Кто-то другой - Бенаквиста Тонино - Страница 42
- Предыдущая
- 42/55
- Следующая
— Дидье Лежандр, друг детства Тьери.
Они познакомились перед выпускными экзаменами, какое уж тут детство? Дидье был из тех, кто приукрашивает реальность не для того, чтобы ее опоэтизировать, а чтобы воодушевиться самому. Он охотно рассказывал, как бегает зимой и летом с семи утра в Люксембургском саду — на самом деле это случилось всего два раза в июле часов в десять утра. Он хвастался, что знает Барселону как свои пять пальцев, и забывал, как Надин, раздраженная его медлительностью, выхватывала у него из рук карту, чтобы найти нужное место. Он говорил «двенадцать», когда речь шла о восьми, он говорил «много» вместо «несколько» и во всех ситуациях округлял реальность в большую сторону. Но, учитывая всех присутствующих, только он мог претендовать на звание друга детства Тьери.
— Вы узнали об этой встрече из объявления? — спросил Поль.
— Нет, меня предупредила Надин.
Поль не разглядел ее среди публики, но не мог вслух удивиться этому в присутствии Дидье.
— Я с ней не знаком.
— Она была подругой Тьери. Одна из последних, кто с ним разговаривал.
Они с Бленом давно потеряли друг друга из виду — скудость их дружбы и настойчивое стремление Дидье разговаривать только о себе стали просто невыносимы. Он был из тех, что захватывают мяч с помощью подленькой, никому не заметной подножки.
— За те несколько раз, что мы с ним виделись, мне показалось, что я имею дело с человеком сдержанным, осмотрительным. Не из тех, что исчезают вот так вдруг.
— Это был измученный человек, он был таким еще в детстве. Когда он исчез, многих это шокировало, но для тех, кто знал его по-настоящему, это не стало неожиданностью.
— Вот как?
— Невозможно объяснить в нескольких словах, но мы с ним пережили первые бессонные ночи, затягиваясь первыми сигаретами, рассказывая о первых девушках, но он уже тогда говорил о том, каким он станет, он был уверен, что будет иметь бешеный успех.
Они курили, это верно, но чтоб «рассказывать о первых девушках» — тогда они существовали лишь в их воображении. Что же касается «бешеного успеха» — обычные юношеские глупости, одержимость будущим, желание вытянуть выигрышный билет. Трогательная банальность.
— Мы вместе записались в Школу изящных искусств. Я все еще рисую, это моя профессия, но в современном смысле — я делаю виртуальные картинки. Тьери хотел стать художником, а закончил тем, что открыл багетную мастерскую.
«А ведь когда-то ты меня ободрял. Разглагольствовал о благородстве ремесленника, презирающего сумасшествие современного мира». Сейчас Дидье Лежандр создавал афиши из кружочков и квадратиков всех цветов и с эффектом выпуклости, которого может добиться любой ребенок, нажав несколько кнопок. Не стыдясь, он даже просил Тьери сделать рамы для некоторых. Сегодня Блен стал Вермереном, тем, кем он всегда хотел быть, и никто не мог быть преданней своим мечтам.
— Он чувствовал, что у него украли юность, которая обманула его ожидания.
Поль должен был признать, что в этом есть крупица правды.
— Знаете, а я ведь вернулся в один из наших любимых уголков вдоль железной дороги на Жювизи, недалеко от вокзала Шуази-ле-Руа. Там, в одном конкретном месте, есть такая яма между рельсами, туда можно встать на четвереньках, скрючившись, и ждать поезда. Вы даже не представляете себе жестокость этого момента, это длилось от десяти до пятнадцати секунд, это было бесконечно, мы орали во все горло, чтобы перекричать шум поезда, а заодно и свой страх. Вот такими мы были с Тьери.
Поль знал, что он способен на многое, но так беспардонно воровать воспоминания… Ждать поезда, скрючившись на рельсах, не смог ни один из них, только некий Матиас, который не боялся ничего и даже взорвал петарду в сжатом кулаке.
— Я вернулся туда, думая о нем. Но не решился это повторить.
Яма была засыпана через два года, а место огородили решеткой под напряжением. Блен тоже туда возвращался.
