Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 40

Время шло, и эльфа начало клонить в сон. В конце концов, последние несколько дней выдались на редкость беспокойными, а отдохнуть пока не удавалось. Он уже готов был закрыть кожаную обложку и отложить дальнейшее чтение до утра, когда очередная страница началась со слов, разом отогнавших дремоту:

« Уже край неба светлеет, а я сижу у очага, и сон не идет. Мне отчего-то страшно. Я боюсь за Гвадала и сам себя чувствую дураком. Кто я таков, чтоб по-бабьи квохтать над тем, кто ходил по этим лесам, когда еще воевода Бервир лежал в колыбели? Вероятно, я мелко смотрю на мир. Мы, смертные, плохо умеем быть самоотверженными, слишком мало времени нам отпущено, слишком сильно хотим мы насладиться нашими краткими годами. Отчего мы так пышно повествуем о героях и мучениках? Не потому ли, что их так ничтожно мало среди нашего эгоистичного муравейника?

Вероятно, Гвадал прав. Кто-то должен положить конец этой многовековой ненависти. Но как глубоко уходят ее корни! Поймут ли Гвадала его соплеменники? А там? Что ждет его ТАМ?»

« Эру милосердный, этот сумасшедший непоколебим. Он собирается в горы и никому не удается его отговорить. Более того, он собирается туда безоружным. Князю тоже не по душе идея посла, он считает его идеалистом и мечтателем. Сам Иниваэль никогда не боялся орков и не скрывает своеобразной симпатии к некоторым вождям. Но потомки Бервира выстроили свои отношения с Темным народом на страхе орков перед Источниками. Гвадал же ищет не страха. Он ищет мира…»

Леголас забыл о течении времени. Он опомнился, лишь когда свечи снова потускнели, испуская хрупкие столбики сизого дыма.

Неужели Гвадал задался идеей заключить мир меж орками и эльфами? Это было неслыханно, веками обе стороны искали лишь более и более совершенное оружие противостояния. Отец и слушать не стал бы о перемирии с чернокровой мразью…

«…Князь уехал в орочье селение, и Гвадал отправился с ним. Конечно, орки не тронут эльфа, приехавшего с Иниваэлем, но не повредит ли Ирин-Тауру подобная эскапада? НЕ усмотрят ли орки в этом визите вызов? А король Лихолесья? Как воспримет он авантюру своего придворного? Гвадал сам упомянул, что не поставил сюзерена в известность о своих планах… Я много слышал о короле Трандуиле. Он не из тех, кто легко позволяет выхватить узду из своей руки… Я трепещу в ожидании возвращения посольства…»

Уже начало светать, а Леголас не отрывался от чтения, забыв о том, что именно искал в этой рукописи. Конечно, отец не знал о безумных планах друга. Принц слишком хорошо изучил своего государя. Если бы отец счел идеи Гвадала крамольными или опасными, он похоронил бы их вместе с другом и никогда не позволил бы им просочиться на свет. А в глазах непреклонного Трандуила сама мысль о перемирии с исконным врагом могла выглядеть государственной изменой…

Закрыв второй том рукописи, Леголас схватился за третий, с усилием разомкнул застежку и вдруг замер. А что он знает о смерти Гвадала? Трандуил не устраивал другу пышных похорон. Леголас помнил лишь тело, плотно обернутое окровавленным плащом, поверх которого лежал хорошо знакомый принцу меч с гравировкой «Страж» на потускневшем клинке. Все время, пока пели гимны и молитвы, король стоял коленопреклоненный у изголовья погибшего друга, неподвижно глядя куда-то в пустоту. Когда отзвучали последние напевы, Трандуил коснулся плаща ладонью и произнес:

- Прости меня, верный друг. Я не сумел защитить тебя. Я дал тебе уйти, и боль моя меня не покинет, как и моя вина.

Произнеся эту краткую речь, король больше не сказал ни слова. Тогда никто не усмотрел в этом ничего странного, и никто не трогал ран государя, видя, как глубока его скорбь. Но сейчас Леголас впервые задумался, что за вину приписывает себе отец? Неужели Гвадал пал жертвой не обычного орочьего налета, подобного многим другим кровавым атакам, всегда уносившим хотя бы несколько жизней? Неужели Гвадала сгубило его утопическое стремление призвать чернокровую шваль к миру? Эру милосердный…

Третий том дневника был слегка попорчен мышами, но к счастью, все страницы были целы.

« Посольство вернулось. Благодарение Эру, все живы и невредимы. Но Гвадал еще не был у меня, и я извожусь тревогою. Хельга приезжала рано утром…» – Леголас машинально вздрогнул и вцепился в рукопись. Неужели… – «Она обычно весела, словно птица, а сегодня бледна, и глаза ее красны от слез. Пока я заворачивал для нее травы и коренья, она тихо сидела у камина. А потом не выдержала и рассказала, что князь вернулся смущенным и подавленным, а Гвадал мрачен. Что же случилось в том змеином логове?»

