Зарницы в фиордах - Матвеев Николай Сергеевич - Страница 17

• Предыдущая
• 17/27
• Следующая

Тринадцать часов. Солнце в зените. Надо идти аккуратно, чтобы не увидел противник. ТКА-13 бесшумно крадется вдоль берега, чтобы остаться незамеченным. Идет малым ходом к мысу Немецкому. Море сегодня на редкость спокойное, ласковое.

Надсадный гул моторов разорвал тишину. Два бомбардировщика пронеслись совсем низко над катером. Еще секунда, и бомбы обрушатся на катер. Все замерли в напряжении…

Но что это? Самолеты пошли в пике и сбросили груз на судно, с трудом державшееся на воде.

— Чего это они своих-то бьют? — удивленно спросил кто-то.

Шабалин только пожал плечами. Действительно, трудно объяснить смысл этой своеобразной операции.

Сбросив бомбы, самолеты скрылись. ТКА-13 подошел поближе к судну. Это был большой немецкий бот. Судя но всему, у него был поврежден мотор, а в изрешеченную осколками обшивку со всех сторон хлестала вода.

Шабалинцы подошли еще ближе.

— Что за черт! Нигде не видно ни души!

Вдруг из люка выскочил человек, размахивая белой рубашкой, за ним, раздеваясь на ходу, еще один. Без переводчика ясно: люди сдаются.

— Дай очередь над их головами, — приказал Шабалин. — Пусть лягут.

Пленные плашмя бросились на палубу и замерли. ТКА-13 пришвартовался к боту. Пленные, норвежец и немец, ни слова не говорили по-русски. Один из них жестами показывал вниз. По-видимому, там кто-то прятался.

— Сдавайтесь! — крикнул Шабалин, и пулеметная очередь подкрепила его предложение. В ответ раздалось невнятное бормотание, и появился последний пленный — тоже немец. Все это время он благоразумно отсиживался внизу.

Катерники внимательно осмотрели бот. Почти весь трюм был забит тяжелыми деревянными ящиками. Один из ящиков разбили — в нем оказались различные приборы, разбили второй — то же самое. Видимо, эти приборы переправляли на боте с никелевых разработок в глубокий тыл. Дальнейший осмотр не дал ничего нового. Было ясно, что бот совершенно потерял свой ход, а маленький торпедный катер не сможет его буксировать.

— Пусть пленные переходят на катер, — скомандовал Шабалин.

Пленные, подняв вверх руки, выполнили приказание и сели в углу. Около них устроился моторист с автоматом. Подрывные патроны сделали свое дело, и бот погрузился в море. Только обломки и жирные круги на воде указывали, где был бот.

Обратно шли полным ходом — хотелось поскорее сдать пленных и отдохнуть. В этот день шабалинцам везло до конца: дошли до базы безо всяких приключений, а вечером был большой концерт московских артистов. Почти все исполнялось на «бис», а «Землянку», любимую песню Александра, артист исполнил трижды…

На другой день Шабалин узнал, что доставленные им «языки» были очень красноречивы. Они рассказывали все, что знали, а знали они немало. Норвежец прекрасно знал фарватеры в фиордах, знал, где расположены немецкие минные заграждения. Но особенно старались уцелевшие немцы. Они были оскорблены в лучших чувствах, свои чуть не отправили их на тот свет.

Из их рассказов выяснилось, что на боте переправляли приборы для пикирования самолетов. В тумане они заблудились. Капитан стал уточнять обстановку и попросил помощи. Через некоторое время появился немецкий самолет — они узнали его по опознавательным знакам на крыльях и фюзеляже. Самолет пролетел над ними один раз, потом второй. И вдруг… пошел на снижение, и бомбы с воем посыпались на бот. По-видимому, летчик принял их бот за советское судно и всячески старался его уничтожить. Только кончившийся запас бомб помешал ему довести дело до конца. Команда растерялась: в самом начале боя погиб капитан, потом вышел из строя мотор, и бот остался совершенно беспомощным. Что делать? Положение тяжелое. Никто не хотел, а может быть, и не мог взять на себя ответственность. Пока выясняли свои возможности, вновь появились самолеты. Увидев знакомые черные кресты, команда бота начала махать руками и всячески привлекать внимание летчиков. Не заметить их знаки было невозможно. Но все было напрасно. По-видимому, было дано задание потопить бот с грузом и людьми, лишь бы он не достался русским. Самолеты пошли на снижение, сбросили бомбы, а дальше все известно русским.

