Лихая гастроль - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 23
- Предыдущая
- 23/57
- Следующая
Сосед весело расхохотался:
– Вовсе нет, любезный. Я о том, что еще и часу не прошло, как вы от своего города отъехали, а вот такого важного знакомого приобрели.
Евдоким завертел головой, удивленно захлопал глазами:
– Что-то я в толк не возьму, уважаемый господин, о чем это вы?
– Ну да, конечно… Вы знаете, кто я такой?
– Откуда же мне знать… Хотя, постойте, – ликующе воскликнул Ануфриев, – вы приказчик из бакалейной лавки на Рыночной! А я-то все думаю, откуда мне ваше лицо знакомо!
Новый знакомый поморщился:
– Право, какой вы недогадливый. А я ведь граф Демидов, екатеринбургский промышленник.
Евдокима Филипповича будто подбросило какой-то пружиной:
– Неужели собственной персоной?!
Граф утвердительно закивал:
– Самый что ни на есть. Только на одном Урале у меня с десяток металлургических заводов.
– Ух, ты! Я против вашего капитала всего-то вша безродная.
– Полноте вам, – отмахнулся граф. – Каждый из нас на своем месте находится. Не откажете мне в одной маленькой просьбе?
– Господи, ваше сиятельство, да просите о чем угодно! В лепешку расшибусь, а сделаю! – заверил Ануфриев.
– В лепешку совершенно не нужно, а вот только никому не надо рассказывать о том, что я нахожусь на этом пароходе.
– Отчего же? – захлопал глазами Евдоким Филиппович. – Почету сколько будет! Чего же отказываться?
– Знаете ли… Не люблю вокруг своего имени всю эту шумиху: репортеры, интервью, разного рода признательности… Какие-то обременительные просьбы, заверения… Просто хочется немного побыть наедине со своими мыслями и быть таким, как и все!
– Можете положиться на меня, господин граф, – клятвенно заверил Евдоким. – Сделаю все, чтобы никто не прознал.
– Вот и славно! Только давайте без графьев, – поморщился Демидов. – Устал я от всего этого, а потом, кто-нибудь признать меня может.
– Как же мне тогда вас называть?
– Кхм… Называйте Кондрат Егорович. А вас как, простите, величать?
– Евдоким Филиппович.
– Не возражаете, если я стану называть вас Евдокимом?
– Ну разве я смею возражать, господин граф… – Демидов делано поморщился. – Виноват-с, Кондрат Егорович.
– Вот так-то оно получше будет. – Поднявшись, Демидов бережно подхватил под локоток Евдокима. – Ох, и везунчик же вы!
– Не без того, Кондрат Егорович, – скромно согласился Ануфриев. – Такое знакомство приобрел!
– Ежели вы желаете, так я введу вас в круг самых блестящих людей России… Это князья Трубецкие, Вяземские, Курагины, а граф Строганов так и вовсе мой старинный приятель. – Улыбнувшись каким-то своим мыслям, продолжил: – Если бы вы знали, как мы с ним бедокурили в Москве… Он такой статный красавец, а сколько дам он свел с ума! – И, уже опомнившись, серьезно проговорил: – Ну, об этом как-нибудь в следующий раз.
– Кондрат Егорович, ежели вы меня с блистательными людьми познакомите, так я вам по гроб жизни буду благодарен!
На палубе становилось все более многолюдно. Похоже, это было лучшее место на пароходе. А подле капитанского мостика какой-то мальчуган пел залихватские частушки, выжимая из собравшихся мелочь. Немного позади, заложив руки за спину, стоял генерал от кавалерии и сдержанно улыбался. По всему видать, ядреные частушки из уст юноши ласкали его гусарский слух, и дважды он даже подавил в себе напрашивающийся смешок.
В городе генералов отродясь не бывало. Однажды к городничему наведался его старинный приятель в генеральском мундире, так на него сбежался посмотреть весь город. А тут бравый генерал сидит на расстоянии вытянутой руки, и не какой-нибудь там отставной, а самый что ни на есть настоящий. И никто на него не поглядывает и за спиной у него не шепчется. Видно, народ на пароходе к генералам привычный. Вот можно подойти к нему и поинтересоваться: «Куда едете, ваше превосходительство? Небось, куда-нибудь по службе, отчизну защищать?» А то предложить ему и в картишки перекинуться, наверняка не откажет.
