Ночь в одиноком октябре - Желязны Роджер Джозеф - Страница 22

• Предыдущая
• 22/45
• Следующая

– Именно.

– А что ты дала ей в обмен на эту информацию?

– Я рассказала ей о нашей вчерашней встрече со здоровяком и о том, что, скорее всего, цыгане имеют какое-то отношение к Графу.

– Давай-ка лучше я расскажу тебе кое-что новенькое о Графе, – перебил я и во всех подробностях описал наши с Ползецом приключения.

– Неважно, на чьей он там был стороне, но не могу сказать, чтобы я очень уж горевала о том, что он выбыл из Игры, – подвела итог Дымка. – Жутковатый тип.

– Ты встречалась с ним?

– Я увидела его как-то ночью, когда он вылезал из своего склепа, и спряталась на ветке дерева – посмотреть, что будет дальше. Он словно вытек из склепа, даже не шевельнувшись. Просто, струясь, оказался снаружи. Так Ползец умеет. Затем он недвижно постоял чуть – плащ развевался и хлопал на ветру, а он лишь поворачивал голову, оглядывая весь мир так, будто он безраздельно правит им и сейчас решает, в какую его часть отправиться поискать забав. А затем громко расхохотался. Никогда не забуду этого смеха. Он запрокинул голову назад и залаял – не так, как обычно лаешь ты, а так, словно ты вот-вот должен сожрать что-то, что вовсе не жаждет оказаться у тебя в желудке, и это радует тебя, прибавляет пикантности грядущей трапезе. Потом он двинулся вперед, и мне показалось, будто у меня что-то случилось с глазами. Он одновременно принимал самые разные обличья, то и дело меняя форму, находясь в одно и то же время в разных местах, и лишь плащ все хлопал на ветру – и вдруг он исчез, а в лунном свете вдаль уплывал черный лоскут. Не хотелось бы мне вновь пережить такое.

– Нет, подобного представления повидать мне так и не довелось, – сказал я. – Но как-то раз я столкнулся с ним нос к носу, и, должен сказать, на меня это тоже произвело большое впечатление. – Я немножко помолчал. – А Текила, кроме той истории о Линетт, больше ничего тебе не рассказывала?

– Такое впечатление, словно все до единого одержимы идеей, будто центром станет тот старый особняк, – пожала плечами она. – Викарий как-то сказал Текиле, что в старые времена этот дом прилегал к огромной церкви, к югу отсюда, – к той, которую стер с лица земли последний Генрих, доказывая остальным, что вовсе не шутит.

– Таким образом, дом этот становится прекраснейшим кандидатом на центр. Если бы только не дурной вкус Графа, который свел все расчеты на нет!

– Ты уже рассчитал новый вариант?

– Нет. Но скоро сделаю.

– Дашь мне знать?

– Когда закончу, возьму тебя с собой, – пообещал я.

– И когда это будет?

– Скорее всего, завтра. А сейчас я собираюсь пойти немножко понаблюдать за цыганами.

– Но зачем?

– Порой они очень колоритны. Хочешь, пойдем вместе.

– Хочу.

Мы вышли на дорогу и направились в сторону цыганского табора. Ночь опять выдалась очень ясной, небо усеивали мириады звезд. На подходе к дому Ларри до нашего слуха донеслись приглушенные звуки музыки. Далеко в поле пылали огни костров. По мере приближения я различил звуки скрипки, гитары, бубна и барабана. Мы подтянулись поближе, укрывшись под одной из множества повозок, откуда могли спокойно следить за происходящим. Я почуял запах собак, но, поскольку мы находились с подветренной стороны, никто нас не побеспокоил.

Сначала несколько цыганок просто танцевали, а потом откуда-то из толпы внезапно выступил певец, громко что-то завопивший. Музыка действовала на нервы, движения танцоров были традиционно предсказуемы: они смахивали на поступь длинноногих птиц, которых мне случалось встречать в более теплых странах. Вокруг горело множество костров, от некоторых доносились запахи готовящейся пищи. Зрелище портили мечущиеся тени, но завывания певца мне понравились, особенно когда дело дошло до полаиваний и повизгиваний – в этом деле я знаток. Некоторое время мы, не шевелясь, наблюдали за развитием действа, зачарованные в равной степени как яркими красками одеяний танцоров и подыгрывающих им людей, так и их движениями и звуками, которые они издавали.

