Выбери любимый жанр

Справа оставался городок - Щербакова Галина Николаевна - Страница 7


Изменить размер шрифта:

7

«Понятно, – сообразил Илья. – Он же сейчас Иван Петрович». И он понимающе улыбнулся начальнику милиции. И Иван, чтоб не видела Тамара, тоже улыбнулся, даже слегка подмигнул круглым серым глазом: мол, мы с тобой – одно, а она – другое… Соблюдай дистанцию, и будет порядок. Илья вышел с Тамарой на площадь, а на пороге гостиницы стояла бойкая администраторша. Она очень удивилась, когда Илья вернул ей ключ от номера. И теперь, видя его вместе с Тамарой, откровенно качала головой.

– Домой? – спросила она Тамару, хотя куда еще после работы могла идти девушка. – С гостем?

Илье стало неловко: вот теперь из-за него наплетут еще чего зря на девчонку, но той вроде все было безразлично. Она топала рядом, низенькая, тяжеловатая, и Илья не знал, о чем с ней говорить. Тамара вела его узенькими переулочками, люди жили здесь тесно друг к другу, часто из двора кто-нибудь подходил к забору, и Тамара отвечала на разные вопросы:

– Здравствуй, Тома! Чи живой ваш дед?

– А товарища, Тома, ведешь не нашего? Или я кого не признаю?

– А твой не объявился? Сукины дети – эти современные парни.

Илья видел: вопросы – предлог. Просто всем интересно на него поглядеть, и снова он удивился этому несдерживаемому любопытству. И где-то глубоко слабым ростком образовалась мысль: «Я совсем другой». Мысль была такая беззащитная, что Илья не знал, что с ней делать. То ли уверовать в нее без остатка, – тогда смотри на все с юмором, ничего в этой истории нет, чтоб относиться к ней серьезно, – то ли придушить ее, мыслишку. Какой же ты, к черту, другой? Ты такой же, как они. И перегнувшаяся через забор женщина – твоя троюродная тетка, а круглолицый парень с косо повисшим на глаз чубом – твой, извините, кузен?

Они вышли на бугор, и сразу резко запахло больницей. В чахлом садике ходили в больничном обмундировании мужчины и женщины, ходили чинно, как в фойе театра.

– Нам сюда, – сказала Тамара.

Потом они шли по улице, короткой и тихой. Солнце уже заходило. Сейчас оно лениво лежало на крыше единственного здесь трехэтажного дома. Спиной к нему на венском стуле сидела старуха, положив руки на причудливую, с лошадиной мордой, палочку. Лошадь насмешливо выглядывала из тяжелых старухиных ладоней.

– Здравствуйте, Мокеевна! – кивнула Тамара, а Илья будто зацепился за невидимый барьер. Он стоял перед старухой, размахивая полосатым чемоданчиком, сжавшись, как для удара…

– Проходи, – сказала Мокеевна. – Не засти свет. Старух не видел?

А Тамара стояла уже у калитки соседнего дома и ждала Илью. В невидимой преграде образовалась щель, и как-то боком Илья просунулся в другое пространство, где не было старухи, насмешливой лошади, ленивого солнца, лежащего боком на крыше… Тамара звякнула щеколдой, и они вошли во двор.

Тетка Полина собрала ужин. Они сидели за большим столом в пристроенной к дому кухне. Печь была накрыта газетами и вся уставлена разными банками.

– Летом мы топим во дворе, – пояснила Полина, внося на сковороде картошку.

Илью посадили у открытого окошка, и он тут же увидел лежащего у стены на высоком помосте старика. Дед был укрыт теплым стеганым одеялом. Маленькая усохшая голова с хилым венчиком белых волос лежала на высоких цветастых подушках. Полина положила старику на грудь фанерку и прямо через окно подала стакан киселя. Дед неожиданно цепко ухватился за стакан и сам подтянулся вверх.

– Морока с ним, – сказала Полина. – Уже десять лет не встает. А телевизор смотрит. – Илья увидел, что в углу кухни, прямо напротив старика, стоит телевизор. – Что там он понимает, неизвестно, но включаем каждый день.

Полина говорила спокойно и громко, а старик равнодушно пил кисель.

– Он что, не слышит? – тихо спросил Илья.

– А кто его знает? – ответила тетка. – Иногда неделями молчит, а то как что ляпнет…

И снова у Ильи возникло то ощущение преграды, которое было там, на улице. Собственно, что, он разве не знал об этом? Есть даже такая расхожая метафора: между ними выросла преграда. Не знал. Не знал, что это так реально, раз – и ты в другом измерении, кричи не кричи.

– Вы ешьте, – с обидой сказала Полина. – Или невкусно?

– Я ем, ем, – торопливо ответил Илья.

Тамара, подперев ладонью щеку, ела так же уныло, как жила. Илье было ее жалко, как ему всегда бывало в детстве жалко игрушек, из которых он сам вынимал заводной механизм. Только-только вертел головой медведь, постукивая по барабану, а тут замер с раскрытым плюшевым ртом и не донесенной до барабана палочкой. Рыдая, Илья вставлял все по старым местам, но никогда ему не удавалось оживить игрушку. Это умел только отец… А Тамара уже не ела, а смотрела куда-то в сад. И Илья подумал, что сейчас она похожа на Жанну Самари, но лишенную цвета и жизни. Оказывается, и так бывает: картина живее человека!

– Вы похожи, Тамара, на одну женщину с очень известной картины…

Но она не спросила с какой. А только вздохнула и стала собирать посуду.

– Спасибо, – сказал Илья. – И не беспокойтесь обо мне больше. Я погуляю, покурю… А вы распоряжайтесь своим временем, ради Бога.

Тамара пожала плечами и ушла с тарелками; Полина пошла кормить поросенка; дед, сложив на фанерке по-покойницки руки, разглядывал Илью.

– Ты ей про какую картину говорил? – спросил он отчетливо, хоть и тихо.

От неожиданности Илья поперхнулся:

– Картину? Ренуара. Жанна Самари.

– Не видел, – сказал дед. – Он кто, Ренуар?

– Французский художник…

– Французы в бабах разбираются. Что ж он некрасивую рисовал?

– Почему некрасивую? – удивился Илья. – Очень красивую.

– Чего ж ты Томке врешь? Памороки забиваешь?

– Да нет же! – хотел пояснить Илья, но дед плотно закрыл глаза и отвернул голову от Ильи: аудиенция была закончена. «Черт знает что обо мне решил! – думал Илья. – Вот тебе и глухой».

Он вышел во двор. За невысоким штакетником начинался двор, из которого несся пьяный густой фиалковый дух, а возле калитки этого двора все так же сидела на венском стуле Мокеевна. Полина подошла тихо, встала рядом с Ильей.

– Вы в городе фиалку небось и не нюхаете? – спросила она.

– Почему? Мама всегда на балконе сажала, – ответил Илья, вспоминая, как осторожно делала это мама, боясь, чтоб фиалки было не слишком много.

7
Перейти на страницу:
Мир литературы