Кто-то другой - Бенаквиста Тонино - Страница 43
- Предыдущая
- 43/55
- Следующая
Между двумя глотками довольно крепкого пунша Поль разглядывал присутствующих. С каждым взглядом, с каждым поворотом головы, с каждым вновь прибывшим он боялся увидеть округлившиеся от ужаса глаза того, кто распознает Блена за его чертами.
Так как все только о нем и говорили, то он скоро начнет им мерещиться повсюду.
Ожидая неизбежного, он блестяще сдал и этот экзамен, но его момент истины еще не настал. Анна бросилась в объятия еще одной подруги Надин, кажется, Ми-рейо, или какое-то другое странное имя в этом духе, Блен ее едва знал. А он получил возможность медленно и методично посчитать всех, кто взял на себя труд приехать сюда, чтобы почтить его память.
Среди прочих он обратил внимание на молодого багетчика, который работал в его мастерской, в компании мадам Комб и других клиентов «Синей рамы». Поль почти растрогался их приходу. Особенно преуспевающему симпатичному, редкостно вежливому доктору, который так и не заплатил за установку витрины для его конференции по проблемам медицинского обслуживания на рабочем месте. Кроме этой стоявшей особняком маленькой группы, здесь был Роже, который посвятил его когда-то в Лувре в таинства профессии багетчика. Поль задумался о том, как он прослышал об этой встрече, подошел к нему и вежливо, словно невзначай, поздоровался и протянул стакан, чтобы чокнуться. Роже был истинный ремесленник, из тех, кто посвящает жизнь искусству. Он был красноречив, только когда занимался любимым делом, остальное время он слушал, скромно потупившись, как, например, сегодня вечером, стоя перед Полем Вермереном. Кузен Клеман тоже был тут — последний осколок семьи без особых корней. Блен никогда не пробовал бабушкиного варенья, не дрался с двоюродными братьями на каникулах в деревне. На рождественский обед никогда не собиралось больше четырех человек. Клеман, единственный сын брата его матери, до восемнадцати лет жил во Вьетнаме, потом до тридцати пяти лет в Джибути, а после его возвращения они виделись не больше трех раз. Поль обратил внимание на совершенно немотивированное присутствие Жака и Селин, соседей по улице Конвансьон. Тьери пропал, и одно это слово выделяло знавших его из толпы; запашок серы притягивал. Может, Блен свалился в расселину? Или его похитили и заточили приверженцы какой-нибудь секты или укокошили близкие к ним игроки в покер? Может, Блен просто сбежал и живет где-нибудь в другом месте? Горькая ирония — он останется в памяти людей только тем, что бесследно исчез. Стать героем газетной хроники — главная гарантия того, что тебя никогда не забудут. «Смотри-ка, парикмахер… Парикмахер пришел…» Поль и не догадывался, что этот парикмахер — самый незлопамятный человек на свете. Однажды он проходил мимо «Синей рамы», и Блен наорал на него за то, что он бросил пачку сигарет. Блен тогда просто впал в ярость — люди, способные на такое, безусловно, низшие существа, не раздумывающие ни о бытии, ни о других, они должны были умереть в младенчестве, а жить остаются по случайной ошибке. Парикмахер молча слушал его и даже извинился, чего Блен, брызжа слюной от бешенства, даже не расслышал. Ярость быстро сменилась неловкостью, и он никогда больше не ходил в его салон. А сегодня парикмахер оказался тут со стаканом пунша в руке. Поль не мог противиться желанию перекинуться с ним парой слов.
— Меня зовут Поль Вермерен, я был одним из клиентов Тьери Блена, но живу я в другом квартале.
— Жан-Пьер Маро, мы были коллегами, я имею в виду, у нас обоих был бизнес в этом квартале.
Он сгреб пригоршню арахиса и разом заглотил орехи.
— Что за бизнес?
— У меня парикмахерский салон.
— Я не ваш клиент, — улыбнулся Поль, проведя рукой по своему гладкому черепу.
Разговор с Полем не слишком занимал Маро, он пытался расслышать истории, которые рассказывала мадам Комб в нескольких шагах от них.
— Вы его стригли? — настаивал Поль.
— Довольно давно — да, но у нас случилась размолвка — так, полная ерунда, глупость, я бросил бумажку на улице, и с тех пор он ни словом со мной не перемолвился.
