Наследник 4 (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 21

Мнишек сжался под моим взглядом.

— Но мы… мы не виноваты, княже! Это все они…

— Разберемся, кто виноват, а кто нет, — прервал я его. — Сыск покажет. А покуда… — я сделал паузу, — покуда вы и дочь ваша останетесь здесь, в Москве. Под моей охраной. Государь Дмитрий Иоаннович еще не предан земле. Его надобно проводить со всеми подобающими почестями, отслужить панихиды, помянуть как положено. Это наш долг. А вот когда земля примет его тело, когда страсти улягутся… вот тогда и подумаем о дальнейшей судьбе вашей. И о судьбе вашей дочери. А нонче — ступайте.

Я кликнул сторожей, стоявших за дверью.

— Уведите их. В разные покои. И чтобы никакого общения меж ними. И глаз с них не спускать.

Когда Мнишеков увели, я остался один, обдумывая только что услышанное. Игра становилась все сложнее и запутаннее. Головин, казначей… его нужно будет брать тепленьким. И как можно скорее. Но теперь у меня появились новые ниточки, за которые можно было потянуть. И я намеревался тянуть за них до тех пор, пока весь этот клубок интриг не распутается. Да и потом отпускать Марину нельзя…

Ладно разберемся.

— Поздей — заорал я, и он тут же вошел в кабинет.

— Берешь Елисея, Агапку и еще людей у Волынского из тех кто Москву знает. Да стрельцов, — задумчиво произнес я.

— Чего сделать то? — не утерпел дядя.

Глава 12

— Чего сделать-то? — не утерпел дядя Поздей, шагнув в кабинет после разговора с Мнишеками.

— Тихо, дядя. — Я жестом велел ему прикрыть дверь. — Дело важное, и шума не надобно. Бери Елисея, Агапку и еще десяток людей у Волынского из тех, кто Москву знает. Да стрельцов верных прихвати.

Я на мгновение задумался, выстраивая в голове порядок действий.

— Первым делом — казначей Головин. Он пособник изменников. Взять его нужно тихо, без шума и пыли, чтобы по приказам паника не пошла. Может, еще у себя на подворье, а может, уже и здесь. Не в общий подклет его, а запереть в одной из палат в Кремле, под крепкой охраной. Чтобы ни одна душа о нем не знала. Мне нужно знать, что он успел натворить и с кем связан.

Поздей мрачно кивнул, его глаза хищно блеснули. Он любил такие дела.

— А Елисею, — продолжал я, — задача похитрее будет. Мнишек сдал своих духовников-иезуитов. Каспара Савицкого, Миколая Чижовского, Анджея Лявицкого, Станислава Гродзицкого и еще пятерых из их братии. Я хочу, чтобы Елисей их нашел. Пусть берет людей, кого сочтет нужным. Переверните город, но найдите мне этих чернецов! Мне они нужны живыми, для допроса. Действуйте тихо, но, если будут сопротивляться, берите силой. Они не должны уйти! Кто-то из них наверняка должен быть в кремле и следить за всем. Сейчас наверняка затихарился. Как Головина возьмете, поможешь Елисею.

— Понял, княже, — кивнул дядя. — Сделаем все в лучшем виде. Головина возьмем, а Елисей, он хитрец и проныра тот еще, отыщет этих ксендзов, хоть они под землю провались.

Он вышел, а я остался в кабинете, чувствуя, как начинают двигаться запущенные мной шестеренки. Пока одни ищут, другие уже говорят.

Через полчаса ко мне вошел дед Прохор, а с ним и Матвей Григорьевич Волынский.

— Заговорили, Андрей, — начал дед без предисловий. — Оба. И Мацей, и сотник рыжий.

— Сотник сознался, что Мацей ему двадцать рублей серебром дал, да еще тридцать посулил, чтобы он смуту в рядах стрельцов чинил и тебя оговорил, — добавил Волынский. — Дешево же он свою честь продал, собака.

— А Мацей? — спросил я, подаваясь вперед.

— Этот поначалу запирался, — хмыкнул дед, — да только люди наши ему слово доброе сказали, он и поплыл. Подтвердил все, что Мнишек наплел. И про иезуитов, и про их планы, и про Головина с печатью. Только одно уточнил, — дед хитро прищурился, — что сам воевода Мнишек был не просто жертвой, а одним из главных зачинщиков, надеялся регентом при дочери стать и казной московской по своему усмотрению ворочать.

— Я так и думал, — проговорил я. — Хитрый лис. Спасибо. Теперь у нас есть все, что нужно для разговора с боярами.

