Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 18

- Чего ж ты молчишь, Таргис? – вопросил он негромким, вкрадчивым голосом, – или, явившись с подобными вестями, ты не удосужился даже придумать достойных оправданий? Или найти подходящих виноватых? Или хотя бы принести кинжал, чтоб заколоться?!!– загремел вдруг Сармагат, снова впадая в бешенство.

Таргис ощутил, как колени сами собой подламываются, и повалился к ногам хозяина:

- Господин, простите! Это моя вина! Но Рабы Слез – не варги, я не всегда в силах с ними совладать! Убейте меня, милорд, если я дурной слуга, но не изгоняйте!

Сармагат взревел и занес над трепещущим вассалом кулак, но тут же уронил руку, тяжело и устало вздохнув.

- Встань, олух сосновый, – проговорил он уже другим тоном, – когда это я убивал слуг? Будет тебе трястись, учти, что, способный думать и действовать, ты мне нужен, а зеленый от ужаса – без надобы. Таргис… – Сармагат прямо взглянул вассалу в глаза, и тот снова задрожал, но расправил плечи, – я знаю, каковы Рабы Слез. Мне ли не знать. И именно поэтому велел следить за ними, пуще глаза. Как ты мог допустить это нападение? Именно ты…Эльфы не должны знать о Рабах, это не их дело. И мне совершенно ни к чему, чтоб они начали совать свои безупречные носы в мои интересы. А уж теперь, когда Рабов Слез видели еще и люди, может раскрутиться такая круговерть, что все труды рассыплются, будто песочная горка. Этот настырный принц не теряет даром времени, он прекрасно организовал оборону, все шло, как должно, и тут эта нелепая стычка… Я не жду от тебя чудес, Таргис, я жду бдительности и внимания. Если тебе нужны еще помощники – скажи, и они у тебя будут. А теперь ступай. Завтра жду с докладом.

- Благодарю, – прошептал вассал, чувствуя, как его затапливает радость. Хозяин простил… И Таргис снова упал на колени, припадая лбом к когтистой руке господина, но Сармагат отнял кисть.

- Прекрати, безумный. Ты человек, а не шавка, чтоб лизать мне сапоги. Уходи. И следи получше за своими питомцами.

… За Таргисом тяжело захлопнулась дверь, разогнав по залу гулкое эхо, а Сармагат затоптал последние угольки, все так же тлеющие на полу. Потом опустился в кресло, провел ладонями по безобразному лицу, потер плечо. Проклятые раны… Они давно обратились в тонкие полоски шрамов, но и призраки их всегда ныли в дождь.

Ярко пылал камин, и факелы не скупились на красноватый, теплый свет, а Сармагату все равно казалось, что в зале темно, а на низком потолке виден зябкий глянец сырости. Проклятый дождь… Проклятые облака, проклятая осень… Нужно скорее довести дело до конца. Уничтожить, растоптать это ненавистное государство во главе с ничтожным предателем, что его возглавляет. И тогда Сармагат будет свободен. Тогда можно будет покинуть эти опостылевшие, косматые сосны, эту крепостную стену гор на горизонте и попытаться украсть у шалавы-судьбы несколько лет жизни.

====== Глава 9. Венчаные ======

Иниваэлю еще в детстве угли в камине казались живыми. Они дышали и подмигивали, перешептывались, а иногда звонко и трескуче смеялись. А потом, такие веселые и полные жизни, в одно мгновение гибли под легким ударом кочерги. Угли удивительно напоминали людей…

Отмахнувшись от этих не к месту нахлынувших дум, князь отложил кочергу и тяжело откинулся назад. Плащ раздражающе угнетал плечи, Иниваэль расстегнул фибулу, и добротное, подбитое мехом сукно с шелестом стекло к резным ножкам кресла. Вздохнув с невольным облегчением, князь повел плечами, отгоняя неопрятную мыслишку, что вкрадчиво поскреблась коготком в душу: «отчего ж и жизнь не выходит стряхнуть так же легко и изящно?..»

