Я не боюсь - Амманити Никколо - Страница 19
- Предыдущая
- 19/35
- Следующая
– Да. Картина с кораблём… – Он говорил тихим голосом, слова заглушались тканью покрывала.
– И у тебя есть электрический паровозик. С трубой. Я видел его.
– Его больше нет. Он сломался. Няня выбросила его.
– Няня? А кто такая няня?
Лилиана. Она тоже умерла. И Пеппино умер. И папа умер. И бабушка Ариана умерла. И мой братик умер. Все умерли. Все умерли и живут в ямах, как эта. И я в яме. Мир – это место, полное ям, в которых живут умершие. И луна тоже вся в ямах, в которых другие умершие.
– Неправда. – Я положил руку ему на спину. – С луной все в порядке. И твоя мама не умерла. Я её вчера видел. Ты должен слушать меня.
Он помолчал немного, потом спросил:
– Тогда почему она не приходит сюда?
Я покачал головой:
– Не знаю.
– Почему не приходит забрать меня?
– Я не знаю.
– А почему я нахожусь здесь?
– Я не знаю. – И чуть слышно, так тихо, чтобы он не смог меня услышать, сказал: – Мой папа посадил тебя сюда.
Он пнул меня:
– Ты ничего не знаешь. Оставь меня в покое. Ты не ангел-хранитель. Ты плохой. Уходи. – И заплакал.
Я не знал, что мне делать.
– Я не плохой. Я ни при чём. Не плачь, пожалуйста.
Он продолжал рыдать.
– Уходи. Уходи отсюда.
– Послушай…
– Вон отсюда!
Я вскочил на ноги.
– Я пришёл сюда из-за тебя, я проделал длинный путь дважды, а ты гонишь меня. Ладно, я ухожу и никогда больше сюда не приду. Никогда больше. И ты останешься здесь один, навсегда, и тебе отрежут уши, оба уха.
Я схватился за верёвку и начал карабкаться вверх. Я слышал его плач. Я выбрался из ямы и сказал:
– И никакой я тебе не ангел-хранитель!
– Подожди…
– Что тебе ещё?
– Останься…
– Нет. Ты сказал, чтобы я убирался, и я ухожу.
– Я тебя прошу. Останься.
– Нет!
– Ну прошу. Только на пять минуток.
– Ладно. Пять минут. Но, если будешь вести себя как сумасшедший, уйду.
– Я не буду.
Я спустился в яму. Он дотронулся до меня ногой.
– Почему ты не снимаешь никогда это покрывало? – спросил я.
– Зачем, я ничего не вижу…
– Как это ничего не видишь?
– Глаза не открываются. Я хочу их открыть, а они не открываются. Я вижу в темноте. В темноте я не слепой. – Он замолчал, а потом сказал: – Знаешь, мне сказали, что ты вернёшься.
– Кто?
– Медвежата-полоскуны.
– Хватит с этими полоскунами! Папа сказал, что их не существует. Хочешь пить?
– Да.
Я открыл сумку и достал бутылку:
– На.
– Залезай. – Он поднял покрывало.
Я сморщился:
– К тебе?
Жутко пахло. Но так я мог убедиться, что уши у него ещё на месте. Он потрогал меня рукой:
– Сколько тебе лет? – Его пальцы прошлись по моему носу, губам, глазам.
Я был парализован.
– Девять. А тебе?
– Девять.
– Когда ты родился?
– Двенадцатого сентября. А ты?
– Двадцатого ноября.
– Как тебя зовут?
– Микеле. Микеле Амитрано. Ты в какой класс ходишь?
– В четвёртый. А ты?
– В четвёртый.
– Одинаково.
– Одинаково.
– Я хочу пить.
Я протянул ему бутылку.
Он попил:
– Вкусная. Хочешь?
Я тоже немного выпил.
– Можно, я подниму немного покрывало?
Я задыхался от вони и духоты.
– Только немного.
Я поднял тряпку настолько, чтобы вдохнуть свежего воздуха и лучше разглядеть его лицо.
Оно было черным. От грязи. Светлые волосы, испачканные землёй, напоминали твёрдую сухую корку. Спёкшаяся кровь склеила ему веки. Губы были чёрными и потрескавшимися. Ноздри забиты соплями и струпьями.
– Давай я тебе вымою лицо, – сказал я.
Он вытянул шею, поднял голову, и улыбка появилась на его измученном лице. И стали видны чёрные зубы.
Я снял с себя майку, намочил в воде и начал обмывать ему лицо.
