Оборотень и ведьма. Дело о сердечной краже - Смирнова Ирина "cobras" - Страница 4

– Чего надо? – проскрипел он, и тут же плюнул в сторону Игната. – Привела хмыря городского… Пф! Не буду я с вами говорить!

– А черноплодовой настойки не хочешь? С мятой? – проворковала я, протягивая старику бутылочку. – И закуски тебе собрала…

Домовой замер, нос у него задрожал.

– С мятой? С мятой я люблю! – Он ловко выхватил у меня бутылек.

Пока старик причмокивал, я присела на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне, и без экивоков прямо попросила:

– Расскажи про Гришку. Ты же ему помогал амулет создать?

Презрительно фыркнув, домовой обдал меня ароматом забродившей черноплодки.

– Помогал! А он обещал мне за это золотую ложку из города привезти. И где та ложка? – Старичок ткнул пальцем в сторону Игната. – Все городские врут! И наших учат…

– А где еще городские соврали? И что с ложкой случилось? – продолжила выпытывать я.

Под причитания, прерываемые похлебыванием из бутылочки, удалось выяснить, что да, один из создателей амулета-оберега сейчас сидит перед нами. И да, купил этот амулет городской богатей, которому прям очень нужен был точно такой же, как в нашем Храме.

Гришка выковал ему точную копию, потому как пил он, может, и запойно, а руки у него были золотые. А его домовой навесил на эту копию оберегающие заклинания.

– Вот только ложки мне никто не дал! – заливая в себя последние капли настойки, горемычно выдохнул старичок. – То сил нет в город ехать, то ложек золотых нигде не было… а потом раз – и «денег нет»! Мало богач дал, на ложку не хватило. Эвона оно как… Обманул, выходит.

Скорее всего, богач никого не обманывал, просто Гришке стало жаль тратить часть денег на ложку. Ему ж надо было дочь красиво замуж выдать, односельчанам пыль в глаза пустить, и чтобы на запой осталось. Знаю я таких мужиков…

– Да уж, нехорошо вышло, – с сочувствием похлопала я домового по плечу. – А теперь, оказывается, и твой амулет, и наш, Храмовый, пропали. Не знаешь, кто может так шалить?

– Домовые, в отличие от людей, не лгут и не воруют. – Старичок гордо задрал нос. – Но подозрения у меня имеются. Только просто так я их вам не расскажу. Ложку хочу…

– Золотую?! – не выдержав, вклинился в наш разговор Игнат. – А не…

Я так зыркнула на оборотня, что тот поперхнулся и замолчал, а домовенок обиженно закончил:

– Обычную. Но красивую! Чтоб глаз радовался…

Мы вышли из покосившейся развалюшки, и прохладный ветерок резко дунул в лицо, будто пытаясь отогнать неприятные запахи.

– И дальше что? – Игнат лениво потянулся, будто мы не вора ищем, а планы на вечер обсуждаем, и медленно двинулся в сторону деревни. Я пристроилась с ним рядом. – Может, твой домовой просто бред нес? Выпивоха же, под стать бывшему хозяину. Сам придумал, сам обиделся? Да и какие там у него еще подозрения… Ни имен, ни явок – ничего конкретного.

– Да ладно тебе, котик, – подтолкнула я парня локтем в бок. – Может, домовой еще чего припомнит. Главное – задабривать правильно.

Рассуждал-то Игнат верно, но проку от таких рассуждений как от козла молока.

– Может, у тебя есть другие идеи, сыскарь? – подколола я его. – Вот и помалкивай. А ложку красивую найти нетрудно.

– Да уж, с девицами оно посложнее будет, – рассмеялся городской подхалим. – Я даже готов свою уступить, ту, что из города привез. Но если твой бородач врет, ты мне такую же купишь.

– Ты про девицу или про ложку? – насмешливо фыркнула я, обгоняя слишком уж замедлившегося парня. – Я, между прочим, уже подарок домовому собрала! Так что все честно: с меня – подарок, с тебя – ложка.

Игнат рассмеялся, догнал меня и, подхватив под руку, жарко выдохнул в ухо:

– Тогда пойдем со мной, ведьмочка. Посмотришь, как коты сокровища хранят.

Вот же гад пушистый! По всей спине мурашей пустил, да и сердце забилось раза в два быстрее. Телом меня тянуло к этому выскочке, хорошо хоть разумом понимала: таких, как он, стороной обходить надо. Красавец, самоуверенный наглец и бабник! Зачем мне такое счастье?!

