Тайна Муромской чащи - Каришнев-Лубоцкий Михаил Александрович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/31
• Следующая

– Хочу, – печально ответил Ось, – но не могу. Мы с тобой уже очень старые, Ясь… Кто будет вместо нас возделывать наш общий сад?

Митя, который стоял рядом и все слышал, невольно ужаснулся: «Как?! Они хотят заставить заставить меня вечно возделывать свой сад?! Хотят сделать из меня садовника?! Нет, нужно бежать…»

Приняв такое решение, Митя немного успокоился. «Ночью убегу… Сейчас нельзя…» – думал он, ровняя лопатой гигантскую клумбу с алыми тюльпанами.

Когда старички собрались заканчивать работу и начали уже укладывать на место лейку, лопаты, грабли и другие инструменты, из чащи вдруг вылетела огромная сова и уселась на ветку дерева поближе к Ясю и Осю.

– Приветствую вас, уважаемые! – солидно и чуть нараспев произнесла она. – Я уполномочена… – Тут сова разглядела наконец Митю и, прервав свое сообщение, удивленно спросила: – А это что за подозрительная личность?

– И никакая я не личность! – обиделся Митя. – Я – обыкновенный человек… Это вы тут подобрались… необыкновенные!

– Мальчик груб – это плохо, – сказала сова учительским тоном, – но мальчик с характером – это хорошо. Из него что-нибудь получится, если получится.

Сова вытянула вперед указательный коготь и закончила свое нравоучение по-латыни:

– Табула раса!.. Терра инкогнита!..[3]

Она хотела еще что-то сказать, но пошатнулась и, чтобы не свалиться с дерева, вцепилась покрепче обеими лапками в ветку.

– Вы что-то хотели нам сообщить, уважаемая Сова? – спросил быстро Ясь. Он знал, что если Сову не остановить, то словесный фонтан ученых и мудреных слов будет бить из нее бесперебойно.

– Да, – сказала Сова, чуточку обидевшись, – я хотела сказать, что уполномочена сообщить вам, – тут она сделала поклон головой Ясю и Осю, – что вы приглашаетесь на Лесной Совет.

– Когда? – спросил Ось.

– На заре. – Сова усмехнулась: – Старый леший Калина сказал: «Утро вечера мудренее!»

– По-моему, он прав. – Ясь не понял, чем недовольна Сова. – Утром, когда выспишься, голова всегда лучше думает.

– Позвольте мне иметь свое мнение на этот счет! – сказала Сова и, презрительно фыркнув, взмахнула крыльями и полетела прочь.

– Идемте ужинать, – позвал Ось брата и Митю. Он посмотрел на мальчика и сказал вдруг непривычно тепло и ласково: – Ты заработал сегодня кусок хлеба своими руками, дитя! Запомни этот день надолго!

– Кажется, я запомню… – ответил Митя и проглотил слюну. Он готов был сейчас съесть не меньше двух десятков котлет, но и от куска хлеба отказываться ему не хотелось.

Если бы Шустрик не кричал так громко, когда будил Калину Калиныча!.. Может быть, тогда его страшную весть и не подслушали бы чужие уши и не случилось бы то, что случилось…

Впрочем, уши были не чужие, а свои. Родные. Сестренкины. Когда Шустрик и Калина Калиныч увидели в зарослях орешника мелькнувшие золотистые лапоточки, они сразу догадались о том, кто их подслушал.

– Вот я тебе! – посулил вслед шпиону Калина Калиныч.

– Только приди домой! – крикнул Шустрик вслед ломившей сквозь кусты сестренке.

Через мгновение легкий ветерок донес им ответ: – «Все обещаетесь да обещаетесь…» После чего наступила привычная тишина.

– Повезло на внучку, нечего сказать! – пробормотал старый лешак и взял Шустрика за руку. – Пошли к гостям незваным, не будем зря время терять!

– Идем, дедушка. – Шустрик вдруг улыбнулся: – А ведь и вправду нам с ней повезло! И весело всем, и не соскучишься!

Калина Калиныч хмыкнул и промолчал. Но в душе согласился с внуком. Шустрик был прав: им действительно повезло на девчонку. А ведь сначала везло только на мальчишек!..

Каждой весной над Муромской Чащей пролетали аисты.

Каждой весной они приносили Шустрику по братику.

