Отпусти - это всего лишь слово (СИ) - "Сан Тери" - Страница 55
- Предыдущая
- 55/115
- Следующая
- Сан, сдурел?
Губы смяло жарким ураганом. Футболку содрали одним нетерпеливым движением, выбросили прочь.
- Псссс...их.
Я мог только расставить руки, хватаясь за его плечи, как утопающий за соломину, понимая, что иначе - унесет, сметет, раздавит, разобьёт о скалу твёрдой груди, размажет чужой человеческой самостью.
Сан со стоном впился в ямку на ключице. Не впился, пожрал, выпивая губами и языком, втягивая, вытанцовывая сумасшедший, бешеный танец жадными засосами, скользя пальцами. Змея, сползающая вниз по груди, гибкая, хищная, не отрывающая серых гипнотизирующих глаз, в которых голод и потоки страсти. Острый укус в сосок, щекочущее жало языка, любовно зализывающее ядовитую ранку, дорожка влажных поцелуев вниз, дразнящий самсейн в районе пупка.
Я всхлипнул, слепо подаваясь навстречу, взлетая, чтобы подчинить в ответ, такой же спятивший, полубезумный, поглощающий взбесившимися ладонями, дёрнул рывком, заставляя запрокинуть голову, впился в твёрдый рот, скользнул вниз, непроизвольно разводя ноги. Вот он, момент истины. Мементо море осознания. Я раздвинул ноги для Сана, не вбился бёдрами, а именно раздвинул ноги, умоляя взять себя, сползая на него на подогнувшихся разом коленях, целуя, зарываясь пальцами в затылок. Всхлипывая от прикосновений пальцев, дразнящих напряжённую головку через ставшую влажной ткань.
- Сан... - очередной рваный всхлип.
Отчётливый запах спермы. Всё закружилось перед глазами. Шкафы с документацией, открытые полки со стоящими на них призами, кубками и медалями. Задёрнутые жалюзи, старенький продавленный диван, заваленный мячами, вешалка с дублёнкой Аллочки и сумками.
Ладони Сана, любовно скользящие по рёбрам, бережно рисующие скульптуру чужого тела. Бесконечная, безумная мешанина жадной срывающейся страсти и отчётливой нежности, когда я умираю от желания выпрыгнуть из штанов, а он даже не думает торопиться, словно мы одни во всём мире, на краю собственной маленькой вселенной и никуда не спешим.
Насмешливый взгляд дикого лесного бога. Желание имеет цвет серого, приправленного янтарём асфальта. Мучительный поцелуй через ткань, завязка в чужих зубах, медленно ползущая вниз.
И я падаю, просто падаю, не в состоянии стоять в свихнувшемся разом пространстве. Спасительная свежая ниточка Санькиного одеколона в пропахшем потом и кожей ПВХ, душном, спёртом воздухе. Особая атмосфера спортзала. И я, протекая через него, бездумно впиваюсь губами в спасительную жилку на шее, зарываюсь носом, пытаясь дышать. Губы Саньки, нежно целующие пальцы, сильная рука, обхватившая за торс, и я уже не касаюсь пола ногами.
Кто мы в эту секунду? Застывшие в ритме начинающегося движения.
Партнёр откровенно ведёт, потому что партнёрша, чья сперма, кажется, сейчас потечёт из ушей, откровенно лажает.
А затем шутливый поцелуй в нос, разворот, шлепок по заднице.
Новая игра?
Я не успеваю подстроиться под Сана. Саньки слишком много для меня, он меняется, перетекает, он как разноцветный бог, сумеречный многоликий Будда, с кучей идей в голове, которые ему хочется перепробовать, реализовать, и вот я, единственная любимая прима гениального извращенца-режиссёра.
И не будет другой. У меня будет, у Саньки нет. Не знаю, откуда я это понимал, просто знал, очень чётко. Не будет. Я не верю в однолюбов. Не верю в то, что бывает такая любовь, бессмертная, которую воспевают в стихах и творениях. Всё рано или поздно исчезает, приедается, проходит со временем.
Санька толкнувший меня на стол, шёл наперекор этому правилу, выгрызая нас золотой нитью первобытного желания. Породивший Альфу станет Омегой. Это был его личный собственнический закон. И ему было плевать на установленные правила. Даже когда эти правила пишет и рисует жизнь, ему было плевать. Что он скажет через десять лет?
