Под куполом - Кинг Стивен - Страница 69

• Предыдущая
• 69/261
• Следующая

— Я понял, преподобный Коггинс, я понял… не волнуйтесь.

Джуниор сцепил руки на липком от крови горле Лестера и начал душить.

Через пять бесконечных минут.

Большой Джим сидит в своём рабочем кресле — развалился в своём рабочем кресле — галстук, который он специально надел на совещание, распущен, рубашка расстёгнута. Он массирует себе мясистую левую грудь. Под ней все ещё скачет галопом его сердце, сбиваясь на аритмию, но без признаков того, что собирается внезапно остановиться.

Джуниор ушёл. Ренни сначала подумал, что тот собирается сообщить Рендольфу, что было бы неправильно, но чувствовал себя очень измождённым, чтобы позвать сына назад. Мальчик вернулся сам, принёс брезент из багажника их трейлера. Он смотрел, как Джуниор рывком разворачивает его на полу — обыденно-деловито, словно делал это уже раз сто раньше. «Это все те фильмы категории R[191], которые они теперь смотрят», — подумал Большой Джим, потирая дряблую плоть, которая когда-то была плотной, твёрдой.

— Я… помогу, — прохрипел он, зная, что не сможет.

— Сиди спокойно, отдышись.

Его собственный сын, стоя на коленях, бросил на него тёмный, недосягаемый для его понимания взгляд. В нём, наверно, могла быть любовь — Большой Джим очень надеялся, что так и есть, — но и кое-что другое тоже.

Понял? В том взгляде также проблеснуло это «я понял»?

Джуниор заворачивал Лестера в брезент. Брезент потрескивал. Джуниор осмотрел тело, ещё подкатил его, потом накрыл краем брезента. Большой Джим купил этот брезент в Бэрпи. На распродаже. Он вспомнил, как Тоби Меннинг ещё говорил: «Вы сделали офигительно выгодную покупку, мистер Ренни».

— Библия, — произнёс Большой Джим. Голос звучал ещё хрипло, но чувствовал себя он уже немного лучше. Сердцебиение замедлилось, слава Богу. Кто мог знать, что после пятидесяти, все горы такие крутые. Он подумал: «Надо начать делать упражнения. Вернуть себе форму. Бог даёт человеку только одно тело».

— Точно, хорошо, что напомнил, — пробурчал Джуниор. Он схватил святую Библию, засунул её Коггинсу между бёдер и вновь начал заворачивать тело.

— Он ворвался сюда, сынок. Сошёл с ума.

— Конечно, — Джуниор не выявил любопытства. Заворачивать тело ему было явно интереснее.

— Вышло так, что или он, или я. Тебе надо… — вновь что-то переполошилось у него в сердце. Джим схватил ртом воздух, закашлял, стукнул себе в грудь. Сердце вновь успокоилось. — Тебе надо отвезти его к Святому Спасителю. Когда его найдут, там есть парень… возможно… — он имел в виду Мастера, хотя, возможно, это глупая мысль, привлекать Мастера к выполнению грязного дела. Мастер Буши знал толк в главном деле. Конечно, он будет сопротивляться во время ареста. В таком случае его могут и не взять живым.

— Я знаю лучшее место, — ответил Джуниор безоблачным голосом. — А если ты говоришь о том, чтобы повесить его на кого-то другого, у меня есть лучший кандидат.

— Кто?

— Ёбаный Дейл Барбара.

— Ты знаешь, я не одобряю таких выражений…

— Ёбаный… Дейл… Барбара.

— Каким образом?

— Пока что не знаю. Но ты лучше помой этот чёртов мяч, если не желаешь с ним расставаться. И день куда-нибудь свой блокнот.

Большой Джим встал в полный рост. Он чувствовал себя теперь получше.

— Ты хороший сын, Джуниор, помогаешь своему старому отцу.

— Как скажешь, — ответил Джуниор. Теперь на ковре лежала большая зелёная сосиска. С одной её стороны торчали ступни. Джуниор старался накрыть их брезентом, но тот не держался. — Надо было заклеить липкой лентой.

— Если ты не доставишь его в церковь, то куда же…

— Не беспокойся, — откликнулся Джуниор. — Есть безопасное место. Преподобный полежит там, пока мы не придумаем, как заманить в ловушку Барбару.

— Надо ещё посмотреть, что случится завтра, прежде чем что-то делать.

