Игра без правил - Воронин Андрей Николаевич - Страница 46
- Предыдущая
- 46/75
- Следующая
– Слышь, друг, – сказал Рублев, – ты не в курсе, где сейчас Кудинов?
– Да в рейсе, где ж ему быть, – по-прежнему продолжая тюкать, ответил замасленный. – Пятый маршрут, на Алексеевку и обратно. А тебе он зачем?
Он перестал стучать и повернул к Рублеву потное, прочерченное темно-серыми полосами грязи и масла лицо. – Что-то я тебя, мужик, не припомню. Ты откуда взялся?
– От мамы с папой, – дружелюбно улыбаясь, ответил Рублев. – Смена во сколько кончается?
– Иди-ка отсюда на хер, – посоветовал его собеседник. – От папы с мамой… Хрен, блин, мамин. Вот к маме своей и иди.
– Зря ты так, – огорчился Рублев. – Ну чем уж я тебе так не понравился? Ведь ты же мне все сказал – и номер маршрута, и сам маршрут, а конец смены у тебя вдруг военной тайной сделался. И грубишь вдобавок, как невоспитанный мальчишка. Не боишься, что я тебя из твоей стрелковой ячейки вытащу и уши надеру?
Мужик в яме вдруг поспешно отшатнулся, схватив огромный разводной ключ и взяв его наперевес, как винтовку.
– А ну, не подходи! – выкрикнул он.
– Ты что, больной? – участливо поинтересовался Комбат.
У него начала затекать шея. Разговаривать, все время сидя на корточках и заглядывая под днище автобуса, было неудобно, да и сама беседа мало-помалу начала превращаться в глупейший скандал. Неизвестно было, за кого принял Бориса Рублева работяга с разводным ключом, но настроения конструктивно пообщаться у него явно не было.
– Штаны просуши, воин хренов, – посоветовал Рублев и, выпрямившись, пошел прочь от автобуса и с территории парка вообще.
Ближайшая остановка обнаружилась буквально в паре десятков метров от ворот автопарка На ржавом жестяном флажке, свисавшем с не менее ржавой перекладины, красной краской была выведена цифра 5 и даже что-то вроде расписания движения, так сильно пострадавшего от непогоды, что на нем невозможно было что-либо прочесть. Под флажком, лузгая подсолнухи, скучала крепкая старушенция лет семидесяти двух с дерматиновой хозяйственной сумкой на сгибе локтя, из которой торчали горлышки двух молочных бутылок и длинная, как конский орган размножения, французская булка Рублеву всегда было интересно, каким образом хранят эти ненормально длинные батоны те люди, кто не способен умять такой в один присест. Неужели режут на куски и кладут в хлебницу?
Старушенция смерила его любопытным взглядом, и Рублев почувствовал, что надо поздороваться: то, что это место именовалось городом, похоже, мало что меняло. Так он и поступил, и, как оказалось, не напрасно" старуха оказалась полностью в курсе расписания движения автобусов и, как показалось Борису Ивановичу, не только этого, но и вообще всего. Более того, она охотно делилась информацией, вполне, очевидно, довольная тем, что представился случай взять в оборот свежего слушателя.
От нее Комбат узнал, что вторая смена в автопарке только что началась и будет продолжаться до одиннадцати вечера; что по пятому маршруту сегодня, как обычно, ходит только один автобус, так что спутать Кудинова с кем-то еще у него просто не получится; что автобус должен быть минут через десять; что конечная остановка у него в Маноле, а другой конец маршрута расположен в Алексеевке, где стоит вертолетная часть; что Пашка Кудинов шалопай, бабник и каторжная морда; что отсидел он свои два года по хулиганке сразу после армии, а теперь вот вроде бы взялся за ум, но все равно колобродит и девкам проходу не дает, хотя живет на квартире у Нюрки Борисовой, вдовы сорока двух лет, которая и из камня сок выдавит, не то что из мужика, а вот поди ж ты, хватает его еще и на девок…
Очень интересный, но явно бесконечный монолог словоохотливой собеседницы Комбата был прерван появлением дребезжащего желтого "ЛиАЗа", который, тяжело приседая на ухабах и хлопая отставшими листами обшивки, как неопрятными крыльями, показался из-за поворота и с натужным ревом подкатил к остановке., С лязгающим скрипом открылись дверцы, и тут, к облегчению Рублева, выяснилось, что болтливая старушенция вовсе не собирается никуда ехать, а просто встречала здесь внучку.
