Распутница - Роджерс Розмари - Страница 33

• Предыдущая
• 33/70
• Следующая

На мгновение Триста окаменела от ужаса, как будто вызвала из небытия злого духа. Нет. Нет! Как в кошмарном сне, Триста не могла сдвинуться с места, хотя все ее чувства кричали: «Беги! Беги!» На какой-то миг ей даже пришла в голову дикая мысль перелезть через поручни и броситься в морские волны – уж лучше так, чем это! Немного придя в себя, Триста заставила себя надеть на голову капюшон, закрыв лицо. Но прижимавшееся к ней тело излучало тепло, которое, казалось, прожигало ей кожу, распространяясь внутри, как лесной пожар. Рука мужчины крепко держала ее, и Триста со страхом почувствовала, что растворяется в нем – так же, как и он растворяется в ней, проникая в каждую клеточку ее тела. Триста откинула назад голову и издала нечленораздельный, почти животный крик.

– Боже! А я-то представлял себе, что… – услышала она удивленный голос. Мужчина резко развернул ее к себе и поцеловал. Его поцелуй был одновременно грубым и несмелым, жадным и нежным – всем, чем только может быть поцелуй.

Триста потом не могла вспомнить, каким образом ей удалось вырваться из его объятий и бежать – бежать без оглядки, бежать так, как будто за ней гнались все демоны ада.

Он не стал ее преследовать. Должно быть, Триста пробежала через всю палубу, пока пришла в себя настолько, чтобы найти свою каюту и стремглав влететь в нее. Захлопнув и заперев за собой дверь, она в изнеможении упала на свою узкую койку.

«Не хочу ничего знать!» – не говорило, а кричало ее сознание. Она наверняка все придумала. Это совершенно невозможно. Как в «Демоне-любовнике» – поэме, которую она когда-то читала… Она даже не видела его лица – если оно у него вообще было! Но тем не менее не сказала ни слова… Как же она могла? И он тоже не сделал ни малейшей попытки ее догнать – это мог быть просто один из матросов, потом испугавшийся собственной смелости. Ну конечно! А теперь, когда отвага его покинула, бедняга мучается от беспокойства, ожидая, когда таинственная леди в плаще с капюшоном пожалуется капитану!

В плаще! Она ведь потеряла свой плащ. Бешеный порыв ветра сдул его с плеч, когда Триста мчалась по скользкой палубе. Тогда она едва обратила на это внимание. Собственно, это и сейчас не имеет большого значения. Пусть плащ вслед за шапочкой станет жертвой, принесенной ветру и волнам! Жертвой Посейдону, древнему богу моря, в обмен на его защиту. Но от чего? Или хуже того – от кого?

Нет! Она уже позволила своему воображению зайти слишком далеко. С таким же успехом можно представить, что она вызвала самого Посейдона! «Отдать шапку на волю ветра», – так, кажется, он сказал…

Больше она не будет об этом думать – по крайней мере сейчас. По крайней мере до тех пор, пока не снимет мокрую одежду и не высушит волосы, сказала себе Триста, когда ее начал пробирать озноб. Не хватало только простудиться или даже подхватить пневмонию!

Естественно, соленые брызги испортили одежду, но Триста была в таком состоянии, что не обращала на это внимания. Она ее пока куда-нибудь сложит. Рубашка намокла и липла к коже, ясно обрисовывая груди с выдававшимися сосками. Сидя все время в каюте, Триста не заботилась о том, чтобы их плотно перебинтовывать. «Ну по крайней мере я не натолкнулась на капитана! – с содроганием подумала она. – Что бы он тогда сделал? А Прюитт? Он, вероятно, завизжал бы от страха и пустился бежать от ужасного призрака с развевающимися по ветру волосами! В тот момент я действительно была похожа на ведьму!»

