Пощады не будет никому - Воронин Андрей Николаевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/73
- Следующая
Чекан вопросительно взглянул на Михару. Тот краешком губ улыбнулся, затем сдвинул брови, мол, это именно то, о чем ты подумал. Чекан удивленно и восторженно покачал головой.
Михара двумя пальцами взял камень и абсолютно равнодушно положил его в карман пальто — так, как бросают туда одноразовую зажигалку или коробок спичек. После чего у Чекана сложилось впечатление, что этого добра у Михары полный чемоданчик, стоит лишь пошарить рукой под чистой одеждой, под теплыми носками, под шерстяным бельем.
Михара не замедлил воспользоваться папироской. Вытряхнул одну из коробки, постучал мундштуком по косточке указательного пальца, затем дунул, прочищая воздушный фильтр. Замысловато сломал мундштук в двух местах, сунул в рот. Чекан лишь успел услужливо щелкнуть золоченой бензиновой зажигалкой, украшенной гравировкой, поднес пламя к папиросе.
Михара затянулся.
— Ну, что у вас тут новенького? Говори, — голубоватое колечко дыма вылетело из его рта, украшенного двумя золотыми зубами.
— Сам разберешься, — небрежно сказал Чекан. — В общем, все как было. Только денег крутиться стало куда больше.
— Это хорошо, — спокойно заметил Михара, отломив один кусочек хлеба, сунул в рот, пожевал. — Попробуй, вкусный хлеб, специально для меня испекли, вместе с камнем в печку совали.
Чекан тоже отломил немного корки, пожевал, затем слизнул с кончиков пальцев крошки и поежился.
— Что, не любо вспоминать? — задал каверзный вопрос Михара.
— Отвык я уже от такого хлеба.
— Небось икорку трескаешь?
— Не без этого.
— Там икорки поболей будет, и качество получше, свеженькая. Знаешь, иногда бывало, на зоне я ее столько жрал, а вот в туалет сходить было нечем, сразу все усваивается. Знаешь, как у моряков на траулерах, они икру жрут, так по две недели на горшок не ходят.
Чекан рассмеялся. Михара был в своем амплуа, он мог говорить о чем угодно, бесстрастно, без улыбки и в самых обыкновенных вещах всегда находил что-то сверхъестественное.
— Кстати, одну баночку я тебе привез. Смотри какая! — Михара вытащил стеклянную баночку из-под майонеза, закрытую пластмассовой крышкой. Икра была крупная, ни одного лопнувшего зернышка. — Еще, наверное, неделю назад эта рыбина плавала, а сейчас вот, — Михара запустил палец и слизнул пару прилипших к нему шариков-икринок.
Чекан отломал кусочек корки, положил на него горку икры и целиком отправил в рот. Теперь хлеб уже не казался ему пресным, было по-настоящему вкусно.
— Ну вот, видишь, и встретились. Долговато мы не виделись, сколько воды утекло.
— Как тебе там? — спросил Чекан.
— Там не здесь, там всегда плохо, как бы хорошо ни было. Конечно, отказу я ни в чем не знал, но свобода — она и, есть свобода, ее потому и называют сладкой, что слаще ее ничего на свете не существует. И если тебе, Чекан, кто-нибудь скажет, что самое сладкое — это сон, не верь ему. Самое сладкое — это свобода. Сон, конечно, тоже вещь сладкая, но он сладкий лишь в своей постели, на свободе, когда нет колючки, нет конвоя и ты знаешь, что можешь пойти туда, куда захочется твоей левой ноге, а не прапорщику Петрову или майору Сидорову. Вот такие вот дела.
— Выпьешь? — спросил Чекан. — У меня с собой водка, коньяк есть.
— Приедем, выпьем. Не гони лошадей. Куда это он так летит, что, смерти моей желает? — Михара ткнул грязным указательным пальцем в плечо Бориса. — Ты, не гони, озверел, что ли? Куда летишь? Мне каждый миг в радость, а ты мчишься как бешеный.
— Это он по привычке.
Борис убавил скорость и улыбнулся. Он понимал, что этот человек уже давно не сидел в машине на мягком сиденье, уже давно не мчался по подмосковной дороге и даже скорость в сто километров в час кажется ему космической.
— Милиции много, — заметил Михара, разглядывая соседнюю сторону двухрядного шоссе.
Омоновцы в касках, в бронежилетах, с автоматами проверяли машины, выезжающие из города.
— Шмонают, — спокойно заметил Чекан, — но мы их не боимся.