Он устал. Еще недавно он казался себе просто слабым, старым и больным, а сейчас и это куда-то ушло, оставив за собой серую, сухую, сыпучую апатию, так похожую на безжизненный пласт пепла, что оставался в камине по утрам. Как все это случилось так быстро и глупо? Как могли его, на первый взгляд, верные решения иметь столь ошеломляющие последствия? В конце концов, чем так уж плох был ненавистный ему Йолаф? Где в этом отрезанном от прочего мира углу бедняжка Эрсилия нашла бы себе лучшего мужа, чем этот бестрепетный сорвиголова? Но он, ведомый самыми благими целями, собственной, тогда еще твердой рукой задушил счастье дочери, столкнул с верного пути некогда преданного ему вассала и невольно погубил жену…

Иниваэль потер грудь. Ему показалось, что тупая, ноющая боль усилилась в последние дни. Отчего он разрушает все, к чему прикасается? Даже эльфийский кронпринц, так быстро и твердо взявший вожжи в свои сильные руки, оказался на волосок от гибели, едва оказавшись в этом проклятом княжестве. Он, конечно, не подавал вида, но Иниваэль видел, как Леголас слегка бледнеет каждый раз, садясь верхом или делая другое резкое движение. Эру милосердный, если бы было, кому без опасений оставить трон… Но нет, он должен влачить свое давно непосильное бремя призрачной, поддельной власти, теша себя слепой надеждой, что однажды его несчастная Эрсилия сможет возглавить Ирин-Таур.

Князь давно привык к этим бесполезным самобичеваниям, только углублявшим его тягостную меланхолию, а потому скрип дверной ручки всколыхнул в нем подобие радости, что сейчас его внимание будет хоть на время занято чем-то другим.

Но, словно в ответ на его безрадостные думы, в зал вошла Эрсилия.

- Мой князь, – начала она от порога, но тут же осеклась, – батюшка, вам снова нездоровится!

Княжна устремилась к Иниваэлю, но тот медленно поднял ладони:

- Не тревожься. Я дурно спал нынче ночью, только и всего. Я давно уже дурно сплю…

Эрсилия замерла, а затем тихо приблизилась к креслу и опустилась на каменный пол у ног князя.

- Вы гневаетесь на меня, батюшка. Поверьте, я никогда не забываю, как много горя причиняю вам. Но ведь жизнь не повернуть вспять…

Иниваэль помолчал, а потом обратил к девушке взгляд, в котором вдруг проглянула тень былой силы:

- Я не гневаюсь, горькое мое дитя. Нет преступления в любви, как нет в ней и вины. Ведь это я волей или неволей стал причиной всех бед, на тебя ли мне серчать… Но Эрсилия… – князь хмуро покачал седеющей головой, – почему ты ведешь себя, словно капризный ребенок? Княжество трепещет, слухи плодятся, словно крысы, уже давно неведомо, где правда, а где обывательские россказни. Жизнь в Ирин-Тауре давно походит на прорвавший плотину поток в половодье. Русло размыто, только мутная, бушующая вода несется одному Эру ведомым путем, сметая на своем пути то, что вчера казалось незыблемым. Ты же вчера снова выезжала из крепости без охраны. Кого ты дразнишь? Лесных татей, которых развелось, не сосчитать? Варгов? А, быть может, принца Леголаса?

Эрсилия закусила губу:

- Батюшка, по всем делам княжества я езжу теперь лишь в сопровождении эльфов. Но…когда я уезжаю по своим личным делам, никто не вправе меня останавливать. Меня есть, кому защитить, отец, – путано закончив фразу, княжна осеклась, крылья носа затрепетали, словно девица сдерживала гнев.

- Не бледней так яростно, ты знаешь, что я прав, – отрезал Иниваэль, – и тебе нужно запомнить, Эрсилия, что снискавший твою любовь интриган не всесилен. Он сумеет защитить тебя от варга или орка, но даже ему не уследить за толпами безжалостных, похотливых мерзавцев, в которых обратились многие мои подданные. А Леголас, к твоему сведению, отнюдь не из племени наивных дураков. Он уже заинтересовался твоими отлучками и, уверяю тебя, скоро постарается выяснить, куда ты носишься, презирая его и мои просьбы.

- Принц мне не хозяин, – Эрсилия вскинула голову, – а я не в тюрьме. Я отлучаюсь лишь изредка, и мне нет дела до их излишне любопытного высочества.

- Правда? – князь подался вперед и взял девушку пальцами за подбородок, словно что-то пытаясь разглядеть в ее глазах. Задержавшись так на несколько мгновений, он вдруг прогремел, – так зачем же тогда ты с ним флиртуешь?!!

Княжна молча смотрела в лицо отцу. Лицо ее, только что бледное в запальчивом упрямстве, слегка порозовело. Затем она мягко покачала головой, отводя руку Иниваэля, и в последний миг, сжимая его ладонь в своих: