Орлиный мост - Мазо Жак - Страница 12

• Предыдущая
• 12/62
• Следующая

— Это все равно что ждать Годо2… Действуя как Мегрэ, я предпочитаю ворошить муравейник. Начну с матери Вероники. Кстати, вы, наверное, знаете ее адрес?

Мюрьель записала на листке бумаги: «Тупик Лила, 7, Алее».

Инспектор надел пиджак.

— Спасибо все-таки за вашу информацию, — бросил он на ходу. — Постараюсь ее учесть.

— Вы слишком любезны! — ответила Мюрьель.

Когда за ним закрылась дверь, она пробормотала, что он может идти куда подальше…

Мишель сел в машину и нервно тронулся с места. Мюрьель снова его раздражала. Она не только мешала ему, но и позволяла себе с невинным видом поучать его, выдвигая занятные гипотезы на основе исследований, которые казались ему плодом чистой фантазии.

Только чтобы не думать об этом, он включил радио и прослушал метеосводку. Температура воздуха понижалась. Собирался дождь. Это его порадовало. Он терпеть не мог работать в сильную жару, слишком расслабляющую, по его мнению, чтобы мыслить здраво.

Мишель стремительно вел машину, надеясь застать Ноэми Майар врасплох. Это был старый метод, который никогда его не подводил. Сколько раз удавалось ему добраться до истины, неожиданно появляясь у свидетелей и людей, причастных к уголовным преступлениям? Не менее десятка, наверное… Он считал, что эффект неожиданности помогает увидеть истинное лицо подозреваемого, и тогда правда, иногда неясная, изменчивая, вырывается наружу.

По прибытии в Алее инспектор поставил машину в центре города и спросил у прохожего, где находится тупик Лила. Это оказалось в нескольких сотнях метрах, на холмах. Мишель принял решение идти пешком, чтобы полюбоваться городом. От шоссе, только что обильно омытого дождем, исходила приятная прохлада.

Тупик полностью оправдывал свое название: он представлял собой узкий проход, вдоль которого располагались жилые дома. Улица была тенистой из-за густых деревьев и пахучих цветов, растущих в садах и выбивающихся на окраину дороги из-под заборов. В аллее стояла тишина: ни машин, ни прохожих. На какое-то время инспектору стало не по себе. Казалось, тупик не принадлежит городу, а является частью совсем другого мира, в который Мишель проник из Зазеркалья… Дом семьи Майар находился в глубине.

Дойдя до двери, он позвонил. Послышались шаги, дверь открылась, и Мишель увидел женщину лет сорока.

— Ноэми Майар?

— Да, это я.

После того как он представился, она отошла в сторону, дав ему пройти, и проводила до гостиной, выходившей окнами в большой сад.

— Садитесь, пожалуйста, — произнесла она приятным голосом.

Мишель украдкой наблюдал за ней. Ничто в ее поведении не выдавало ни удивления, ни недоверия.

— Извините за беспокойство, но меня очень интересуют слова вашей дочери о некоем Тома Дювале. Судя по материалам, которыми мы располагаем, он покончил жизнь самоубийством пятнадцать лет назад именно в том месте, где ваша дочь погрузилась в состояние…

— …бреда, — докончила Ноэми Майар.

— Это так. Но, говоря голосом Тома, она утверждает, что он был убит. Поскольку она, может быть, права, принято решение о дополнительном расследовании.

— Это странно. В жандармерии об этом даже не упомянули.

— Спросите у них об этом сами, — сказал Мишель, явно блефуя. Он сознавал, что майор Вердье вряд ли одобрил бы его инициативу.

— Нет-нет! Прошу вас, инспектор, я отвечу на все ваши вопросы. Но сначала вы, вероятно, захотите что-нибудь выпить?

Хотя Мишеля мучила жажда, он решил отклонить это предложение. Он ни в коем случае не хотел, чтобы Ноэми на несколько минут ускользнула от него и успела продумать линию поведения.

— Вы не могли бы поточнее рассказать, как произошла эта метаморфоза с вашей, дочерью? — спросил он.