Джуниор посмотрел на него с холодным пренебрежением, которого никогда раньше Большой Джим за ним не замечал. До него дошло, что теперь его сын имеет над ним большую власть. Но он же его родной сын…

— Мы должны закопать твой ковёр. Слава Богу, у тебя здесь хоть не покрытие от стены до стены. И большинство грязи осталось на верхней стороне.

Он поднял зелёную сосиску и понёс её в коридор. Через несколько минут Ренни услышал, как завёлся мотор.

Большой Джим рассмотрел золотой мяч. «Мне нужно от него избавиться», — подумал он, однако понял, что не сможет этого сделать. Этот мяч фактически был фамильной ценностью.

Да и, в общем-то, зачем? Какая беда, если он будет чистый?

Когда через час домой вернулся Джуниор, золотой мяч вновь сиял в своей пластиковой колыбели.

Терстон Маршалл и Каролин Стерджес сели в кровати, слушая тот голос, вытаращив друг на друга глаза. Они работали преподавателями Эмерсон-Колледжа в Бостоне, Терстон — полный профессор английской литературы (и приглашённый редактор очередного выпуска «Лемехов»[192]), Каролин — аспирантка и ассистентка на том же факультете. Любовниками они были последние полгода, и цветы их любви уже потеряли свежесть. Находились они в домике Терстона на Честерском озере, которое пролегало между Малой Сукой и рекой Престил. Приехали на длинный уик-энд ради «наслаждения листопадом», но растительность, которой они наслаждались с прошлой пятницы, большей частью принадлежала к лобковой. В домике не было телевизора; Терстон Маршалл ненавидел телевидения. Радио было, но они его не включали. Это случилось в восемь тридцать утра, в понедельник, двадцать третьего октября. Оба не имели понятия, что рядом происходит что-то, пока их не вырвал испуганными из сна этот трубный глас.

ВНИМАНИЕ! ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ ЧЕСТЕР МИЛЛА! ЭТА МЕСТНОСТЬ… Он приближается. Уже совсем близко.

— Терстон! Трава! Куда ты положил траву?

— Не волнуйся, — произнёс он, но дрожь в его голосе наводило на мысль, что сам он воспользоваться собственным советом не способен. Высокий, стройный мужчина с густыми седеющими волосами, которые он собирал на затылке в хвостик. Сейчас его волосы висели свободно, почти достигая плеч. Ему было шестьдесят; Каролин двадцать три. — Все лесные домики здесь пусты в эту пору года, они просто ездят туда-сюда по дороге, по Малой Сук…

Она ухватила его за плечо — блядство.

— Наша машина! Они увидят машину возле дома.

Гримаса типа «ух, бля» промелькнула у него на лице.

…ПОДЛЕЖИТ ЭВАКУАЦИИ! ЕСЛИ ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ, ИДИТЕ НА ЗВУК МОЕГО ГОЛОСА! ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! Уже совсем близко. Терстон теперь слышал также голоса других людей, усиленные громкоговорителями, голоса копов с громкоговорителями — но этот звучал уже едва ли не рядом. МЕСТНОСТЬ ПОДЛЕЖИТ ЭВАКУ… тишина на мгновение, а потом: ЭЙ, В ДОМЕ! ВЫХОДИТЕ СЮДА! НЕ МЕДЛИТЕ!

Какой кошмар.

— Куда ты девал траву? — тряхнула она его вновь.

Трава осталась в другой комнате. В пластиковом пакете, который, теперь уже полупустой, стоял рядом с тарелкой, на которой со вчерашнего вечера лежал недоеденный сыр и крекеры. Если кто-то зайдёт, это будет первым, что он, чёрт побери, увидит.

ЭТО ПОЛИЦИЯ! МЫ ЗДЕСЬ НЕ ДУРАКА ВАЛЯЕМ! ЭТА МЕСТНОСТЬ ПОДЛЕЖИТ ЭВАКУАЦИИ! ЕСЛИ КТО-ТО ЕСТЬ ВНУТРИ, выходите, пока мы вас не вытащили оттуда!

«Свиньи, — подумал он. — Местные свиньи со свиными мозгами».

Терстон выскочил из кровати и бросился через комнату, с растрёпанными волосами, виляя худыми ягодицами.

Этот домик после Второй мировой построил его дед, здесь было лишь две комнаты: большая спальня с видом на озеро и гостиная / кухня. Электричество подавал старый генератор «Генске», отключённый Терстоном, прежде чем лечь в кровать; его разболтанное дребезжание отнюдь не добавляло романтики. С прошлого вечера в камине — необходимости жечь его не было, однако это же так романтически — ещё тлели угольки.

• Предыдущая
• 69/261
• Следующая