Дом у реки оказался крепким, хоть и старым: резные ставни, подкрашенные охрой, пахли свежей смолой, а на крыльце в глиняных горшках цвели бархатцы. Игнат распахнул дверь, пропуская меня вперед. Внутри пахло древесиной и воском, из мебели ничего лишнего: стол, два стула, комод для вещей и лавка у печи. И чистые, хоть и штопаные занавески на окнах.

– Вот! – Парень с гордостью покрутил передо мной вытащенной из кружки ложкой: медной, как в городе любят с тонкой гравировкой виноградной лозы по черенку. – Красиво, да?

– Ничего особенного, – соврала я, пряча улыбку.

Ложка была идеальна – скромная, но изящная.

– Тогда пошли, – Игнат опять наклонился слишком близко, пощекотав шею своим дыханием, – пока не передумал.

Возвращались мы вдоль реки. Солнце уже стояло в зените, а вода искрилась, словно рассыпанные самоцветы. Игнат то и дело «случайно» задевал мое плечо, а я притворялась, что не замечаю.

Мы подошли к развалинам кузницы, и я придержала парня за рукав, взглядом указав на тень, мелькнувшую в дверном проеме почти развалившейся пристройки. Домовой нетерпеливо кружил рядом с домом, ожидая заслуженного подарка. Я вытащила ложку, покрутив ее между пальцев. Медь заиграла в косых лучах солнца, бросив блик прямо в угол, где копошилась тень.

– Дедушка, гляди-ка, что принесли! – позвала я, нарочито громко, чтобы перекрыть скрип ветра в щелях.

Домовой вынырнул к нам, словно крот из норы. Его глаза-угольки сразу прилипли к ложке. Он схватил ее обеими руками, причмокивая, словно ребенок, получивший пряник.

– О-ой, смотри-ка, виноградные листочки! – заворковал старичок, водя корявым пальцем по гравировке. – Как в боярских хоромах! Я ее маслом маслить буду, чтоб не зеленела…

– Расплылся, как кот на печи, – снисходительно проворчал Игнат. – Теперь твоя очередь, бородач. Кого ты там подозреваешь?

Домовой вдруг съежился, прижимая ложку к животу, будто боялся, что мы ее отнимем.

– Не я… Кикимора с реки видела! Настасья мельникова ночью у храма шныряла. В черном плаще, как ворона…

– Настя? – изумилась я, представив нашу деревенскую язву-зазнайку крадущейся в ночи. – Та, что в город ездила «ткацким премудростям» учиться?

– Она самая! – Домовой закивал так рьяно, что с его бороды посыпалась труха.

Вот уж на кого никогда бы не подумала. Единственная дочь мельника, красивая, капризная, избалованная. Летом куталась в шелковую шаль, вытканную золотыми нитями, а зимой заставила всех деревенских парней искать ее потерянную янтарную брошь.

Но та же Настя каждое полнолуние первой несла в храм пироги с маком. И, сморщив нос, мыла полы в избе больной Марфы-пряхи, потому что Велес велит помогать сирым и слабым.

Никак не получалось представить, что она могла похитить амулет божества, которому поклонялась чуть ли не с рождения. И уж тем более зачем ей могла понадобиться книга Чернобога?

Может, кикимора обозналась или домовой что-то напутал? Или Настя, с ее манией величия, решила, что ей позволено больше, чем другим? Ведь даже нарушая запреты, она свято верила: Велес простит избранную.

– Одно ясно, – буркнула я, когда мы отошли от кузни подальше, – говорить со мной Настя не станет, да и тебе с три короба наплетет, если сразу с лестницы не спустит. Так что мы к ней бабу Груню подошлем.

– Еще чего не хватало! – возмутился Игнат. – Давай сразу всю деревню привлечем друг друга допрашивать!

– Дело хорошее, но труднореализуемое, – ухмыльнулась я, останавливаясь на берегу реки. – Потому как баба Груня ее не расспрашивать станет, а в чай пару капель зелья правды добавит. Дальше уж твоя задача из опоенной девки правду вытянуть. Не подведи…

Мы застыли у кромки воды, где река, словно змея, извивалась между камней. Игнат подкинул в ладони приплюснутый камешек, но так и не бросил – замер, с каким-то опасливым подозрением глядя на меня. Я с размаху поддала по воде носком сапога. Брызги веером хлестнули в его расстегнутую рубаху.