Осколки счастья - Брюс Ольга - Страница 5

Однако мучения Ильи в тот день только начинались. Объяснив новую тему, Валентина Ивановна вызвала его к доске, желая проверить знания, и рассердилась, поняв, что он не собирается отвечать ей.

– Синельников, у меня нет времени играть с тобой в молчанку! – воскликнула она, принимая его молчание за вызов. – Или отвечай, или неси дневник и я поставлю тебе двойку!

– Н-не н-надо д-д-двойку… – тихо попросил Илья, и тогда-то все услышали, с каким трудом он выговаривает слова.

Класс так и ахнул. А смущённая Валентина Ивановна махнула рукой:

– Ладно. Садись на своё место, я потом спрошу тебя.

На перемене все обступили Илью, осыпая его вопросами, но он не знал, что отвечать ребятам и продолжал молчать. Тогда Юрка Чудинов, не желавший ни с кем делить внимание к себе, сильно толкнул его, едва не сбив с ног:

– Слышь ты, убогий! Ты же заика, а не глухой! Отвечай, когда с тобой люди разговаривают…

В глазах Ильи потемнело. Ему вдруг показалось, что он снова находится в детском доме, среди диких, злобных зверят, похожих на детей. И, не дожидаясь, когда они накинутся на него и начнут бить, Илья первый бросился на своего обидчика.

Их разняла всё та же Валентина Ивановна и, выяснив, кто зачинщик драки, без долгих разговоров отвела Илью к директору. А тот сразу же вызвал к себе маму Юлю и Павла.

– Подумать только! – ругал мальчика потом дома Павел. – В первый же день устроил такое! А если бы ты сломал этому ребёнку что-нибудь? Или выбил бы глаз? Илья! Ты не должен так себя вести! Ты же не дикарь! Понимаешь ты это или нет?

Мама Юля Илью ругать не стала. Она только обработала его синяки и ссадины, а потом прижала к себе и тихо попросила, чтобы он вёл себя в школе хорошо.

Илья кивком пообещал ей это, и был очень рад, что смог сдержать своё обещание. Дети больше не трогали и не задирали его, потому что видели, с каким неистовством он тогда бросился на Юрку, оставляя под глазами мальчишки огромные синяки. Юрка тоже с тех пор не задирал новенького, но чётко следил, чтобы никто не нарушал негласный бойкот, объявленный Илье.

Это всё было в третьем классе. Сейчас Илюша учился уже в четвёртом. Но общаться с ним по-прежнему никто не хотел, за партой он сидел один и даже дежурил по классу один, хотя Валентина Ивановна всегда назначала ему какого-нибудь помощника.

Сев за свою парту, Илья принялся готовиться к уроку, и был очень удивлён, когда прозвенел звонок, а Валентина Ивановна всё ещё не появилась в классе. Она практически никогда не опаздывала, и если кто-то приходил после неё, она сразу же отправляла его к доске отвечать пройдённый материал.

Остальные дети тоже с недоумением переглядывались, а самые смелые даже несколько раз выглянули в коридор.

– Идёт!!! – подпрыгнул на месте Петька Иванцов и зайцем припустил к своей парте. Едва он успел плюхнуться на стул, в кабинет вошла Валентина Ивановна, но только не одна, а с какой-то девочкой.

Мальчишки, все как один, ахнули, а девчонки завистливо заёрзали на своих местах – очень уж маленькая незнакомка была похожа на знаменитую гостью из будущего – Алису Селезнёву. Та же копна мягких каштановых волос, те же огромные, на пол-лица глаза, та же широкая добрая улыбка…

– Знакомьтесь, ребята, – сказала Валентина Ивановна, представляя всем новую одноклассницу, – это Вера Сайко и она теперь будет учиться в вашем классе. Вера, ты можешь занять любое свободное место, а теперь давайте приступим к уроку.

Вера раздумывала недолго и, пройдя между двумя рядами парт, остановилась возле Ильи:

– Можно я сяду с тобой? – спросила она приветливо и удивлённо вскинула брови, когда Илья невольно отшатнулся от неё.

– Не садись с ним, он же шизик! – воскликнул Юрка, класс засмеялся, но Валентина Ивановна постучала указкой по столу:

– Тихо! Чудинов, я кому сказала?! Прекрати кривляться! А ты, Сайко, садись с Полухиной или Комаровым. И побыстрее, пожалуйста. Урок идёт уже десять минут.

