Разлучница для генерала дракона - Юраш Кристина - Страница 5

– Вот, госпожа, – кротким голосом сказала она.

Герцогиня, словно совершенно не замечая окружающих, подняла одну из шляп – из тончайшего шелка, украшенную жемчужными бусинами и перьями павлина. Она медленно, с присущей ей грациозностью примерила ее перед зеркалом.

Я наблюдала за ней, ощущая, как сердце неровно бьется.

Ее лицо – словно сделанное из фарфора – отражало в зеркале идеальный образ. Как же меня бесило и нервировало то, что мне приходилось терпеливо ждать ответа. Но требовать ответ я не имела права. Поэтому и я, и экономка, и служанка, все мы просто стояли и ждали, когда герцогиня налюбуется своим отражением.

Она улыбнулась, взглянув на себя в зеркало, и, словно в другой реальности, начала рассматривать шляпки и платья, будто вопрос о ее дочери – о малышке, был ей вовсе не важен.

Наверное, я слишком предвзята, вспоминая скандальных яжематерей нашего мира, готовых забить всем, что попадет под руку, любого негодяя, осмелившегося обидеть из кровиночку.

Красавица, что стояла передо мной, была лишь отражением своего времени. Она из тех, кто любит детей с шести до семи вечера и во время семейных прогулок. Такие, как она, остаются для собственных детей недосягаемыми богинями, которые иногда нисходят со своего пьедестала, чтобы погладить по головке и улыбнуться ослепительной улыбкой. Остальное все делают слуги. И я должна быть благодарна такой матери за возможность заработать.

Я почувствовала, как внутри меня что-то зашевелилось – то ли раздражение, то ли жалость. Но я сдержалась, понимая, что сейчас главное – сохранить спокойствие, ведь ей плевать, кто будет заботиться о ребенке.

Она продолжала рассматривать себя, словно наслаждаясь своей красотой, а я стояла тихо, наблюдая, как прекрасная, холодная герцогиня превращается в идеальный образец безразличия. И внутри меня закипела волна тревоги и отчаяния.

Герцогиня повернулась ко мне, еще раз взглянув на меня с высоты своего положения.

И я почувствовала, что сейчас она даст ответ.

– Ну хорошо, вы приняты, – заметила она, кивнув экономке. – Но при одном условии…

– Надеюсь, вы понимаете, что ваш ребенок – не ровня моему. Я забочусь о своей дочери и не хочу, чтобы ваш ребенок находился рядом с моим. Играл ее игрушками, лежал в ее колыбели. Я слышала, что многие кормилицы так делают. Кладут своего младенца в колыбель к хозяйскому. Я против. Поэтому пусть ваш ребенок находится подальше от моего. А лучше – отошлите его к родственникам, – заметила герцогиня, кивнув экономке. – Проследи, Грейс, чтобы новая кормилица неукоснительно соблюдала это правило.

– Да, мадам, – чинно кивнула экономка.

Меня тут же поспешили вывести из роскошной, пахнущей дорогими духами комнаты.

– У меня нет родственников, – прошептала я, глядя на экономку, которая тут же нахмурилась. – Мне некуда отослать ребенка.

– Тогда вам придется держать своего ребенка подальше от хозяйского. Вам будет тяжело, – заметила экономка. – Надеюсь, он у вас не крикливый. Не хватало, чтобы детские крики по ночам не давали спать!

– Нет, что вы, – прошептала я, видя, как меня ведут на чердачный этаж, где размещались комнаты для слуг.

– Вот ваша комната. Я не знаю, как вы будете разрываться между детьми, но уж постарайтесь! – кивнула экономка, когда я осматривала скромную обстановку. – Располагайтесь. Я зайду за вами, чтобы проводить вас к ребенку.

Вещей у меня было немного. Скромные платья переехали на крючки в шкафу, а я уселась на кровать, пытаясь покормить грудью дочку. Вчера она немного поела, а сегодня едва-едва.

– Ну, зайка, – шептала я, гладя ее по нежной щечке. – Ну поешь… Ну хоть немножечко…

Я видела, как единственная близкая и родная душа в этом мире борется за каждый вдох.