Они сыграли несколько мелодий, после чего скрипач обратился к толпе зрителей, протягивая свои инструменты и делая приглашающие жесты. Я услышал чей-то протестующий голос, но скрипач настаивал, и наконец в круг света выступила какая-то женщина. Прошло несколько мгновений, прежде чем я понял, что это Линда Эндерби собственной персоной. Очевидно, Великий Сыщик еще не отказался от идеи светских визитов. Позади него, в тени, я различил коренастую, крепко сбитую фигуру его помощника.

Немного попротестовав, он все-таки принял скрипку и смычок, коснулся струн, а затем привычным жестом вскинул инструмент к подбородку – так, словно был хорошо с ним знаком. Он поднял смычок, застыл – и заиграл.

Он был безусловно хорош. Это была не цыганская музыка, но одна из древних мелодий, которую я где-то уже слышал. Завершив ее, он, не останавливаясь, обратился к другой теме, в которую включил несколько вариаций. Он играл, играл, музыка становилась все быстрее, стремительнее…

И вдруг он резко оборвал игру и шагнул в сторону, словно просыпаясь от долгого сна. Потом поклонился и вернул инструмент владельцу, в движениях его в этот момент явственно проскользнуло мужское начало. Я подумал о постоянной работе ума, о мастерском дедуктивном построении, которое привело его сюда, а затем эта секундная утрата вечного контроля над собой – и вот он снова возвращается к прежнему себе, улыбается, накидывает обличье женщины… Во всем этом я разглядел проявление некой чудовищной силы воли, и вдруг он стал для меня кем-то большим – не просто загадочным человеком, овладевшим искусством личин. Внезапно я осознал, что он еще многому должен научиться, как учимся различным аспектам мы, чтобы суметь охватить размах затеянного нами; я понял, что к концу он будет дышать нам в затылок и что он сам в чем-то игрок, скорее даже некая сила, участвующая в Игре. И я проникся к нему таким почтением, какое испытывал лишь к некоторым из тех, кого когда-либо знавал. Когда мы возвращались назад, Серая Дымка сказала:

– Как было здорово отвлечься на время ото всей этой суеты!

– Да, – кивнул я, – было действительно здорово. И устремил взор к небу, где наливалась луна.

– Чихуахуа? – предложила Тварь-в-Круге. – Так, для смеха?

– Не-а, – ответил я. – Языковой барьер.

– Да ладно тебе! – сказала она. Я и так достаточно набралась сил, еще чуть-чуть – и сама смогу выбраться отсюда. Вот тогда тебе не поздоровится.

– Чуть-чуть – не считается, – возразил я.

Она зарычала. Я зарычал в ответ. Она стушевалась. Я все еще был у руля.

Тварь-в-Паровом-Котле также вела себя достаточно буйно, то и дело поглядывая на меня сквозь свою щелку. А на дверцы стоящего на чердаке гардероба нам пришлось поставить засов, так как сидящая в нем Тварь умудрилась сломать защелку. Но я тут же загнал ее обратно. Там я тоже пока пользовался уважением.

Затем я вышел наружу и обошел дом в поисках возможных источников беспокойств. Не найдя ничего подозрительного, я направился в гости к Ларри, намереваясь посвятить его во все происшедшее за последние дни и разузнать, нет ли у него каких новостей. Но, свернув на дорогу, ведущую к его дому, резко затормозил. Перед крыльцом стояла карета миссис Эндерби, а возле нее бродил слуга. Не слишком ли далеко это зашло? Что такого необычного нашел там Великий Сыщик, если решил нанести в этот дом еще один визит? Но сейчас я ничего не мог поделать.

И потому развернулся и потрусил назад. Во дворе меня ждала Серая Дымка.

– Снафф, – спросила она, – ты уже сделал расчеты?

– Только в уме. Я подумал, что лучше проверить все со своего наблюдательного пункта.

– С какого-такого пункта?

– С Собачьего Гнездовища, – объяснил я. – Если тебе интересно, то пойдем.

Она побежала рядом со мной. Воздух пах сыростью, небо было затянуто серыми облаками. С северо-востока дул пронизывающий ветер.

Мы миновали жилище Оуэна, и Трескун, сидевший на ветке, затрещал вслед:

• Предыдущая
• 22/45
• Следующая