— Да, это точно. Волков бояться — в лес не ходить, — Михара опять улыбнулся, беззлобно и наивно, как большой ребенок, вдруг к месту припомнивший детскую считалку, почти пропел:
— На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич… Это мы с тобой, — сказал Михара, — я король, а ты королевич, а золотое крыльцо будет, только напрячься придется немного. Ты мне поможешь на ноги встать?
— О чем речь, Михара! Ты же мне помог, кто бы я без тебя был?
— Ладно, про это не надо. Мы же люди, должны помогать друг другу, а не спасибо говорить. А то привык: спасибо-пожалуйста, спасибо-пожалуйста… А нет, чтобы помочь.
И Чекан опять подумал, что Михара совсем не изменился, только, может, заматерел, кожа стала грубее на обветренном лице. А думает и смекает Михара по-прежнему быстро, почти молниеносно, хотя кажется, его мозги, мозги человека, не обремененного знанием последних событий, работают, как тяжелая машина, как старинный генератор или как ручная мельница.
— Куда едем? — спросил Михара.
— Ко мне, — ответил Чекан, — Ты своим домом обзавелся?
— Да нет, снимаю квартиру. Ответственный квартиросъемщик.
Михара рассмеялся:
— Надеюсь, бабой не обзавелся?
— Нет, — сказал Чекан.
— Некогда? Делом занят?
— Бывает, занят.
— А больше небось за столом сидишь, картами шуршишь?
— И это случается. Вот сегодня, знаешь, как карта шла! Давно такого не припомню. Ты знаешь, с чем я это связываю?
— С чем же?
— С тем, что ты вернулся.
— Может, оно и так, — Михара, припав к стеклу, рассматривал город.
Он молчал. Видимо, все то, что проплывало за окном, проносилось перед глазами, его просто-напросто ошарашивало, хоть и виду он старался не подавать. И лишь когда машина въехала во двор, Михара выругался:
— Ну и развернулись! Понастроили, понавесили, столько тачек дорогих вертится, не поймешь, кто на самом деле крутой, а кто дерьмо собачье.
— Скоро разберешься. Неделю отдохнешь, отмоешься, приоденешься, и сам все поймешь.
— Конечно, — согласился Михара, — люди-то прежние, да и мысли у них прежние. А знаешь, к какому выводу я пришел там? — Михара прикрыл глаза и лишь после довольно продолжительной паузы сказал:
— Количество способов делать деньги не изменилось, наверное, со времен Адама.
Чекан понял, куда клонит Михара, но на всякий случай кивнул.
— Вот смотри, раньше был ямщик, ездил на лошади, а теперь он летает на самолете или ездит на машине.
Способ делания денег тот же — кого-то надо завезти из одного места в другое. Только везет он теперь побыстрее, а так способ не изменился. И деньги остались деньгами, будь это рыжье или резаная бумага — значения не имеет.
— Рыжье лучше, — сказал Чекан.
— Рыжье — это хорошо, а стекляшки еще лучше.
Они поднялись в квартиру. Стол был накрыт, хотя квартира оказалась пустой. Немного презрительно Михара посмотрел на замки, которыми была оснащена дверь.
— Замки никчемные, я такие голыми руками открою. Сменить надо.
— Так это же ты, — благодушно засмеялся Чекан, — таких талантов мало. Да ты ко мне и не полезешь, для такого человека, как ты, у меня взять нечего. Ты же не позаришься на пару десятков косарей да на пару стекляшек?
— Нет, не позарюсь, — покачал своей крепкой головой Михара, — тут ты прав.
— Да и не полезет ко мне никто, знают, кто здесь живет, хоть на двери и нет таблички.
— А может, зря? Может, табличку и стоит повесить?
Ты же шик полюбил, пока мы не виделись.
— Теперь время другое наступило, сам видишь. Раздевайся, раздевайся. Примешь ванну, в общем, все, что хочешь.
— А я ничего и не хочу, разве что только помыться.
Вспотел в самолете, жарковато было. А окно, как ты понимаешь, там не откроешь.
Михара забрался в ванную комнату, послышался шум воды. А Чекан, еще раз осмотрев стол, устроился в кресле, ожидая, когда же появится дорогой гость.
Наверное, полчаса плескался Михара, наслаждаясь теплой водой, хорошим мылом и острой бритвой. Он появился в теплом белье, босиком. Его ноги были ужасны — красные скрюченные пальцы, на половине которых не было ногтей.
- Предыдущая
- 8/73
- Следующая
