Золотая падь - Устинович Николай - Страница 4

• Предыдущая
• 4/11
• Следующая

— Сережу береги! — наказывала Федотычу бабка Марья, семеня сзади. — Смотри, чтоб не заболел, не дай бог…

— Давай-ка будем прощаться, — с подавленным вздохом ответил дед. — На пасеку тебе итти пора.

Они расцеловались, и бабка Марья медленно побрела домой, то и дело оглядываясь и вытирая лицо подолом фартука… А Федотыч и Сергей шли молча до самой реки. И лишь когда сели в лодку и оттолкнулись от берега, дед громко сказал:

— Вот и поплыли!

Он хотел, видимо, добавить еще что-то, но лишь тряхнул бородой и налег на весла.

Лодка быстро мчалась вниз по течению. Сидя у руля, Сергей смотрел, как уходили вдаль родные берега. Вот исчезла в голубой дымке последняя знакомая сопка. На реку надвинулись высокие скалы. Они отвесно падали в воду, и волны с шумом разбивались о гранит. Потом река снова вырвалась на простор, разлилась по широкой равнине тихими протоками.

Из-за островка вывернулась встречная лодка. Гребец ловко работал двухлопастным веслом, и легкая долбленка быстро двигалась против течения.

— Прохор Торопов, — узнал дед и, махнув картузом, крикнул:

— Причаливай!

Гребец кивнул головой и направился к островку. Сергей тоже круто повернул руль. Обе лодки почти разом ткнулись носами в пологий берег.

Торопов легко выпрыгнул на песок и, приподняв кепку, степенно кивнул.

— Далече? — спросил он коротко, протягивая деду руку.

— К Большому гольцу, — так же коротко ответил Федотыч.

Прохор помолчал. Он ждал, что собеседник скажет о направлении своего пути что-нибудь более определенное. Но Федотыч не произнес больше ни слова. И, подчиняясь таежному этикету, Торопов перевел разговор на другую тему.

Тем временем Сергей начал кипятить чай. Дед и Прохор сели рядом.

— Если будешь в Карагане — кланяйся Увачану, — сказал Федотыч. — Звал я его с собой, а он отказался наотрез. Письмо бестолковое прислал… Передай, что серчаю на него.

— Ладно, — кивнул головой Торопов. Он выколотил о каблук сапога трубку и стал прощаться.

— Куда спешишь? — пытался удержать его дед. — Напьемся чайку и поплывем.

— Спасибо, недавно пил, — ответил Прохор, спуская на воду лодку. Широко расставив ноги, он оттолкнулся от берега. Долбленка сразу вылетела чуть не на средину реки, закачалась на быстрине. Сильным взмахом весла Торопов поставил ее носом против течения. Затем, поворачиваясь к деду, крикнул:

— Вчера вниз проплыл какой-то незнакомый. Спрашивал, не встречал ли я тебя.

Сергей поспешно вскочил с земли.

— Как одет? — спросил он.

— В брезентовой куртке, в приискательских сапогах.

— Какая борода?

Прохор бросил весло и, сложив ладони рупором, ответил:

— Клинышком!

Несколько дней уже дед и внук плыли по извилистой таежной реке. И только теперь Сергей стал понимать, что затеянное ими путешествие — совсем не увеселительная прогулка.

Часто путь преграждали перекаты. Река с шумом бушевала между камней, швыряя лодку, словно щепку. Надо было иметь много выдержки и опыта, чтобы провести утлое суденышко безопасным путем.

На мелких местах немало хлопот приносили подводные коряги. Они то и дело грозили опрокинуть лодку или пробить дно.

Но зато как чудесны были ночевки у костра, под открытым небом! И запах дыма, и горячая уха, и постель из мха и веток, — все это было так необычно хорошо, что Сергей не желал большей награды за все опасности тяжелого пути.

Однажды вечером на пологом левом берегу открылась широкая поляна. В глубине ее, среди деревьев, показались крыши изб.

— Перекресток, — сказал Федотыч, круто поворачивая руль. — Слыхал?

— Нет, — покачал головой Сергей.

— Громкая раньше была заимка. Вся тайга ее знала.

Дед привязал лодку к ржавому кольцу в покрытом мохом лиственничном причале и вышел на берег.

