда серьезнее отнестись к его предупреждениям, но… Я была счастлива почти до безумства. Колледж, Эрик, постоянные поездки в Корею, а еще дом, заботливый родитель, Кирилл и любимая машина. Четыре года пролетели незаметно. Когда Кира не было, отец часто поднимал тему моего будущего замужества, но неизменно был посылаем далеко и надолго. Я ведь ему прямо сказала, что меня интересует только диплом и работа заграницей, а он посмеялся в ответ и сказал, что одно другому не мешает. Я сначала не понимала, о чем речь — я не влезала никогда в его дела, да он и не требовал. А потом он объяснял. Так постепенно, потихоньку, помаленьку он меня уговорил. Незаметно надавил на то, что колледж-то он мне оплатил, могу и я в ответ ему помочь немного. А я не люблю быть у кого-то в должниках… Вот и подписала согласие на помолвку в день выпускного. Отец клятвенно заверял, что от меня ничего не требуется. Диплом свой я получила, направление на работу дали — могу спокойно ехать, а возвращаться пару раз в год на какое-нибудь архиважное событие, помахать всем ручкой, улыбнуться типа мужу и возвращаться обратно. Меня все устраивало и, если честно, было глубоко пофиг, с кем он пытается меня свести. Нет, я бы, наверное, потом поинтересовалась его именем, но в тот момент, когда впопыхах ставила закорючку на бумаге, пристроив ее прямо на коленке, меня больше волновал вопрос, куда делись мои туфли и почему до сих пор не приехал Эрик. Глупо, да?

— Анют, — блондин крепко-крепко прижал меня к себе и вздохнул. — Это не твоя вина. Воронцов хороший психолог, в бизнесе без этого никак. Надо знать, на что на что давить, чтобы договор был подписан на выгодных для тебя условиях. Твой… отец надавил на твои самые уязвимые места: обостренное чувство долга и нежелание верить в то, что твой собственный родитель может делать тебе зла.