— Они же знали, что мы свои. Они не могли этого не знать, — твердил пленный немец. — И все равно бомбили. Они хотели потопить нас. Разве так можно? — Он, видимо, искал сочувствия в слушателях, потому что повторял эту фразу каждому, кто к нему подходил.

Увидев Шабалина, он тоже произнес ее, правда с некоторыми добавлениями:

— Вы ведь наши враги, а взяли нас с собой и не взорвали вместе с ботом, а те свои и хотели потопить нас… Разве так можно?

Никто не ответил ему на этот вопрос.

Если взять несколько вышедших в один и тот же день газет и внимательно их прочитать, мы наверняка найдем заметки о досрочно выполненном ткачами плане, о новой домне, об успехах геологов, о новом открытии ученых. Редко когда эти факты мы воспринимаем, как нечто необычное — это наша повседневная жизнь. Но если нам попадется на глаза сообщение о людях, ликвидировавших пожар, о моряках, пришедших во время шторма на выручку к гибнущему судну или о человеке, спасшем с риском для своей жизни ребенка из-под колес машины, то мы невольно отдаем должное храбрости и мужеству. И редко кто задумывается о том, что в первых, «обычных», сообщениях рассказывается тоже о подвиге. Эти сообщения из газет мирных дней, а в газетах военных лет обычными, повседневными казались сообщения и заметки, где рассказывалось о фронтовых буднях. О том, как наши летчики уничтожили еще один самолет противника, о том, что освобожден еще один населенный пункт, или о том, что наши моряки потопили еще один вражеский корабль. А если вчитаться как следует в эти написанные сухим языком строки, то становится ясным, сколько мужества и подлинного героизма скрывается за ними.

У североморцев-катерников тоже шли свои монотонные будни. Выходили катера на свободную охоту или сопровождали наши суда, идущие в районы полуострова Рыбачьего, или высаживали десанты, или спасали наших летчиков, выбросившихся с парашютом в море, — все это считалось повседневным, обычным делом.

Александру Осиповичу Шабалину со своим катером тоже не раз приходилось выходить в море по таким будничным делам. О них редко писали в газетах, и узнать о них можно было только из рассказов свидетелей, а также из бесстрастных лаконичных записей в вахтенных журналах.

Попробуем расшифровать хотя бы одну такую запись.

Июнь 1943 года. Только что окончился бой. О том, что схватка была серьезной, говорили многочисленные обломки, плавающие на воде. Воздушная разведка доложила: потоплен немецкий транспорт. Во время боя с конвоем противника и с двумя «фокке-вульфами» сбит наш истребитель. На место боя для спасения летчика вышел катер Шабалина. Ему уже приходилось искать и спасать наших летчиков, выбросившихся с парашютом из подбитого самолета.

Можно подумать, что это очень просто — найти и поднять на борт пострадавшего. А если неизвестно, где он «приземлился», если нет никаких точных координат, только приблизительно квадрат, где происходила схватка, и в довершение всего надо идти на выручку, когда уже совсем темно? И в этот раз пришлось идти в сумерки. Шабалин, как обычно, стоит за штурвалом, не отрывая глаз от темной поверхности моря. Хорошо еще, что погода пока не подводит — ничто не мешает катеру со всей скоростью лететь по невысоким гребням. А торопиться надо — Северное море не любит шутить, в нем не поплаваешь, отдыхая и нежась на ласковых волнах, как на Черном море. Вода здесь ледяная, она сковывает движения и сводит судорогами руки и ноги, холодными щупальцами хватает за горло… Очень трудно выйти живым из ее цепких объятий здоровому и сильному человеку. А если человек ранен, ему тем более нужна срочная помощь.

Никто не может знать заранее, где и когда обнаружится летчик — может быть, через несколько минут, а может быть, и через несколько часов. И вот идут катера в море, они своего рода «Скорая помощь», никто не может сравниться с ними по скорости. И всматриваются в море командиры катеров, до боли в глазах, до того, что потом, когда на секунду опустишь веки, перед тобой все то же волнующееся море.

• Предыдущая
• 17/27
• Следующая