Мегамир - Никитин Юрий Александрович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/96
• Следующая

Дмитрий приподнялся, тоже проводил ксеркса ошалелыми глазами, помахал рукой:

– Да жив я, жив!

– Цел? – закричала Саша на бегу. Бластер в ее руке смотрел вслед ксерксу.

– Не совсем… но жив. А что ребра малость… так кто мне их не мял?

Он поднялся, ощупал себя, страдальчески перекашивая рожу. Саша бросила гневный взгляд, исчезла, словно призрак, вернулась уже нагруженная тремя парами крыльев, Енисеев сказал с великим облегчением:

– Слава богу… Но тебе рисковать не стоило.

– Ну да, все тебе, – ответил Дмитрий с сарказмом. – Ты у нас будешь герой, а нам дырки от бублика?

Саша швырнула крылья на землю. Голос ее дрожал от негодования:

– Дима! Ну тебя к сороконожкам с твоими этологическими штучками! Без них еще вопрос, погибнешь ли, а с ними…

Дмитрий обезоруживающе улыбнулся Енисееву:

– Ты прав. С этими мордоворотами общаться можно. Простые, бесхитростные парни.

Он помог Енисееву нацепить крылья. Саша вдруг спросила с подозрением:

– А что ты ему говорил? Я видела, у тебя губы шлепали… Молитву читал?

Дмитрий в смущении пожал плечами. Крылья качнулись, заставив его ступить несколько петушиных шажков:

– Заметила? Могла бы смолчать. Просто струхнул, признаюсь. Не помню, что и как, только вроде бы дважды назвал его «товарищ генерал», раз «ваше сиятельство» и три раза «Аверьян Аверьянович»…

Саша подпрыгнула, сверху пахнули частые мелкие воздушные волны. Уже с неба донесся ее звонкий голос:

– Похож на Морозова?

– Как две капли, – ответил Дмитрий с чувством.

Полет был странным и нереальным, словно он во сне полулетел-полуплыл над поверхностью неведомой планеты. Внизу струился оранжево-зеленый туман, а когда вслед за Дмитрием Енисеев опускался чуть ниже, вместо тумана резко бежит золотой песок, мелькают зеленые и пожухлые деревья-растения, на листьях звери, на песке – звери, а в самом воздухе что-то вжикает, завихряя потоки так, что крутит в воздуховоротах, как в смерче…

Не скоро впереди начала вырастать темная гора, в которой Енисеев не сразу узнал трухлявый пень с отвалившейся корой. На подлете к пню воздух изменился, в нем ясно чувствовался сильный запах гнили, разложения. Повсюду плавают, как в теплой воде, крохотные шарики, от размеров с горошину до футбольного мяча. Если полетать немного, не садясь, то можно по ароматам составить таблицу всех, кто живет в пне…

При посадке едва не угодил в мрачный колодец. Стенки цилиндрические, ровные, сам колодец вертикально уходил в сырую темноту. Снизу поднимались запахи плесени и гнили. Такие же колодцы темнели и дальше, похожие на шахты для запуска баллистических ракет.

Дмитрий исчез. В двух десятках шагов высился мрачный гребень, похожий на спину вымершего ящера: пень, не допилив, сломали неведомые гиганты, теперь бодрый голос Дмитрия доносился из-за этой деревянной стены.

Саша в длинном прыжке вскочила на вершину гребня, пригнулась между острыми иглами-пиками в хищной позе, быстро разворачиваясь, как пулемет на турели, в ожидании нападения хищных полчищ.

С порывом ветра через гребень перевалил тяжелый хриплый голос:

– Енисеев, ходи сюда… Вот на этом месте последний раз видели Никиту Кольцова.

По ту сторону тоже темнели колодцы, пахло гнилью, сыростью. Гладкие стены шахт уходили вертикально вниз в непроглядную темноту. Енисеев встал у края пня, на далекой земле виднелся широкий вал остро пахнущих опилок. Среди темно-коричневых, покрытых слизью, желтели свежие. Значит, где-то в пне сохранился участок, еще не изъеденный гнилью. И значит еще, что в том участке трудятся совсем другие звери.

На пне в щелях и впадинах темнели поленья опилок. Одна такая куча шевельнулась, проседая под собственным весом, и Дмитрий с Сашей, хотя вроде бы смотрели в другие стороны, мгновенно оказались рядом с Енисеевым. Оба ствола подозрительно уставились в подозрительное место, а их пальцы на спусковых скобах побелели от напряжения.