– Хочу сестренку! – кричал Шустрик вслед улетавшим аистам.

– Хочу сестренку! – кричал Шустрик своим папе и маме, купающим в утренних росах свалившегося им на головы нового младенца.

– Мы тоже хотим девочку, – терпеливо отвечали ему родители каждый раз, – но что же делать: аистам не прикажешь!

А дедушка Калина, узнав о появлении еще одного внука, добродушно крякал и говорил:

– Нашего полку прибыло! Только этого лешего нам и не хватало!

И старый лешак был прав: скоро все в лесу привязывались к новорожденному так, что от добровольных нянек папа и мама Шустрика никак не могли отвязаться: так всем хотелось понянчить юного лешачонка.

И все-таки однажды случилось чудо: однажды Шустрик проснулся и увидел в колыбельке, приготовленной для очередного братика, какое-то смешное и непонятное существо, одетое вместо рубашки и штанишек в бирюзовое платьице и беленький чепчик. Это существо удивленно разглядывало одним глазом Шустрика, а другим весь остальной мир.

– Эх ты!.. Вот это да!.. Ну и умора!.. – сказал восхищенно Шустрик и протянул палец, чтобы потрогать живую куколку в бирюзовом платьице и получше убедиться в том, что это не сон.

«Цап!» – цапнула Шустрика за палец бирюзовая куколка.

– Вот умора! – повторил, отдергивая руку, Шустрик. – Зубов нет, а кусается!

Папа и мама, которые были рядом и слышали, как их дочку Шустрик дважды назвал уморой, переглянулись и дружно согласились:

– Ну что ж, пусть будет «Уморой». Тоже красивое имя, да и встречается не так уж часто.

Хотя Умору назвали Уморой, но все ее звали просто и ласково – Уморушкой. Она так и осталась единственной девочкой в семье, и все близкие не чаяли в ней души.

Аисты, когда сообразили, какое сокровище они потеряли, стали облетать их семейство стороной и новых братиков и сестричек уже не приносили Шустрику. Да и этих, если признаться честно, хватало с лихвой: семеро орлов-лешаков сидело за обедом по лавкам, куда же больше?

Все братья Уморушки уже учились у дедушки Калины лесным лешачьим премудростям, одну ее старый Калиныч жалел и давал ей вволюшку порезвиться.

– Пусть до шести лет играет, – говорил он, гладя любимицу по головке, – а с шести – милости прошу в нашу школу!

Конечно, и к пяти годам Уморушка уже кое-что знала: и что такое лихо, и почем оно фунт, и где раки зимуют, и как крапива жжется, и зачем зайцу длинные ноги, и еще многое-многое другое. Она даже знала, почему нельзя все время спрашивать: «Почему?», но постоянно об этом забывала и спрашивала. Но вот из «волшебства» Уморушка почти ничего не знала и не умела. Когда она пыталась упросить дедушку Калиныча научить ее чему-нибудь «такому-эдакому», он строго выговаривал ей:

– Детям до шести лет колдовать строго воспрещается!

– А очаровывать? – спрашивала Уморушка.

– А очаровывать после шестнадцати будешь, когда школу закончишь! – почему-то еще сильнее сердился дедушка.

– А раньше никак нельзя? – на всякий случай спрашивала любопытная девочка.

Но после такого вопроса дедушка так багровел и зеленел, что Уморушка сама быстро делал вывод: «Все ясно – нельзя!»

Однако несмотря на запреты Калины Калиныча, Уморушка кое-чему научилась от братьев. Так она научилась РАЗДВАИВАТЬСЯ и УЛЕТУЧИВАТЬСЯ.

От первого волшебства ей была польза: она могла, например, сидеть дома и есть варенье из ежевики и одновременно лежать на берегу Журавлиного Озера и загорать под ласковым летним солнышком. Этому волшебству Уморушка выучилась первым делом. А вот от второго волшебства ей пока было мало пользы. Улетучиваться-то она научилась, только от кого ей было улетучиваться? От папы с мамой? От дедушки Калиныча? Они сами отлично умели это делать и даже лучше, чем неопытная Уморушка. Вот, наверное, почему она всегда охотно раздваивалась и очень редко, только когда чувствовала за собой какую-нибудь вину, улетучивалась в неизвестном направлении.

• Предыдущая
• 11/31
• Следующая