— В последние годы мы виделись гораздо реже. В этом не было необходимости. Я знал, что он тут, а он знал, что я здесь, и этого было достаточно. Он бы тут же примчался, если бы мне понадобилась его помощь, хоть в два часа ночи, и наоборот.
«Упаси меня бог позвать кого-нибудь вроде тебя на помощь в два часа ночи». Блен стал требовательнее к качеству этой дружбы, которая в общем-то дружбой никогда и не была. Чаша переполнилась однажды вечером, когда в бильярдной на авеню Мэн Дидье провел весь вечер, с удовольствием наблюдая за новичками, которые раз за разом промахивались. Слишком поздно Тьери понял, что посредственность других успокаивает Дидье. Ничто не могло сравниться с этим удовольствием.
— Послушайте, вы знакомы с Анной?
Дидье воспользовался предлогом и откланялся, чтобы больше не появиться. Поль оказался в плену у грозной Анны Понсо, еще более элегантной, чем обычно, несмотря на уже явную склонность к полноте. Пепельные волосы, карие глаза и, как всегда, этот тягучий, хорошо поставленный голос. В свое время Надин представила ее Тьери как свою названую сестру, с которой они были созданы друг для друга, тем более что Блен никогда не стремился создать семью. «Ты все-таки пришла, Анна… Мне казалось, что ты не слишком ценила меня. Может быть, я ошибался и принял твою сдержанность за безразличие». У Анны было множество достоинств и единственный недостаток — увлечение психоанализом. Она была из тех, что годами растягиваются на кушетках психоаналитиков, а потом считают, что умеют читать в душах других людей.
— Он так и не оправился от смерти своего отца. Тьери всегда страдал от страха быть брошенным, желания защиты. Он долго искал образ отца, человека, с которым мог бы его проассоциировать.
В Анне его всегда раздражала ее манера говорить о человеке как о ребенке или — и того хуже — воспринимать его как пациента, а себя саму — как энтомолога, увлеченного своими рассуждениями, которые она выдавала как приговор. Когда все ужинали или в выходные за городом, она не могла отрешиться от своих психоаналитических интерпретаций событий дня, от авиакатастрофы до потерявшегося стаканчика горчицы. Она умела представить своих близких как симпатичных существ, преданных своим безжалостным подсознанием. Блен развлекался, подкидывая в разговор якобы ляпсусы, вроде «мыть раму» вместо «рыть маму», провоцируя ее на очередную аналитическую вспышку. Неудержимый речевой поток, следовавший за его невинной выходкой, заслуживал публикации за счет автора. Не Анна ли однажды заявила: «Моя мать католичка, а мой другой отец — протестант»?
— Впрочем, мать Тьери тоже так и не оправилась после смерти своего мужа. Ничего больше не было как прежде.
Интересная гипотеза. Анна никогда не решалась поговорить с Бленом лично. Странно слышать, как кто-то рассказывает тебе о твоей семейной драме, в которую ты сам никогда не верил. Потеря отца была тяжелой, но у него никогда не возникало чувства, что эта смерть подкосила их с матерью.
— Вопрос в том, помогут ли все эти сведения для поисков, — ответил Поль.
— Это обязательно нужно принимать во внимание. Тьери всегда избегал психоанализа, а это, возможно, помогло бы ему пережить кризис.
Анна несколько раз пыталась подтолкнуть его к дивану — неистощимый прозелитизм стал неотъемлемой частью ее образа. «Видишь ли, Анна, я действовал по-другому. Пока еще рано говорить о том, удалось ли мне это, но, во всяком случае, я попытался». Какое бы у нее было выражение лица, если бы Поль вот так с ходу выложил бы ей все — что он поменял лицо, имя, профессию, место жительства, женщину, что он организовал свое исчезновение и что он сейчас находится здесь, перед ней, выслушивая ее разглагольствования типа «Тьери всегда избегал психоанализа». Анна никогда не испытывала угрызений совести, вмешиваясь в жизнь других людей, предсказывая их будущее. Образование ее ограничивалось парой книжек, из которых она вывязывала теории, которых ей хватило бы до конца жизни. Искать в каждом предсказуемое — значит отрицать иррациональное начало, его поэзию, абсурдность, свободу воли. Некоторые сумасбродства ускользают от любой логики, и большая их часть — как, например, выходка Тьери Блена — не занесена в большую книгу патологий.
- Предыдущая
- 42/55
- Следующая