Повернувшись, Евдоким едва не ахнул: мать честная! У самого борта, любуясь пенящимися бурунами, стоял архиепископ в домашней одежде: в полукафтане и рясе. На широкой груди висел тяжелый крест, украшенный многими разноцветными каменьями, и золотая панагия.
– А это кто такой? – едва ли не шепотом спросил Евдоким.
– Это, милостивый государь, архиепископ Казанский Ферапонт, – спокойно объявил граф. – Да вы не бойтесь, он вам ничего не сделает, – пошутил он, улыбнувшись.
– Мне вот что подумалось, когда он в нашем городе был, так там такое столпотворение происходило, что не приведи господи! А здесь он так себе стоит. И никто к нему с расспросами не лезет. Он ведь службу в нашем соборе проводил, а потом опосля еще остался. Так целых три часа кряду желающих благословлял. А когда по городу в экипаже ехал, так ему земные поклоны отбивали, на колени вставали. Вот она святость-то какая!
– Здесь он обычный пассажир, как и все. Вот будет в церкви, так опять станете поклоны отбивать. Ежели желаете, так можете у него благословение попросить. Уверен, что не воспротивится.
Глянув на сухое и строгое лицо архиепископа, Ануфриев ответил:
– Как-нибудь в следующий раз.
– Ну смотрите сами… Вернемся к нашему разговору. Так вы согласны?
– Как же не быть согласным? Ежели вы меня с благородными людьми сведете, так я вам по гроб жизни буду благодарен.
– Но прежде чем познакомить вас с нужными людьми, я должен вас научить благородному обхождению, какое среди них положено. А ваши нынешние манеры, – развел он руками, – уж простите меня, никуда не годятся! Так вы согласны учиться?
– Я со всей охотой! Хоть сейчас!
– Вот и прекрасно, молодой человек, – живо отозвался граф Демидов. – Чего же нам откладывать? Главное в высшем свете – это приличие. В чем оно заключается, спросите вы меня?
– Спрошу, – неуверенно протянул Ануфриев.
– В малом! Нужно угождать людям, как по чину, так и по званию. Кресло иной раз пододвинуть к нему поближе, дверь приоткрыть, угостить его, к примеру, дорогой сигаретой, а то и ужином…
– Это я завсегда пожалуйста, – полез в карман купец.
– Вы не подумайте, что я напрашиваюсь, – поспешно добавил граф Демидов, – только таков порядок.
– Отчего же не откушать, – с готовностью отозвался Ануфриев. Граф нравился ему все больше; если за такого держаться, то он может многому научить. Глядишь, и благородным людям в Москве представит. – С превеликим удовольствием. А потом, мы вчера накушались очень здорово, так мне бы сейчас рассольчику крепкого, а с белужьей ухой в самый раз будет.
– Вы так считаете? – призадумался граф, потирая большим пальцем острый подбородок. – Возможно, вы и правы… Так и быть, вы меня убедили! Только у меня к вам будет одно условие, – очень серьезно проговорил Демидов.
Не столь уж и часто приходилось Евдокиму Ануфриеву общаться с благородными людьми (а если быть до конца откровенным, то ни разу!), а потому приходилось соответствовать.
– Это какое же? – спросил Ануфриев, всерьез опасаясь, что не сумеет его выполнить.
– У всех благородных людей утробы чрезвычайно чувствительны ко всякого рода кушаньям, в особенности к грубой пище, а потому они предпочитают нечто такое особенное. А потому, братец, я бы предпочел заказывать сам. Не возражаете?
– Как же можно? – искренне подивился купец.
– Вот и славно, – заметно повеселел граф Демидов. – Хочу вам сказать, на этом корабле отличное меню и превосходные вина! Уверяю вас, вы не будете разочарованы.
– Ежели так… – неопределенно протянул Ануфриев.
– Да, кстати, вы не против женского общества во время обеда? Оно, так сказать, способствует дальнейшему пищеварению.
– Вовсе нет, – ответил Евдоким, стараясь сообразить, в какую сумму может выйти обед.
– Тогда я вас хочу познакомить с «Чайкой» русской эстрады, – произнес торжественно Кондрат Егорович.
– С кем, ваше сиятельство? – непонимающе вытаращил глаза Евдоким.
– С самой Мальцевой Анастасией Дмитриевной. Вы что-нибудь слышали о ней?
- Предыдущая
- 23/57
- Следующая
