Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ) - Алмазный Петр - Страница 17

Я смотрел в окно автомобиля на просыпающийся Свердловск. Даже не смотря на работающую печку, в салоне чувствовалась зимняя стужа. За окном градусов пятнадцать мороза. Заканчивался первый месяц весны, но здесь не было даже намека на оттепель.

Город просыпался. Фонари еще горели, но их тусклый свет уже растворялся в первых отблесках восходящего солнца. Люди уже стояли на остановках, пряча лица в воротники, переминаясь с ноги на ногу. Торопились к утренней смене на заводы и фабрики, спешили в институты, конторы. Их жизнь шла в прежнем ритме…

В окнах домов, как и в зданиях, где располагались объекты социальной сферы, тоже горел свет. Привычная, размеренная жизнь огромного города-завода.

Глядя на знакомую до боли картину, я думал о том, как хрупко все…

Люди, закутанные в свои шарфы, думали о насущном — об опоздании, о семье, о дефиците какого-нибудь товара. Они строили планы на вечер, на выходные, на жизнь. И даже не подозревали о том, что этот день едва не стал совсем другим. Тонкая пленка повседневности, кажущаяся такой нерушимой, могла порваться в одно мгновенье. И только потому, что Ельцин захотел на чужой беде в рай въехать.

Уже сидя в самолете, продолжал думать об Ельцине. То, что Борис боится потерять Корнилова — ежу понятно. Свой человек на посту председателя УКГБ ему жизненно необходим. Это глаза и уши. Через таких, как Корнилов, Ельцин держит под контролем ситуацию в области и не только, но самое главное — обеспечивает себе тыл. Без него Борис Николаевич будет уязвим, уже хотя бы потому, что в ближайшее время исполняющим обязанности начальника УКГБ назначат заместителя Корнилова. А это у нас Войцицкий Эдуард Павлович. Если можно так сказать, то Войцицкий — это такой чекист до мозга костей, служака, человек, который тянет всю оперативную работу на себе. И, насколько я знаю эту сволочь Ельцина, он сейчас попытается сделать все, чтобы переложить вину с генерала Корнилова на Войцицкого, представив того как главного виновника чрезвычайного происшествия.

Мне надо решать вопрос с Ельциным и быстро.

Этот инцидент на Белоярской… Пусть даже формально, по документам, Борис Николаевич здесь белее снега. Ни одного приказа, ни одной резолюции. Дистанция выдержана Ельциным безупречно.

Но и он, и уж тем более я, понимаем, как устроена власть. Она держится не на протоколах и отчетах. Настоящая власть в доверии, в негласных договоренностях и, самое главное, в круговой поруке.

Когда же твой ставленник оказывается в эпицентре такого скандала, брызги летят и на тебя. И самым «забрызганным» у нас окажется еще один товарищ с Урала. Рябов — секретарь ЦК, который как раз и курирует оборонную промышленность. Человек, буквально за уши протащивший Ельцина на свое место. Но он человек честный, насколько я знаю. Тоже много читал его мемуаров, когда в той, гуляевской жизни, пытался понять, как этот малограмотный, хамоватый, запойно пьющий Ельцин стал президентом России. А Рябов в своих воспоминаниях написал: «Я открыл Ельцина и очень жалею об этом».

Но — это в той жизни, которую я уже прожил. Сейчас же Рябов вряд ли отмоется, потому что его же протеже будет топить его всеми способами. Чуть только потянуло душком скандала — все, считай, ты вылетел из обоймы…

Ельцин понял это мгновенно. Именно поэтому так мешком осел на стул, словно ноги перестали держать его. И его ярость — она вызвана не гневом, а страхом потерять контроль и оказаться беззащитным перед обстоятельствами и, что важнее, перед Москвой. То, что он будет бороться за свою личную вертикаль власти, это как дважды два.

А вот люди, которые могли погибнуть, это фон. Это досадные помехи, которые приходится учитывать — пока. Когда Ельцин стал президентом — в моей прошлой жизни — на людей он уже не оглядывался.