Распрощавшись с ней, Рублев поднялся в автобус, чувствуя, как неприятно подаются под ногой прикрытые резиновым ковриком проржавевшие ступени, и огляделся в поисках кондуктора. Кондуктора не было видно, но тут он заметил, что водитель, обернувшись, выжидательно смотрит на него через окошечко в стеклянной перегородке, отделявшей кабину, три четверти которой занимал прикрытый кожухом двигатель, от полупустого салона. Рублев сунул в окошко какую-то мелочь, водитель принял ее и бросил в укрепленное на приборном щитке пластмассовое блюдце. Нерешительно взявшись за конец рулончика, свернутого из билетов, и глядя мимо Рублева, он спросил:
– Билет нужен?
– Билет не нужен, – сказал Комбат, – и сдача тоже не нужна. Нужно потолковать.
– На конечной, – спокойно бросил Павел Кудинов, закрыл двери и отъехал от остановки.
Комбат уселся на сиденье рядом с водительской кабиной и принялся разглядывать водителя. Смотреть на мелькавшее в просветах между деревьями слева море было гораздо интереснее, но сейчас Борису Рублеву было, к сожалению, не до красот природы.
Павел Кудинов был, что называется, кровь с молоком, лет тридцати двух, высокий, румяный, круглолицый, с уже наметившимся брюшком, с копной красиво вьющихся длинных русых волос и с подковообразными усами, достававшими до подбородка. К этим усам не хватало только бакенбард и расклешенных снизу брюк, пояс которых, по моде семидесятых годов, располагался не на талии, а гораздо ниже. Глаза у Кудинова были серо-зеленые, слегка навыкате, совершенно кошачьи, наглые. Эти глаза то и дело встречались с глазами Рублева в продолговатом зеркале, с помощью которого водитель наблюдал за салоном автобуса. В очередной раз поймав взгляд Кудинова, Рублев залихватски ему подмигнул.
Через одну остановку пассажиров, кроме Комбата, в автобусе не осталось. Насколько было известно Рублеву, до Манолы было еще две или три остановки. Кудинов погнал громыхающий автобус, не притормаживая на выбоинах, торопясь, очевидно, для того, чтобы выиграть время на разговор. Похоже, он увидел в Рублеве потенциального работодателя и не собирался упускать шанс срубить по-легкому лишнюю пару долларов. Добравшись до конца маршрута, автобус лихо развернулся и замер возле остановочного столба, тяжело вздохнув и заскрипев изношенными тормозами. Поднятое автобусом облако пыли улетело куда-то в сторону Финляндии, рассеиваясь по дороге. Рублев проводил его задумчивым взглядом и осмотрелся.
Теперь слева не было моря, оно спряталось за длинной, поросшей соснами песчаной грядой, на обращенном в сторону суши склоне которой, вытянувшись в редкую цепь, стояли дома. Напротив остановки на склоне стоял полуразрушенный дом, оставшийся, похоже, еще от финнов: сложенная из валунов коробка, в которой только оконные и дверные проемы были отделаны узким красным кирпичом, потемневшим от времени и непогоды. Неказистые соседние домишки, построенные из двух слоев досок, промежуток между которыми был заполнен песком, словно сторонились этого осколка прежних времен – расстояние от финской развалины до ближайшего соседа было никак не меньше пятидесяти метров. Место здесь, похоже, вообще не экономили. Скудная каменистая почва не способствовала развитию огороднических инстинктов, да и то, что здесь была погранзона, тоже, видимо, сказывалось. Как бы то ни было, но справа, на противоположной стороне дороги, домов вообще не было, а простирался заросший сорняками пустырь метров на двести пятьдесят, за которым стеной стоял лес. Рублев удовлетворенно хмыкнул: более удобного места для предстоящего разговора было, пожалуй, не найти. Даже если бы разговор пошел наперекосяк и закончился печально, никакой свидетель не смог бы потом описать Рублева детально – слишком велико было расстояние до ближайшего окошка.
Он увидел, что Кудинов, сев вполоборота в своем водительском кресле, выжидательно смотрит на него. Он уже вставил в свои пухлые губы сигарету и держал наготове зажигалку. Глядя на то, как он прикуривает, делает первую затяжку и выпускает в потолок кабины густое сероватое облако дыма, Комбат поймал себя на невольной зависти. Ему вдруг стало безразлично, что случилось с Юрием Французовым и его женой, захотелось просто остаться сидеть на этом неудобном сиденье, дать Кудинову снова отвезти себя в город, сесть во вечерний дизель, добраться до Питера, разыскать прямо на вокзале толкача – его просто не может там не быть! – отдать ему все деньги, все, что у него есть, и купить дозу.
- Предыдущая
- 46/75
- Следующая