— Он наверняка раскаивался, знаете, как бывает. Может, он старался больше не ходить мимо вашей парикмахерской, потому что чувствовал себя неловко.
— Он был прав, наорав на меня. Я потом задумался, почему я иногда бросаю что-то на землю. Может быть, потому что меня совершенно не заботят окружающие или мне наплевать на чистоту улиц? Может, мне казалось, что за мной постоянно ходит мусорщик? Или просто потому, что у нас это не запрещено, прекрасный повод, чтобы позволять себя делать это? Я не отнес себя ни к одной из этих категорий, но страх оказаться в любой из них послужил мне прекрасным уроком. После этой бумажки для меня вдруг словно что-то включилось, будто совесть проснулась. И сегодня, когда я вижу человека, который что-то швыряет на улице, мне его жаль. Теперь я полон уважения к обществу. Благодаря Тьери Блену.
Поль Вермерен словно задохнулся от накатившей волны жара, пунш ударил ему в голову. Он бы хотел обменяться парой слов с каждым, послушать, что они говорят о Блене, узнать его получше. Вдруг он узнал голос и обернулся, не веря своим ушам. Голосок из прошлого, незабываемый тембр, который он забыл. Он искал глазами источник. «Та девушка была миниатюрной». Голосок, который так подходил к ее росточку. И ее всегда чуть нахмуренная мордашка — так она изображала обманчивую наивность.
«…Аньес?
Ты здесь, Аньес?»
Ее волосы слегка поседели, но она осталась верна прическе под Луизу Брукс. Вид чертика из табакерки. С шестнадцати лет она хотела иметь детей и заниматься ими, даже заниматься чужими детьми, она мечтала, чтобы дом был полон детей. Блен тогда еще не знал, как их делать. Аньес — чуть старше, чем он, но насколько опытнее! — была его первой наставницей. Ее родители развелись, она жила с матерью, соседкой Бленов. Однажды в выходные Тьери с Аньес на поезде отправились к ее отцу в Рюэль-Мальмэзон. Они хотели изображать киношных любовников — свечи, ажурные чулки, фальшивое шампанское и настоящий ужас — в общем, все непременные условия фиаско. Любовью они занялись только через неделю, без преамбул и декораций, в ее детской, в нескольких метрах от гостиной, где мать Аньес смотрела очередной сериал. У их истории не было времени совершить полный оборот вокруг солнца. И мог ли он представить себе, что двадцать лет спустя этот эпизод для нее по-прежнему важен? Ее сопровождал высокий предупредительный молчаливый мужчина. Она всегда мечтала о гиганте, чтобы дать шанс своим детям быть среднего роста. Слегка скованно они разговаривали для приличия между собой — здесь их никто не знал, и они не знали никого. Вермерен приблизился:
— Здравствуйте, меня зовут Поль Вермерен. Я тут почти никого не знаю. Похоже, вы тоже.
— Меня зовут Аньес, а это мой муж Марко. Я прочла в газете, что Тьери был… ну, в общем… исчез. Я даже не была уверена, что речь идет о том самом Тьери. Это было так давно…
Поль хотел бы удержать на мгновение руку Аньес в своей, только чтобы вернуться в прошлое.
— Мы были соседями в Жювизи. А вы?
«Твой лифчик застегивался спереди. Ты уже тогда знала, что парни совершенно безрукие. А как ты произносила „уупппс…“, когда мои руки лезли в тогда еще запретные дебри».
— Мы так и живем в пригороде. Так лучше для детей. «Я обожал смотреть, как ты сдуваешь челку со лба, а ты ненавидела, что она все время лезет в глаза. Ты позволяла мне смотреть, как ты моешься, я вытирал тебя, тебя всю целиком можно было завернуть в полотенце».
— И больше мы не виделись.
«Все обрушилось однажды утром, и у нашей драмы было имя — микоз. В наших словах было больше повседневности, чем любви. Мы не любили друг друга, мы обожали».
— Мы живем далеко отсюда, потом еще надо няню отвозить. Скажите, я давно хотела спросить, жена Тьери здесь?
Аньес хотела знать, на кого похожа подруга ее детского увлечения. Поль испытал то же чувство, когда увидел рядом с ней высокого мужчину.
— Она должна прийти, но пока я ее не видел.
— Ну что ж… В общем, спасибо, месье… Извините, забыла ваше имя?
- Предыдущая
- 43/55
- Следующая