Почему-то вспомнился другой Борис — Немцов, которого одно время считали преемником Ельцина. Я хорошо помнил его попавший в сеть телефонный разговор с Яшиным и Пархоменко, во время событий на Болотной площади: «Состав завтрашнего митинга очень сильно отличается от всех предыдущих. Это трусливые „белые воротнички“, такие хомячки из интернета. На митинге на Чистых прудах десять процентов были политически мотивированы, а девяносто процентов были абсолютно такие овощи, которые типа возмущены, что их нае***и. Они кретины, они мне памятник должны поставить вместо Дзержинского на Лубянке. На Болотной будут такие пингвины боязливые. Я считаю, что нам нужно сделать так, чтобы их не тронули. Иначе они от нас отвернутся и скажут, что мы их как пушечное мясо использовали»…

Дальше он очень нецензурно высказался о своих соратниках, и очень наглядно показал, как деньги «делают» власть. Цинизм его речи зашкаливал.

Тогда я невольно сравнивал отношение Немцова к народу с тем, что было при Брежневе. Советское уважение к рабочему человеку, да просто к людям, осталось в прошлом. Именно тогда я это понял окончательно. Даже когда в восемьдесят девятом Борис Ельцин помочился на колесо самолета во время визита в Соединенные Штаты, я еще не верил, что это насовсем. Еще теплилась надежда, что Союз вернется. Но — Ельцин переиграл всех…

Попробую предположить, какие шаги предпримет Ельцин сейчас? От обвинений в ЧП на АЭС он априори защищен, а вот вопрос с расследованием УСБ он попытается снять любой ценой. И за ценой не постоит, в этом не сомневаюсь.

Да, и надо сразу пресечь все попытки Ельцина свалить вину на Войцицкого, чтобы «отмазать» своего человека — генерала Корнилова…

Приземлились в Чкаловском, неподалеку от Звездного городка. Что порадовало — меня уже ждал Соколов.

— Владимир Тимофеевич, ну наконец-то я с вами встретился! — как-то даже по родственному обрадовался ростовчанин.

«Хорошо, хоть обниматься не полез», — подумал я, устало опускаясь на сиденье рядом с водительским.

— Новости есть? — спросил Соколова. — Только без лишних эмоций, Андрей. Докладывай сухо и по делу.

— Хотел бы сухо, но не получится, — майор вел машину так же, как делал все — безудержно, залихватски, и с чисто ростовским пофигизмом. Сам был свидетелем ростовских «ПДД» не раз. Водитель мог остановиться посреди шоссе с плотным потоком транспорта, развернуться, наплевав на сплошную полосу дорожной разметки, и поехать в обратном направлении.

— Все-таки постарайся не сильно растекаться «мыслию по древу», — я вздохнул, попытавшись вспомнить, когда последний раз ел?

— У меня тут вам хавчик припасен, — Соколов открыл бардачок и вытащил завернутый в промасленную бумагу бутерброд. — Что-то подумал, что в военном самолете бортпроводниц не предусмотрено, и кормить вас никто точно не будет.

Я надкусил: кто бы сомневался, с рыбой! Но вкус божественный! Помахал бутербродом, мол, продолжай, сам же впился зубами в еду.

— Ельцин как только приехал, сразу же направился на Старую площадь, — доложил Соколов уже поспокойнее. — Там он попытался встретиться с Капитоновым, но тот просто пулей от него сбежал. Как от чумного шарахнулся, и до конца рабочего дня больше не появился на своем рабочем месте. Ельцин прождал Ивана Васильевича в приемной около часа. После он зашел в Комитет партийного контроля. Там же, в здании ЦК, в соседнем подъезде…

Соколов прервался, чтобы высказать свое мнение о медленно едущем автомобиле впереди и о других участниках дорожного движения:

— Ну куда ты лезешь? Скорость прибавь! — прокричал он в открытое окно, но тут же повернул голову ко мне и продолжил:

— У Соломенцева тоже возмущался так, что в приемной слышно было. Потребовал, чтобы создали комиссию, но уже по партийной линии проверили работу Свердловского обкома и сделали независимую оценку строительных работ. Как я понял, тряс бумагами с разрешающими подписями. Еще что-то про клевету на предмет бани для работников обкома кричал. Это, как я понимаю, в пику нашей проверке, Владимир Тимофеевич?

— Ты прав, нападение — лучший способ защиты. Но продолжай, — я свернул бумагу, жалея, что бутерброд такой маленький и сунул ее в бардачок. — Что дальше?