Возле причала высилась площадка, вымощенная гладким камнем-плитняком. От нее к заимке вела широкая еловая аллея. Когда-то чистая и гладкая дорожка теперь была захламлена валежником и бурьяном, на площадке между камней к свету протянулись чахлые елки.

— В старые годы все пути-дороги приискателей здесь сходились, — рассказывал Иван Федотыч, продираясь сквозь цепкий кустарник. — Потому это место и называлось Перекрестком. Этим и воспользовался плут один, Пазухин. Построил тут два-три жилых дома, баню, лавку и кабак, словно паук раскинул паутину и стал добычу ловить. Старательское дело известное: либо с сумкой золота из тайги мужик выходит, либо последнюю рубаху за кусок хлеба снимает. Неудачникам-то Пазухин от ворот поворот показывал, а счастливцам совсем другой прием был.

Дед осмотрелся вокруг, словно припоминая местность, и продолжал:

— Пришлось мне один раз видеть такую встречу. В полночь было дело. Холод, темь, дождь… Вдруг слышим — колокол у причала зазвенел. Вскочили все с постелей и — кто без шапки, кто босиком, а кто и в одном белье — к реке бросились. Видим — стоит у колокола Яшка Саловаров, конокрад известный, и дергает веревку что есть силы. Вышел тут Пазухин вперед, шапку снял и кланяется: «Милости просим, Яков Семеныч!» А Яшка ломается: «Пошто плохо гостей встречаешь! Где музыка? Подать тройку лихих с бубенцами!» Мигнул Пазухин — и музыка духовая грянула. Махнул рукой — тройка подлетела. Плюхнулся Яшка в своих лохмотьях на бархат мягкий и понесся, ровно барин какой, по дороге, кумачом выстланной.

Баню Саловарову приготовили небывалую: во все углы духами брызгали, а пар шаманским поддавали. Вышел Яшка оттуда красный, как рак, в новом костюме из лучшего матерьяла и орет: «Чаю!» Поставили на стол самовар, а Саловаров в обиду: «Что за насмешка? Кипяти банный котел!» Вскипятили котел на сорок ведер, бухнули туда двадцать голов сахару да двадцать кирпичей чаю. Выпил Яшка пару стаканов, а остальное приказал на-земь вылить…

— Он что же, после удачи видно с ума спятил? — перебил Сергей.

— Ничуть, — улыбнулся Федотыч. — Многие старатели этак делали. Знайте, дескать, мою широкую натуру.

— Все время кутили?

— Насколько золота хватало. Яшку, к примеру, Пазухин уже дней через десять ободрал начисто и в обносках за дверь выставил. Явился Саловаров домой без гроша в кармане, опять начал коней воровать…

Дед и внук дошли до крайнего дома. Сергей взобрался на поросшую полынью завалину, заглянул в черный провал окна. В углу громоздилась полуразрушенная русская печь, валялись обломки горшков и стульев. На покрытой мхом божнице неподвижно сидела сова. Из дома веяло тошнотворным запахом гнили.

— Жутко тут… — поеживаясь, прошептал Сергей. Он хотел уже спрыгнуть на землю, когда во второй половине дома скрипнула половица. Мальчуган испуганно отшатнулся назад и, потеряв равновесие, упал с завалины. Но, падая, он успел заметить, как в открытую настежь дверь метнулась полусогнутая фигура человека и скрылась в окружающем дом подлеске.

Серый полумрак весенней ночи опустился на тайгу, стер очертания предметов. На небе робко замерцали редкие звезды, из-за сопки выкатился пепельный кружок луны. Над рекой повис густой туман.

— На отдых пора, — сказал Федотыч и, позевывая, стал собирать в котомку жестяные кружки и остатки сухарей.

— Давай спать по-очереди, — предложил Сергей. — Боюсь я чего-то…

— Боишься? — удивился дед. — Не привиденье ли напугало? Показалось тебе. Откуда тут взяться человеку? А если б он даже и был, зачем ему прятаться?

Сергей ничего не ответил. Уверенный тон Федотыча успокоил его. В самом деле, в дверь мог выскочить заяц, а ему почудилось нивесть чего… В конце концов дед — опытный таежник. Раз он не боится — значит никакой опасности нет. И говорить об этом больше не следует, а то еще посчитает его дед за труса.

• Предыдущая
• 4/11
• Следующая