Енисеев даже не повернул головы. Если убрать эту гору, где самые мелкие из опилок с толстое полено, откроется шахта. Там массивный, как танк, жук-дровосек кормой выталкивает наружу очередную порцию опилок. Жук, несмотря на размеры и мощнейшие челюсти, жует только древесину, Кольцову повредить такой не мог…

Саша старалась ходить только впереди Енисеева, упреждая желания ценного работника. Ценного работника такая опека раздражала, он двигался хаотично, полагаясь на интуицию, вслушивался в запахи, всматривался в такое, куда Саша не повела бы и бровью. Прыгающая в поле зрения раскоряченная фигура с угрожающе выставленным перед собой бластером отвлекала, заставляла пугливо дергаться, он поворачивался в другую сторону, но через мгновение бравая десантница уже героически закрывала его собственным телом, а его задумчивый взор, устремленный вдаль, упирался в ее тугие ягодицы.

Зато Дмитрий солидно сидел на самой верхушке гребня. Бластер подозрительно мирно лежал на коленях. Десантник обозревал неровное плато спокойно. Дернулся в сторону, когда опасно близко проползло серенькое с поблескивающей горбатой спиной. Енисеев увидел только быстрый рывок, на солнце блеснуло, и Дмитрий снова возник на том же месте, бластер по-прежнему на коленях, но в руках десантник держал продолговатый коричневый батон.

Саша крикнула:

– Дима, ты опять за свое?

– Я есть хочу, – ответил Дмитрий. Его руки уже раскрывали батон, это оказалась коробка с белыми продолговатыми яйцами. – Я диетами себя не морю.

– Ты только что ел!

– Да? Гм, я уже забыл…

– Ты забываешь про обед раньше, чем смахнешь крошки с лица.

– Ну, съеденный обед принадлежит истории, а я смотрю с надеждой в светлое…

Дальше Енисеев не расслышал, рот Дмитрия был уже набит, щеки оттопыривались, как у хомяка, возвращающегося с хлебного поля.

Минут сорок Енисеев затратил, пока исходил и избегал верхушку пня, наконец с сомнением заглянул в темнеющие норы. Рядом моментально возникла раскоряченная фигура, Саша отважно прикрыла растяпу-мирмеколога от возможной опасности, глаз ее бластера заглянул в нору раньше всех.

Енисеев отодвинулся, осторожно выглянул за край деревянного плато. Они на большой высоте, что уже не пугает. Далекий вал опилок расплывается, только на ближайшие два-три десятка шагов четко видны продолговатые борозды, чернеющие тоннели. Жилище короедов, что обитают не в стволе, а под корой. У жуков сегрегация: одни селятся лишь под корой, другие – в ветвях, третьи – в стволах. Вдобавок короед, житель подножья, никогда не поднимается к середине, но и житель вершинки не опустится вниз… Да, еще жуки нижнего этажа отличаются агрессивностью. Они единственные, кто может постоять за себя. Научились отбиваться от муравьев? Не случилось ли с Никитой казуса с муравьиным запахом?

– Никита не ходил к лазиусам?

– Ни разу, – отпарировала Саша. – А что?

– Да так… Предположение.

Он вернулся на середину плато, Саша как верный пес бегала вокруг и заглядывала в хмурое лицо ценного охраняемого объекта. Енисеев присел на корточки возле круглой вертикальной шахты. В отличие от остальных, снизу тянет не гнилью, а смолистыми опилками. Угадывается какая-то жизнь…

Сверху послышался встревоженный голос Дмитрия:

– Енисеев! Собираешься вниз? Ну и отчаюга…

Саша присела с другой стороны. Ее глаза встревоженно обшаривали застывшее в раздумье лицо Енисеева. Девушка не снимала палец со спусковой скобы бластера. Енисеев вздохнул, спрыгнул.

Сзади ахнула Саша, послышался сердитый вопль Дмитрия. Енисеев пролетел три-пять метров, уперся в стенки, легко сделав труднейший для гимнастов азаряновский «крест». Сверху на него обрушилась Саша, сбила. Вместе пролетели еще пару метров, сориентировались, уперлись в стенки и повисли так синхронно, словно тренировались с полгода. Под пальцами было влажно.

– Вы не должны… – гневно выдохнула Саша. – Мы ваша охрана! Отвечаем за вашу безопасность!

• Предыдущая
• 39/96
• Следующая