В этот момент вернулся Прокоп, его лицо было серьезным.

— Княже, старец Иов прибыл. С почетом доставлен, ждет тебя в малой приемной палате, что примыкает к Грановитой.

— Чудесно. — Я поднялся. — Деда, дядя Олег, вы со мной.

Встреча с Иовом была тем, чего я ждал. Бывший патриарх, одетый в простую черную рясу, сидел на дубовой лавке. Он выглядел старым и немощным, но стоило ему поднять на меня глаза, как я почувствовал исходящую от него внутреннюю силу. Взгляд его был ясным, строгим и пронзительным. Мы поклонились друг другу.

— Отче, — начал я без предисловий, понимая, что времени на пустые речи нет. — Вы, верно, уже наслышаны о беде, что приключилась. Царь Дмитрий Иоаннович преставился. Боярин Шуйский, поднявший на него руку, схвачен. Поляки, пытавшиеся захватить власть под шумок, также разбиты и пленены. Но Москва сейчас как пороховая бочка. Одно неверное слово — и все полыхнет.

Иов молча слушал, его тонкие губы были плотно сжаты.

— Мне нужна ваша помощь, ваше святейшество, — продолжал я. — Ваше место — на патриаршем престоле. Пора вам вернуться и помочь умиротворить паству.

Иов медленно покачал головой.

— Стар я стал для таких дел, князь, — произнес он своим тихим, но веским голосом. — Силы мои на исходе, и путь земной близится к концу. Да и место то не пусто. Игнатий там сидит, по воле того, кто ныне мертв лежит.

— Игнатий⁈ — Я не сдержал усмешки. — Его сюда ляхи привели! Кто его теперь слушать станет? Он сбежит при первой же возможности! А ваша мудрость, отче, сейчас нужнее, чем когда-либо. Начать надобно с малого, но важного. Помогите похороны государя справить как подобает.

При словах «похороны государя» глаза Иова сверкнули холодным огнем.

— Какого государя, княже⁈ — Голос его вдруг окреп. — Гришки Отрепьева, расстриги и самозванца⁈ Чтобы я, патриарх московский, служил панихиду по еретику и слуге антихристову⁈ Никогда!

— Отче, — я шагнул ближе, понижая голос, — для тебя, для меня, для бояр, что правду знают, может, и расстрига. А для остальных людей по всей Руси он был царь Дмитрий Иоаннович, чудесно спасшийся сын Иоанна Васильевича!

— Ложь не может быть основой царства! — отрезал Иов.

— А кровь может⁈ — почти зашипел я. — А смута и братоубийство⁈ Представь, отче, что будет, коли мы сейчас выйдем на площадь и крикнем, что царь-то был ненастоящий, а вор и обманщик? Что тогда начнется? Народ, что вчера за него кровь лил, не нас ли с тобой на вилы поднимет⁈ Шуйский, который сейчас сидит в подклете как изменник, тут же в правдолюбца и мученика превратится! Ляхи завопят, что их царицу обманули, и потребуют отмщения! Начнется такая смута, какой мы еще не видели! Дом наш горит, отче, а вы предлагаете спорить о том, кто первым искру высек!

Иов молчал, его лицо было каменно.

— Он был на царствие помазан? — продолжал я давить, чеканя каждое слово. — Помазан. Страной правил? Правил. Народ ему присягал? Присягал. Посему, покуда не предан земле, он — государь и Рюрикович. И похоронен будет как государь, со всеми почестями. И болтать по-другому не след. А всяк, кто будет утверждать иное, — изменник и пособник смуты, желающий крови и погибели земле русской.

Я замолчал. В палате повисла тяжелая тишина. Иов долго смотрел на меня, и в его глазах боролись догма и понимание суровой правды. Наконец, он медленно, тяжело вздохнул, будто снимая с плеч непосильную ношу.

— Тяжкий грех на душу берешь, князь… и на мою вешаешь, — глухо произнес он. — Но, видно, правда твоя. Смута хуже лжи во спасение. Будь по-твоему. Помогу, чем смогу. Но на престол патриарший не вернусь. Стар. Выбирайте нового, достойного. А я лишь советом помогу, коли спросишь.

Этого было более чем достаточно. Я получил главное — его молчаливое согласие и благословение на мои действия. Теперь у меня был не только меч, но и крест.

— Благодарю, отче. — Я низко поклонился. — И ваш первый совет и помощь нужны мне немедля. Пойдемте со мной в Грановитую палату. Одно ваше присутствие укрепит правду и остудит горячие головы.