Вера как будто не услышала её слов, подвинула к себе стул и села рядом с Ильёй, улыбнувшись ему широко и открыто.

Всё поплыло перед глазами мальчика: стены, парты, доска, Валентина Ивановна… Илья почувствовал внезапный и острый приступ тошноты, а потом свалился со стула, потеряв сознание.

***

Поезд, на котором Люба возвращалась домой от Шуры, мерным стуком отсчитывал километры пути, и точно так же спокойно и равномерно мысли девушки сменяли друг друга. Она думала о своей несчастной сестре, о том, как трудно ей, бедняжке, переносить незаслуженное наказание.

Люба ни одной минуты не сомневалась в том, что Шура ни в чём не виновата, и, может быть поэтому, ей было тяжелее вдвойне.

Люба вздохнула. Что-то неуловимое изменилось в её сестре, и Любаша не могла понять, что именно. То ли внутренний стержень Шуры сломался, то ли напротив, он стал ещё более крепким и массивным, как… как у бабушки Анфисы.

Эта мысль настолько поразила Любу, что она чуть не вскрикнула. Неужели и Шура вернётся домой такой же строгой, серьёзной и неулыбчивой? Неужели она, как и бабушка Анфиса, будет обречена на вечное одиночество? Конечно, бабуле повезло, что у неё сначала появилась дочка Людмила, а потом и она, Люба. Но у Шуры ведь жизнь может пойти совсем по-другому пути.

Поезд зашипел и остановился на одной из станций, и полупустой плацкартный вагон быстро заполнился разноголосой шумной толпой, отвлекая Любу от её невесёлых мыслей. Не суетился только один, немолодой уже мужчина. Он спокойно закинул свой рюкзак на верхнюю полку и подмигнул Любе, которая смотрела на него со своего места:

– Ну что, чернявая, соседями будем? Меня вот Григорием зовут. А тебя?

– Люба, – ответила ему она.

– Что же ты, Люба, такое место неудобное себе взяла? – кивнул её новый знакомый. – Мало того, что наверху, так ещё и боковое. Ехать-то далеко?

– До Воздвиженска, – ответила она. – А насчёт места мне всё равно. Мне и тут удобно.

– И я до Воздвиженска, – почему-то обрадовался Григорий. – Вот и хорошо. Значит, целые сутки соседями будем…

Обе нижние полки заняли две полные женщины, а боковую – их немолодой уже спутник, напомнивший Любе Дон Кихота из учебника по литературе.

Все трое сразу же разместились у столика и принялись выкладывать на него продукты, захваченные в дорогу.

– Коленька, иди к проводнице и скажи, чтобы она принесла нам чаю, – распорядилась одна из женщин, разворачивая промасленную бумагу, в которую была завёрнута жареная курица.

– Софочка, – смущённо проговорил Дон Кихот, – может быть, подождём, пока поезд тронется. А то как-то неудобно…

– Неудобно штаны через голову надевать, – отрезала та и, облизнув испачканные жиром пальцы, принялась чистить варёные яйца, в то время как их спутница, нарезав толстыми ломтями колбасу, воткнула консервный нож в банку со шпротами и, с силой надавливая на неё, начала открывать консервы, заполняя всё пространство стойким рыбным ароматом.

Люба с интересом наблюдала за этими людьми, но запахи вкусной еды заставили её почувствовать подступивший голод и она, не сдержавшись, громко сглотнула. Григорий с пониманием посмотрел на неё:

– Ничего, потерпи немного. Сейчас они поедят, и мы тоже будем обедать.

Люба смущённо покачала головой:

– Я не хочу, я недавно ела.

– Я тоже недавно ел, – мгновенно отозвался Григорий. – А сейчас вот снова захотел. И не спорь, пожалуйста. Я не люблю есть один. Правда, таких разносолов у меня с собой нет, – он кивнул вниз на обильно уставленный едой стол, – но кое-что тоже найдётся. Пусть только сначала эти поедят…

Двигая толстыми щеками, Софа подняла голову и презрительно посмотрела на Григория и Любу, а потом не спеша продолжила обед, обсуждая со своими спутниками какую-то дальнюю родственницу, по всей видимости, одинокую старушку, к которой они направлялись в гости.

Прошёл целый час, и Коленька-Дон Кихот уже дважды возвращался от проводницы с чаем для себя и своих спутниц, которые явно не собирались освобождать Любе и её новому знакомому место у столика и не обращали внимания на вежливые просьбы Григория.