Этрусское зеркало - Солнцева Наталья - Страница 24
- Предыдущая
- 24/71
- Следующая
– Данных экспертизы еще нет, – вынужден был ответить Смирнов.
– Будьте уверены, что это самоубийство! – заявил Федор Ипполитыч. – На Савву похоже. Он мог так поступить. Посмотрите на его живопись – он интерпретировал тему смерти на все лады. От такого запросто можно умом тронуться!
– Да-да... – робко подтвердил Чернов. – Вполне возможно. Дух его творчества очень мрачен, особенно в последних работах. Савва счел авторскую выставку достойным завершением жизни и решил поставить точку. Весьма, весьма вероятно.
Ляпин повторил, что у него от одного взгляда на картины и эскизы художника мороз по коже идет и выпить хочется. А уж Рогожин тем паче мог свихнуться.
Смирнов сопоставил их слова с показаниями пастуха. Мужичок говорил, что Саввы в домике не было ни во вторник, ни в среду... во всяком случае, его никто не видел. Синяя машина приезжала один раз, и здесь объяснения Шумского и Ляпина совпадали с его словами. Но в среду утром около домика Рогожина крутился неизвестный парень, которого пастух принял за вора... Это мог быть случайный человек. По описанию он не походил ни на Шумского, ни на Ляпина.
Вчера сыщик не сумел прийти ни к какому вразумительному выводу. Он договорился с милиционером Зыковым, что тот будет держать его в курсе расследования. За определенную плату, разумеется. Данные экспертизы на многое прольют свет.
Разговор с Евой о говяжьей печени заставил Смирнова посмотреть на происшествие с новой точки зрения. Он пришел за разъяснениями к Анисиму Витальевичу.
– Какое значение этруски придавали гаданию по внутренним органам жертвенных животных? – спросил он, повергая Чернова в шок своим вопросом.
Тот вытаращил глаза и, не мигая, уставился на сыщика:
– Зачем вам...
– Вы не расслышали, Анисим Витальевич?
– Ах, да... сейчас, – засуетился Чернов. – Какой вы, однако, странный человек! При чем тут... Ну, ладно. Этруски шагу не ступали без изъявления «воли богов». То есть... у них вся жизнь была строго регламентирована обрядами и магическими знаками. Жрецы-гаруспики предсказывали по печени овцы, кажется... Еще были фулгиаторы, которые читали письмена судьбы по сложным узорам молний. Они во время грозы обращали свой взор на юг, и... Послушайте, какое это имеет отношение к смерти Саввы и краже его картин?
– Может статься, самое прямое.
– Ничего не понимаю! – всплеснул пухлыми ручками хозяин «Галереи». – Сейчас об этрусских обрядах далеко не каждый историк знает. Я сам изучил их обычаи только по необходимости: мне приходится исполнять роль экскурсовода на выставке. Тема необычная, редкая... люди хотят проникнуться духом древних росписей, понять сюжеты фресок...
И тут Смирнов вспомнил, что в ночь смерти Рогожина была гроза. Что, если художник действительно помешался на этих этрусских обрядах? Так вошел в образ, что не смог из него выйти? Разрезанная печень – явно не признак здравого ума. А если еще и «узоры молний» подсказали Савве, что пора свести счеты с жизнью...
– Спасибо, Анисим Витальевич, – пробормотал сыщик, погрузившись в свои думы. – До встречи.
Господин Чернов с недоумением смотрел, как он быстро пробрался к выходу в фойе, исчез за дверями. Какой настойчивый, неприятный тип! И ведь не откажешься теперь от его услуг. Рассердится, выдаст Геннадию обман с кражей... Ой-ой-ой! Чернову даже не хотелось представлять себе последствия. Да еще и этот неизвестный меценат лично пожелал приобрести картину Рогожина «Нимфа». А придется продать ему копию...
Пока Анисим Витальевич закатывал глаза и вздыхал, Смирнов вышел на улицу, сел в припаркованную неподалеку машину и поехал к пейзажисту Панину. По дороге он никак не мог сообразить, что именно вызывает у него такую тревогу и беспокойство.