Там, где я проводил, появлялась белая кожа, такая светлая, что казалась прозрачной, как мясо вареной курицы. Сначала на лбу, затем на щеках.
Когда я мыл ему глаза, он сказал:
– Тихо, мне больно.
– Я тихо.
Мне не удавалось размочить корку. Она была твёрдой и толстой. Я знал, что такое бывает у собак. Когда её срываешь, они начинают видеть. Я продолжал смачивать, пока корка не отвалилась. Веки открылись и мгновенно смежились, видимо, свет больно ранил ему глаза.
– А-а-а-а! – закричал он и сунул голову под тряпку, словно страус.
Я захлопал в ладоши.
– Ты видел? Ты видел? Ты не слепой! Никакой ты не слепой!
– Я не могу держать их открытыми.
– Это потому, что ты всё время был в темноте. Но ты видишь, правда?
– Да! Ты маленький.
– Я не маленький. Мне уже девять.
– У тебя чёрные волосы.
– Правильно.
Было уже поздно. Мне нужно было возвращаться домой.
– Мне надо бежать. Я завтра приду.
По-прежнему с головой под покрывалом, он спросил:
– Обещаешь?
– Обещаю.
Когда старик вошёл в мою комнату, я как раз собирался избавляться от монстров.
С малых лет мне снились разные чудовища. И даже сегодня мне, взрослому, порой случается видеть их во сне, но я разучился от них избавляться.
А они всегда ждали, когда я начну засыпать, чтобы явиться меня пугать.
До тех пор, пока одной ночью я не придумал систему, как избавляться от страшных снов.
Я нашёл место, куда можно было загнать и закрыть этих ужасных страшилищ и спать спокойно.
Я расслаблялся и поджидал, когда веки становились тяжёлыми, и точно в этот момент я представлял себе, как они все вместе поднимаются по какой-то лестнице. Как во время процессии в честь Мадонны Лучиньяно.
Я видел ведьму Бистрегу, горбатую и ссохшуюся; волка-оборотня на четырёх лапах, с огромными белыми клыкам, в разодранной шкуре; Чёрного человека, чья тень извивалась, словно змея среди камней; Лазаря-трупоеда в облаке из мошек и других насекомых; гиганта людоеда, с маленькими глазками и большим зобом, в огромных башмаках и с мешком за плечами, полным украденных детей; цыган, похожих на лисиц с куриными ногами; человека-рыбу, который жил на самом дне моря и возил на спине свою мать; детишек спрутов с щупальцами вместо ног и рук…
Все они поднимались по лестнице. К какому-то мне незнакомому месту. Они были ужасны. И никто не останавливался посмотреть на них.
Потом внезапно появлялся автобус, весь позолоченный. С колокольчиками и цветными фонариками. На его крыше был мегафон, который объявлял: «Дамы и господа, входите в автобус желаний! Садитесь в этот чудесный автобус, который абсолютно бесплатно отвезёт вас в цирк! Сегодня бесплатно до самого цирка! Входите! Входите!»
Страшилища, счастливые от такой нежданной возможности, входили в автобус… И в этот момент я представлял себе, что мой живот открывается и все они спокойно входят в него.
Эти дураки думали, что здесь цирк. Я быстро закрывал живот и старался скорее уснуть, положив на него руки, чтобы они не вошли в мои сны.
И вот только-только я заманил их в ловушку, как вошёл старик, я отвлёкся, убрал руки с живота, и они сбежали. Я закрыл глаза и притворился спящим.
Старик производил много шума. Долго рылся в чемодане. Кашлял. Вздыхал.
Я закрыл лицо согнутой рукой и из-под локтя наблюдал за его действиями.
Луч света на мгновение осветил комнату. Старик уселся на кровать Марии. Худой, сгорбившийся и тёмный. Закурил. Я видел его нос, похожий на клюв, и покрасневшие глаза. Я чувствовал запах дыма и одеколона. Иногда он качал головой и фыркал, словно злясь на кого-то.
Потом он начал раздеваться. Снял сапоги, носки, брюки, рубашку. Остался в трусах. У него была дряблая, обвисшая на костях, словно пришитая вверху, кожа. Он выбросил сигарету в окно. Окурок исчез в ночи, как горящий уголёк. Он распустил волосы и стал похож на постаревшего больного Тарзана. И растянулся на кровати.
Я больше не мог видеть его, но чувствовал рядом. В полуметре от моих ног. Если бы он протянул руку, мог бы схватить меня за лодыжку. Я свернулся ёжиком.
- Предыдущая
- 19/35
- Следующая