– Пожалуйста, моя крошка, – прошептала я тихо, словно боялась разбудить смерть, – пусть хоть чуть-чуть…

Мелисса не открыла рот. Только слабо дернулась, сопротивляясь. Словно сама уже устала бороться. Ее лицо – бледное, с синими кругами под глазами – было безжизненно, и я чувствовала, как растет отчаяние.

Внутри меня ледяной глыбой застыл страх, что я не смогу ей помочь, что моя слабость не даст мне спасти ее. Я потерла свою щеку, чувствовала, как кожа под моими пальцами становилась влажной от слез. Я сейчас сама – словно тень, истощенная и разбитая – не могла донести до единственной близкой и родной души хоть чуточку тепла и жизни.

Болезнь случилась внезапно.

Я даже сама не поняла, что произошло.

Еще вчера это была маленькая здоровая, активная девочка с отличным аппетитом, вдруг притихла. Я меряла температуру, думала на зубки, рассматривала покакули. Но все было в порядке.

К вечеру дочь совсем поникла.

Я с сожалением вспомнила наш мир. Я бы сто раз уже погуглила симптомы, отнесла бы ее в больницу, ждала бы анализов, план лечения. Но здесь все было иначе. Здесь государству не было никакого дела до ребенка бедной вдовы. Если, конечно, у вдовушки не завалялась в чулке приличная сумма денег.

Я поцеловала дочку, умоляя держаться.

– Вы готовы? – спросила экономка, постучавшись в дверь.

Глава 10

– Да, – кивнула я, переложив Мелиссу на кровать и сделав из одеяла гнездышко.

– Надеюсь, вы помните, что хозяйка не потерпит присутствие вашего ребенка рядом с юной госпожой, – строго произнесла экономка, ведя меня по коридору. – Нам сюда.

– А господин генерал? – с тревогой спросила я, вспоминая слова доктора о помощи.

– Он сейчас на передовой. Его нет дома. Но скоро должен вернуться, – заметила экономка.

«Скоро должен вернуться!» – пронеслась в голове спасительная мысль. Я представила, как падаю на колени перед ним, как умоляю спасти моего ребенка. И если он не откажет в просьбе, я готова буду целовать землю, по которой он ходил!

Слёзы выступили на глазах, когда я подумала о том, что спасение близко.

– Нам сюда, – пригласила экономка.

Она открыла дверь, поглядывая за моей реакцией на потрясающую роскошь, с которой была обставлена детская комната.

Слуги, как правило, любили хвастаться роскошью дома, в котором служат. И сейчас экономка явно ожидала от меня широко распахнутых глаз и открытого от изумления рта.

Тут действительно было чем восхищаться.

Высокие потолки, украшенные изысканными лепнинами, стены, обитые дорогими тканями, а в центре – огромная кровать с изящным изголовьем и балдахином, словно из сказки. В углу стояла роскошная колыбель, украшенная тонкими кружевами и золотыми нитями.

Я взглянула на нее и почувствовала, как сердце сжалось от несправедливости.

Внутри колыбели лежала здоровая девочка – розовощекая, с темными волосами и большими серыми глазами, полными жизни и беззаботности. Она выглядела такой же, как моя собственная дочь, – только здоровая и смеющаяся, словно лучик солнца ласкал ее личико.

Я невольно задержалась взглядом на малышке, и в груди вдруг зашевелилась смесь чувств: зависть, злость и одновременно – тихое, болезненное сожаление. Эта роскошь, эта безмятежность – всё казалось мне чужим миром.

Я почувствовала, как моя грудь сжалась, словно кто-то вырвал сердце, и я, словно на грани слез, боролась с желанием опуститься на колени и зарыдать.

Счастливый, здоровый ребенок лежал передо мной, а я чувствовала, как подступает гнусная черная зависть, пытаясь убить всё хорошее, что есть в моей душе.

– Почему так сложилось? – мысленно прошептала я про себя, чувствуя, как мои руки дрожат от внутренней борьбы. – Почему моя крошка сейчас умирает в темной комнате для слуг, а эта девочка – в такой роскоши?

Внутри меня зародилась злость на судьбу, на несправедливость, которая так жестоко обманула меня.

Мои глаза наполнились слезами, и я почувствовала, как их горячие слезы застилают взгляд. Мои руки – тонкие, бледные, с дрожью в пальцах – словно не слушались меня, и я с трудом сдерживала сильное желание отвернуться и уйти.