— Охотно. Мы обе очень любим природу. В тот день мы решили прогуляться на гору Монвайан. Туда мы доехали на машине. Все складывалось превосходно. Я помню, что стояла прекрасная погода, а на дороге было мало народа. Нам было приятно прогуливаться вместе. Мы оставили машину у подножия горы, на дороге, и начали подниматься. Я забыла, о чем мы говорили, когда оказались на мосту. Вдруг, приблизительно на середине, Вероника вскрикнула «мама!», а потом опустилась на землю. Моя дочь начала произносить нечто нечленораздельное мужским голосом. Она повторяла имя Тома, утверждала, что все неправда и что он не кончал жизнь самоубийством. Это озадачило меня, но, сознаюсь, я не придала большого значения ее словам. Мне хотелось скорее позвать кого-то на помощь. Я тут же позвонила жандармам по мобильному телефону.

— А вы сами не могли довести Веронику до машины?

— Нет! Стоянка слишком далеко, у меня бы не хватило сил нести ее столько времени.

— А не произошло ли чего-то странного во время этого приступа?

— Нет, насколько я помню. Я часто возвращалась к этому в мыслях, но… Нет, ничто не привлекло моего внимания. То же самое я сказала вашим коллегам из жандармерии, которые задали подобный вопрос.

— Ваша дочь еще что-нибудь сказала до приезда полиции?

— Нет! Она, казалось, была где-то далеко-далеко… Мишель взглянул на часы в гостиной. Они показывали 10 часов 20 минут. У него на часах было 12.30.

— Не пойму, то ли мои часы спешат, то ли ваши опаздывают? — Поскольку его собеседница молча пожала плечами, он решил не настаивать на объяснении этого любопытного факта и продолжил допрос: — Ее сразу отвезли в госпиталь?

— Да, ее осмотрел доктор Моруа. Вероника опять впала в состояние бреда и повторяла то, что уже сказала на мосту.

Слушая Ноэми, Мишель разглядывал гостиную. Здесь было только все самое необходимое: диван, потертый восточный ковер, устилавший почти весь пол, часы на камине. На белых стенах не висело ни картин, ни открыток, кроме мандалы3 в рамке, на которой были изображены концентрические линии в голубых и фиолетовых тонах. В целом комната не производила особого впечатления.

Столь же непримечательна была и одежда собеседницы Мишеля. На Ноэми Майар был свободный черный свитер, надетый прямо на голое тело, длинная бежевая юбка, а на ногах — кожаные сандалии.

Поражали огромные голубые глаза на ее красивом лице. Их взгляд был устремлен вдаль, как у бездушных персонажей в фильмах ужасов.

— Что вы думаете относительно происшествия с вашей дочерью? — вдруг резко спросил Мишель, надеясь, что истинные чувства Ноэми вырвутся наружу.

Она слабо улыбнулась:

— Ничего особенного. Я скорее растерянна, нежели обеспокоенна.

— Почему?

— Не знаю. Никогда не бывает следствия без причины, — загадочно произнесла она.

— Что это значит?

— Трудно объяснить. Мне кажется, произошло нечто необычное. И я допускаю, что Вероника могла вступить в контакт с душой умершего, который захотел что-то сообщить живым.

Мишель выпрямился в кресле, насторожившись.

— Вы хотите сказать, что верите в подобные вещи?

На этот раз Ноэми пристально на него посмотрела.

Взгляд ее стал колючим, почти агрессивным.

— Я ничего не думаю, месье, я констатирую. Моя дочь говорит голосом другого человека, и его можно идентифицировать.

— Несомненно, но она могла что-нибудь прочитать об истории этого Тома, а потом отреагировать по-своему. Люди иногда ведут себя очень странно, но всегда объяснимо. Доктор Моруа в связи с этим говорит о некоем раздвоении личности: будто таким образом Вероника бежит от реальности.

Ноэми некоторое время молчала, пристально глядя на Мишеля, который чувствовал себя все более неуютно, затем спросила:

— А что такое реальность? Вы можете ответить? Я — нет. Что мы знаем о взаимосвязи прошлого, настоящего и будущего? Что мы знаем о жизни и многообразии миров?

— Вы интересуетесь оккультными науками?

Она пожала плечами:

— Не слишком. Я слушаю, смотрю, ощущаю, мне этого достаточно.

— А ваша дочь?

— Она живет… как и все девушки ее возраста.

• Предыдущая
• 12/62
• Следующая