Нож, которым, по всей видимости, была разрезана печень... вот в чем штука! Если Рогожин тронулся умом и перед смертью сам совершал этрусский обряд... то почему на ноже нет отпечатков пальцев? Смешно, собираясь повеситься, предпринимать какие-либо меры предосторожности. Если даже по древним предписаниям резать печень полагалось в перчатках – что сомнительно, – то ни на трупе, ни возле него перчаток не было. Их не нашли. На пустой бутылке из-под водки отпечатки были – пока, правда, неизвестно чьи. А на ноже их не было!
И предсмертной записки не было.
Милиция, скорее всего, серьезно копать не будет. Им лишнее дело об убийстве ни к чему. Рогожин – человек одинокий; родственники скандал не поднимут, ничего требовать не станут... так что проще списать все на пьянку, на психическое расстройство, которое и привело к самоубийству.
Смирнов объездил окрестности Лозы и Ключей, разыскивая, для кого делал последнюю работу Савва Никитич. Ничего. Несколько священников, с которыми он поговорил, отзывались о художнике как о хорошем специалисте, с удовольствием показывали яркие, красивые фрески, выполненные Рогожиным. Но все они сходились во мнении, что художник имел взрывной характер, много пил и отличался странными повадками.
– Будто дьявол в него вселился! – крестясь, сказал отец Амвросий – толстенький, добродушный батюшка из новой деревенской церкви. – Не в себе стал Савва в последнее время. Что на него оказало столь пагубное влияние? Водка? Или неправедная жизнь?
Ни один из ближайших храмов этим летом ничего Рогожину не заказывал. Всеславу так и не удалось выяснить, где пропадал Савва с начала подготовки к выставке до дня своей смерти.
Возможно, Панин что-то знает?
Глава 11
Незадолго до описываемых событий.
...Люблю тебя, но не земной любовью...
Чем дольше Глеб встречался с Алисой, чем глубже ее узнавал, тем понятнее становились ему эти слова, прочитанные ею в осыпающемся осеннем парке.
Их отношения были ни на что не похожи – ни на влюбленность, ни на дружбу, ни на интимную связь. У Глеба развивалась и крепла неодолимая тяга к Алисе, полная восхищения, жгучего интереса и стремления постичь то скрытое в ней, чего она сама о себе не знала. Любовное влечение, которое он испытывал, было странного свойства – некие мистические чары окутывали его, стоило ему оказаться рядом, достаточно близко к ней. Глеб не верил в колдовство, но иногда склонялся к мысли, что существует в мире нечто непознанное, ощущаемое на уровне инстинктов, а не ума. Безотчетное побуждение – так он мог бы назвать импульс, влекущий его к Алисе.
Когда они расставались, Глеб пребывал в напряженном ожидании новой встречи, словно в том, увидит он сегодня Алису или нет, состоял весь смысл его жизни.
Алиса же скорее испытывала его, чем питала к нему нежные чувства. Ее страсть была сродни болезненному любопытству – насколько одно существо может возыметь власть над другим, себе подобным. Кажется, ее благосклонность зависела от готовности Глеба на любое безумство, на любую жертву. Она не говорила об этом прямо, предпочитая туманные намеки. Она привела Глеба к краю пропасти и шла впереди, чудом сохраняя хрупкое равновесие.
Он знал, что это равновесие не будет долгим. Кто-то из них рано или поздно сорвется – либо она, либо он.
Когда Алиса заговорила с ним о модельном агентстве, на Глеба словно вылили ушат ледяной воды. Как?! Изысканная, непостижимая, утонченно-требовательная Алиса собирается выходить на подиум? Участвовать в замысловатых, мерзких интригах, валяться в чужих постелях ради сомнительного успеха и еще более сомнительной славы? Отчего-то работа модели для Глеба ассоциировалась с ремеслом проститутки, только более завуалированным. Девушки платили своим телом за предоставляемую им возможность нацепить на это тело модную тряпку и пройтись в ней перед публикой.
– Что в этом находит твоя возвышенная душа? – с сарказмом спросил Глеб. – Неужели тебе хочется выставлять себя напоказ, позировать перед всеми этими фотографами?
– Ты ревнуешь, – неприятно улыбнулась она. – Вообразил, что имеешь право читать мне нотации. Я их довольно наслушалась от брата, от матери. Не хватало только слушать их от тебя!
- Предыдущая
- 24/71
- Следующая
