Под куполом - Кинг Стивен - Страница 68

• Предыдущая
• 68/261
• Следующая

— Ну, Лестер, рассказывай, что стряслось. Просвети меня. Только давай так, чтобы недолго, хорошо? Завтра у меня много работы.

— Ты помолишься сначала вместе со мной, Джим?

Большой Джим улыбнулся. Хищно улыбнулся, но не на максимальную мощность. По крайней мере, пока что.

— Почему бы тебе сначала не рассказать мне все? Прежде чем становиться на колени, я хотел бы знать, за что мы будем молиться.

Лестер говорил долго, однако Большой Джим не перебивал. Он слушал его с нарастающей тревогой, которая превращалась в ужас. Густо приправленная библейскими цитатами речь преподобного сбивалась на бредни, но суть её была ясной: он решил, что их маленький бизнес прогневал Бога достаточно для того, чтобы Тот накрыл целый город большой стеклянной чашей. Лестер молился, спрашивая советы, что им делать, при этом, бичуя себя (слово «бичевание», наверное, сейчас было использовано в переносном смысле — всерьёз надеялся Большой Джим), и Бог подвёл его к одному стиху в Библии, где речь идёт о сумасшествии, ослеплении, побиении… и т. д.… и т. д.

— Господь сказал, что передо мною свой признак публично опри… люднит…

— Причём здесь Опра[190]? — насупил брови Большой Джим.

Не обращая на это внимания, Лестер продолжал дальше, весь вспотевший, словно больной малярией, не отводя глаз от золотистого мячика. Туда-сюда двигались они…

— Это было похоже на то, как у меня подростком было семяизвержение в кровати.

— Лестер, это наверняка… лишняя информация, — он не прекратил перебрасывать мячик из руки в руку.

— Бог сказал, что оприлюднит передо мною ослепление, но не моё ослепление. И вот, сегодня днём там, на поле, Он это сделал! Разве нет?

— Ну, я считаю, как одна из интерпретаций…

— Нет! — вскочил с места Коггинс. Держа в одной руке Библию, он начал ходить кругами по ковру. Второй рукой он теребил себе волосы. — Бог сказал мне, что, когда я увижу этот знак, мне нужно рассказать моим прихожанам обо всём, чем ты занимаешься…

— Только я? — спросил Большой Джим. Задумчивым тоном. Теперь он перебрасывал мячик из руки в руку уже быстрее. Чмок. Чмок. Чмок. Туда-сюда, из ладони в ладонь, на вид мясистыми были эти ладони, но все ещё твёрдыми.

— Нет, — едва ли не со стоном возразил Лестер. Теперь он шагал быстрее, больше не смотря на мяч. Широко размахивая Библией в свободной от выдёргивания из головы волос руке. Иногда он так же вёл себя и на кафедре, когда его особенно несло. В церкви это было вполне нормальным, но здесь выглядело чисто тебе оголтелость. — И ты, и я, и Роджер Кильян, братья Бови, и… — он понизил голос. — И тот, другой. Мастер. Думаю, этот человек сумасшедший. Если весной, когда всё начиналось, он ещё был в сознании, то сейчас уже полностью сошёл с ума.

«Кто бы это говорил», — подумал Большой Джим.

— Все мы связаны, но именно я и ты должны покаяться, Джим. Так поведал мне Господь. Именно это означало ослепление мальчика; именно ради этого он умер. Мы покаемся и сожжём этот Сарай Сатаны, который позади церкви. И тогда Бог нас освободит.

— Конечно, Лестер, освободит, и ты пойдёшь. Прямёхонько в штатную тюрьму Шоушенк.

— Я восприму отмерянное Богом наказание. И с радостью.

— А я? А Энди Сендерс? Братья Бови? А Роджер Кильян? Кажется, у него ещё девять детей, которых надо кормить. А если нам нет от этого никакой радости, Лестер?

— Ничем не могу помочь, — теперь уже Лестер начал лупить себя Библией по плечам. Туда-сюда, сначала по одному, потом по второму. Большой Джим осознал, что перебрасывает свой золотой мяч из руки в руку синхронно с ударами проповедника. Хрясь… и чмок. Хрясь… и чмок. Хрясь… и чмок. — Жаль Кильяновых детей, конечно, однако… «Исход», раздел двадцатый, стих пятый: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого поколения». Мы должны подчиниться. Мы должны вырезать этот шанкр, как бы больно не было; исправить все неправильное, что было сделано нами. Это означает покаяние и очищение. Очищение огнём.