« Он приехал вчера уже затемно. Улыбнулся, словно камень мне снял с души, но глаза его полны горечи. Конечно, его встретили враждебно. Более того, на Иниваэля пало подозрение, что он затевает союз с эльфами против орков и для того привез соглядатая, пользуясь доверием вождей. Сейчас Гвадал понимает свою неосторожность, но опасается он вовсе не гнева Трандуила или мести орков. Он страшится, не навлек ли он беду на наше княжество. Мы проговорили почти до утра. Гвадал намерен закончить свой визит раньше времени. Он хочет, чтоб Иниваэль дал знать оркам, что сам потребовал от эльфов покинуть Ирин-Таур. Гвадал надеется, что тем самым исправит нанесенный княжеству предполагаемый вред. Но я знаю, Гвадал не остановится…

Он вообще не умеет долго унывать, он захвачен своей идеей и не знает сомнений. Пока Гвадал рассказывал мне о трудностях своего вояжа – лицо его было мрачно, но вскоре ожило, и остаток ночи он восторженно живописал мне орочье селение. Оказывается, их женщины заботливы, хотя говорят неблагозвучным языком и ласкают детей когтистыми пальцами. Жилища орков напоминают берлоги, ибо существа эти не в ладах с солнцем, но Гвадал был принят в двух таких логовищах и утверждает, что они не лишены своеобразного колорита, хотя продымлены, полны оружия и дурно выделанных, а оттого дурно пахнущих шкур. Я ужаснулся его словам, а чудак расхохотался и рассказал, что какой-то орочий ребенок спросил что-то, указывая на него. А Иниваэль по просьбе эльфа неохотно перевел, что малыш спрашивает, почему чужак так безобразен, и чем так воняет его смешная одежда. Право, я не задумывался прежде, что орки могут находить друг друга красивыми, видя уродство в возвышенной красоте Квенди.

Гвадал все больше меня потрясает. Он заявил, что изучит Черное наречие. Неужели он не понимает, что он одинок среди двух племен, ослепленных тысячелетней ненавистью? Но им владеет цель, в которой он все больше укрепляется. Один лишь раз увидев, что орки подобны любой иной расе, а вовсе не плодятся из утробы гор с ятаганами в руках, он уверовал, что с ними можно установить подобие мира. Несчастный… Он один со своей мечтою среди сотен воюющих поколений. Отчего он не вспоминает о том, что слепая толпа намного быстрее затопчет зрячего, чем он сумеет ее перекричать?»

… Раздался стук в дверь, вырвавший Леголаса из захватившего его чтения. Нехотя отозвавшись, он краем глаза отметил вошедшего слугу. Тот молча поставил на стол поднос с завтраком, поклонился. Эльф рассеянно поблагодарил лакея, попросил передать князю, что непременно спустится к обеду, и вновь погрузился в чтение.

«Единственный, кто одобряет намерения Гвадала – это Хельга. Но сие не от политической дальновидности или особой широты взглядов. Хельга юна и мало знает об орках. На ее короткий век не пришлось ни одной вооруженной стычки. Она считает Темный народ всего лишь неопрятными и не слишком симпатичными соседями, а из своих вояжей князь привез ей несколько безделушек, что еще более укрепило ее в убеждении об орочьем миролюбии. Глупышка, что она может знать о жестокости и беспощадности этой чудовищной расы… О войне она знает лишь из летописей, а потому бредни Гвадала кажутся ей невероятно милыми. Надеюсь, она не увлечена этим удивительным эльфом. Сие вовсе не пристало княгине».

Леголас медленно моргнул. Потер глаза и снова перечел последние строки, но смысл написанного не стал ни на букву иным. Погодите… неужели он все это время шел по ложной тропе? В конце концов, мало ли женщин по имени Хельга живут на просторах Средиземья? Отчего он был так уверен, что именно эта юная, недалекая особа… Но не может же таинственная и страшная Плачущая Хельга, способная на расстоянии обратить эльфа в своего раба и причинять ему мучения, быть всего лишь женой Иниваэля? Хорошо, допустим, он не знал княгиню и не может судить, на что она была способна. Но мать Эрсилии погибла прошлой весной, и сомнений в том нет. Или же… Леголас ощутил, как вдоль хребта прошлась холодная ладонь и передернул плечами… смерть княгини облечена какой-то особой тайной, словно мало их уже гнездилось во все более запутывающихся тенетах ирин-таурских интриг.