Состроив себе гримасу в зеркале, Триста попыталась привести в порядок растрепанную ветром прическу. Все еще мокрые волосы никак не поддавались. Все-таки надо было их снова подстричь! Потому что…

Потому что тогда они не вились бы и не кружились вокруг головы, привлекая к ней внимание, – и не били бы по лицу, не лезли бы в глаза, так… Так что на несколько минут она ослепла и перестала воспринимать окружающий мир, поддавшись той дикой, неукротимой стороне своей натуры, о существовании которой уже почти забыла. До сегодняшнего дня, когда мужчина, который мог быть кем угодно – незнакомцем, которого она и в глаза не видела, – подошел к ней и обхватил сзади, заставив ощутить твердость своей плоти. А потом он развернул ее и поцеловал так, что она – о Боже! – почувствовала, будто он уже в ней. А потом все смел вихрь ощущений и наступила слабость – как тогда, когда Блейз…

Триста резко отвернулась от зеркала, в которое, оказывается, до сих пор смотрела невидящим взглядом. Она злилась на себя за то, что вновь вспомнила о прошлом, казалось, прочно забытом, – осталось разве что смутное воспоминание о допущенной слабости, которую нужно не допускать впредь. Конечно, это не мог быть Блейз Давенант. Прошло уже пять лет, и потом – как он может оказаться здесь, на этом корабле? То, что случилось сегодня, всего лишь естественная реакция на напряжение, в котором Триста пребывала в течение всех этих злосчастных недель. А сейчас оно достигло кульминации. Ведь она буквально заключена в этой крохотной каюте, где негде даже повернуться или вытянуть ноги.

И еще капитан Мак-Кормик с его холодным взглядом, который рад поиграть в кошки-мышки с испуганной жертвой – как по крайней мере он считает! Да, лучше думать о мести капитану и о том удовольствии, которое она от этого получит, чем размышлять о собственных глупостях, подумала Триста. И принялась снова заплетать в косы непокорные волосы, внезапно вспомнив о том, что противный Прюитт может в любой момент постучать в дверь, чтобы спросить, какие блюда «молодой джентльмен» предпочтет сегодня на ужин. Что он подумает, когда узнает, что «молодой джентльмен» ничего не хочет, кроме нескольких кружек дымящегося гоголь-моголя с добавлением большого количества коньяка? Ну разве что сначала тарелку супа, чтобы заполнить желудок. В конце концов, врач вправе сам себя лечить. Во всяком случае, сегодня вечером, когда ее мысли устремляются в каком-то странном, нежелательном направлении, найти забвение в алкоголе кажется вполне оправданным. Пусть даже на следующее утро голова будет тяжелой! Так думала Триста, выдвигая себе все новые аргументы необходимости напиться до бесчувствия. Так напиться, чтобы не сознавать, что делаешь, и не заботиться ни о чем!

Мистер Прюитт потом говорил, что он всегда что-то подозревал насчет этой молодой особы. И важно откашливался, готовясь рассказать свою историю – но предварительно убедившись, что поблизости нет капитана Мак-Кормика. За всю свою жизнь Прюитт никогда ничего подобного не видел и не слышал. Капитан был вне себя от гнева – а сделать ничего не мог! Да, наверное, за эти дни всем несчастным матросикам пришлось отведать плетки или получить пинка, что еще хуже, потому что капитанский ботинок может попасть куда угодно. Даже если ты ни в чем не виноват.

– Три порции гоголь-моголя, в которых было больше коньяка, чем молока и яиц! А потом еще коньяк и еще один гоголь-моголь с ромом, потому что я не нашел больше коньяка и не хотел просить кэпа выделить немного из его личных запасов. Откуда мне было знать, что потом произойдет? Бог ты мой, я сначала подумал, что у меня видения! Я пошел убираться и вместо молодого джентльмена, валяющегося на постели в стельку пьяным, нашел только его одежду! Наверное, он напился до того, что прыгнул за борт, подумал я и побежал в столовую, чтобы сразу доложить кэпу, а там… Тут-то я все и увидел! Какие у них у всех были лица – рты открыты, а глаза… Они смотрели так, будто увидели привидение. Даже… – Прежде чем продолжать, Прюитт в этом месте всегда понижал голос и пугливо осматривался по сторонам. – Даже у самого кэпа! Единственный, кто был спокоен и не казался удивленным, – это джентльмен с французской фамилией, который сел в Сан-Диего. Он только с улыбкой, от которой кровь стынет в жилах, продолжал пить вино и смотрел на нее – и все! А эта наглая, лживая потаскуха, одетая в блестящее модное платье, которое открывало почти всю грудь, руки и плечи – откровенно говоря, ни одна порядочная женщина не рискнет в этом показаться на людях, – она, естественно, совершенно пьяная, сначала просто стояла и смеялась, а потом… потом она сказала…

• Предыдущая
• 33/70
• Следующая