Большой Джим поднял руку, сейчас не занятую мячом.

— Тпру, тпру, тпру-у-у. Подумай, о чём ты говоришь. Этот город полагается на меня — и на тебя, конечно — в нормальное время. Но в кризис он в нас нуждается! — Он встал, оттолкнув назад кресло. День был таким длинным и ужасным, он так устал, а тут ещё это. Он наполнялся злостью. — То, чем мы занимались, Лёсс, спасло от голода тысячи детей в Африке. Мы даже оплачивали лечение их адских болезней. Также мы выстроили тебе новую церковь и мощнейшую христианскую радиостанцию на всём северо-востоке.

— И набивали собственные карманы, не забудь и об этом! — вскрикнул Коггинс. И заодно хлопнул себе прямо по лицу своей Святой Книгой. С одной ноздри у него потекла струйка крови. — Набивали грязными деньгами от наркотиков! — Он ударил себя вновь. — А радиостанцией Иисуса заправляет сумасшедший, который варит этот яд, который дети колют себе в вены!

— Думаю, на самом деле большинство из них его просто курят.

— Ты считаешь, что это смешно?

Большой Джим обошёл вокруг стола. В висках у него стучало, кирпичным румянцем взялись щеки. Однако он вновь попробовал говорить мягко, словно с истеричным ребёнком:

— Лестер, я нужен нашему городу как руководитель. Если ты раскроешь свою глотку, я не смогу обеспечить его руководство. И никто тебе и не поверит…

— Все, все поверят! — закричал Коггинс. — Когда увидят дьявольскую лабораторию, которую я позволил тебе создать позади моей церкви, они поверят все! И, Джим, разве ты не понимаешь, как только грех оприлюднится… болячка будет вычищена…

Бог уберёт Свой барьер! Кризис закончится! Им не нужно будет твоё руководство!

Тут уже Джеймс Ренни сорвался.

— Оно им всегда будет нужно! — проревел он и наотмашь махнул рукой с затиснутым в кулаке бейсбольным мячом.

Лестер как раз разворачивался лицом к Джиму, когда от удара у него треснула кожа на левом виске. Кровь залила ему левую половину лица. Левый глаз блеснул сквозь кровь. Он пошатнулся вперёд с растопыренными руками. Библия упала на Большого Джима, как какая-то тряпка. Кровь пачкала ковёр. Левое плечо Лестеровского свитера уже промокло ею.

— Нет, не такая воля Госпо…

— Такова моя воля, ты, надоедливая муха. — Большой Джим вновь размахнулся и на этот раз попал преподобному в лоб, точь-в-точь в центр. Отдачей самому Большому Джиму трухнуло руку вплоть до плеча. Но Лестер только покачнулся вперёд, взмахнув своей Библией. Похоже на то, что он хочет ещё что-то сказать.

Большой Джим опустил руку с мячом вдоль тела. В плече его пульсировала боль. Кровь уже густо струилась на ковёр, а этот сукин сын все ещё оставался на ногах; все ещё двигался вперёд и, стараясь заговорить, чвиркал мелкими брызгами крови.

Коггинс натолкнулся на передний край стола — кровь залила нетронутый блокнот, — а потом, его потянуло в сторону. Большой Джим хотел было вновь замахнуться мячом, но не смог.

«Я знал, что мои школьные занятия по толканию ядра мне когда-нибудь аукнутся», — подумал он.

Он перекинул мячик в левую руку и взмахнул ею сбоку и вверх. Она встретилась с челюстью Лестера, разбив ему нижнюю треть лица, кровь всплеснула вверх в неярком свете подвесного потолка. Несколько её капель пристали к матовому стеклу.

— Хго! — всхлипнул Лестер. Он все ещё старался обойти стол. Большой Джим ретировался в промежуток между тумбами.

— Отец?

В двери стоял Джуниор, глаза вытаращенные, рот раскрыт.

— Хго! — всхлипнул Лестер и начал скособочено разворачиваться на звук нового голоса. Протянул вперёд свою Библию. — Хго… Хго… Хго… БхгОГ…

— Не стой столбом, помоги мне! — гаркнул Большой Джим на сына.

Лестер начал, спотыкаясь, двигаться к Джуниору, варварски размахивая Библией. Свитер на нём промок, брюки приобрели свекольный цвет, лица не видно, все затоплено кровью.

Джуниор бросился ему навстречу. Лестер начал было заваливаться, но Джуниор его подхватил, поддержал.

• Предыдущая
• 68/261
• Следующая