Ради тебя Ник, я пересеку горы, переплыву океаны, преодолею войну десяти тысяч времён воплощения, раз за разом повторяясь и возникая вновь, что бы сказать Люблю тебя...
- Встретимся в четверг?
- Встретимся, если только дождик не пойдёт.
Время сожрёт нас, превращая кипящие страсти в песок, заставляя недоуменно морщиться, и может быть улыбаться вспоминая...Было так здорово, да. Когда то это было.
Но есть понимание, которое проходит спустя годы, особый сорт человеческого клея, который не растворяется, а только крепнет со временем, вмазывая двоих, друг в друга.
"И жена прилепиться к мужу и станут они единым целым"
Интересно распространяется ли библейская правда на гомиков? Грех мужеложства, уничтоживший Содом и Гоморру.
За что же дьявол вселяет в наши сердца любовь? Как может быть грязной нежность?
Воздух не желал проникать в лёгкие, пытаясь сдержать родившийся крик, я открывал и закрывал судорожно распахнутый рот, не в силах дышать, не в силах кричать.
Саня выжигал меня своей нежностью, по оголенным проводам, испепелял каждый взрывающийся нейрон, беззвучным признанием в своей любви.
Раз за разом проводя рукой по корчащемуся в мольбе позвоночнику, нежа ладонями, заставляя выгибаться, поддразнивая соски, широко расставленными пальцами, как будто хотел забрать сразу всё. Именно это ощущение чужих широких ладоней, горячих, жадных, нетерпеливых, и бесконечно трепетных, плывущих по телу в бесконтрольном желании забрать, заласкать, до всхлипов под самое горло.
- Саня, что ты..Саня...не могу...пожалуйста...аааа твою мать
Только и мог повторять я, судорожно впившись пальцами в край стола, шипя сквозь стиснутые зубы, умирая, позволяя брать себя всего. Везде. Отдаваясь не просто телом, мозгом, сердцем, всем что у меня было, всем что я мог ему отдать.
Но что я мог ему отдать? Только боль. Живущую внутри меня, скрученную пружину, горечь обид на жизнь, бесконечное непонимание, слёзы ярости. Что я мог ему отдать?
В моём росчерке жизни не было ничего из того, что можно было ценить. Я ценил бесчисленное множество вещей, любил людей, улыбался миру поверхностью разноцветного мыльного пузыря. А внутри всё кипело и корчилось от черноты, которую я боялся показать, боялся признать и выпустить на свободу.
Но должен был выпустить однажды. Понимал, если катарсис не случиться, эта чернота рано или поздно пожрёт меня изнутри. Космическая дыра, в отношении которой, я ничего не мог сделать и не хотел в неё никого запускать с лопатой помочь выгрести страх, отчаяние, тонны скопившегося человеческого дерьма.
По ночам, кусая кулак я выл от боли, позволяя себе умирать раз за разом, и плакать, и снова просыпаться и жить.
События проносящиеся мимо калейдоскопом.
Я закрылся от них, запер свою душу на тысячи триллионов замков. Научился не видеть, не думать, не чувствовать. Создал совершеннейшую защиту от боли. Научился перематывать события вперёд настолько, что в какой - то момент, моей единственно - настоящей эмоцией стали, безразличие и эгоизм. А когда было больно, причинял боль себе, наказывая себя за собственное существование. Я не должен был родиться. Не должен. Мне было нечего делать в этом мире. Меня не ждали сюда, а я пришёл и испортил всё.
А люди не видели этого. Проходя мимо, останавливаясь рядом с домой моей души, каждый из них заходя внутрь, мог найти и взять для себя нужную ему вещь, приглянувшиеся шарики, детальки. Я радостно раздаривал себя, тщательно следя за тем, что бы не задеть случайно то, что нельзя задевать.
Давным - давно отключил звук, и остались только картинки. Множество картинок всплывающих перед глазами. Большинство из них я безжалостно стёр. Кроме одной, которую, не мог стереть, как бы не пытался.
...Я один в темноте, закрывающий уши ладонями, а глаза локтями. Не хочу слышать, не хочу знать. Не хочу ничего чувствовать. Мерзкий ребёнок, урод, тварь которая не должна была родиться. Я так устал плакать в темноте. Я просто устал в ней быть.
- Предыдущая
- 55/115
- Следующая
