Жена ярла (СИ) - Левина Кира - Страница 1

Казалось, в тот понедельник не было ничего, кроме серости. Серое небо за окном, серые стены длинного университетского коридора, отдающее серой усталостью лицо в отражении на сером полированном полу.

Лера шла, механически переставляя ноги, и думала, что кофе, уже вторая или, быть может, третья чашка, не принесёт желанной бодрости, а лишь подстегнёт привычное оцепенение.

Её кабинет был таким же, как и она сама в тот день, пыльным и невыспавшимся. Сбросив на стол пачку студенческих работ по древнескандинавскому языку, она тяжело рухнула в кресло. Раскрытая монография пестрела знакомыми словами: "хусабю", "ярл", "вейцла"...

Порой ей казалось, что тот давно исчезнувший мир она знала куда лучше, чем свой собственный. Она могла бы с закрытыми глазами начертить план хускарла, описать по памяти наборку борта драккара или перечислить все прозвища конунга Харальда Прекрасноволосого. Но знание это было книжным, стерильным, запертым в стеклянной колбе академических текстов. Она читала о ярости, страстях и суровой жизни викингов, сидя в уютной, натопленной каморке с центральным отоплением и видом на скучную парковку.

"Каково это было на самом деле? — в который раз поймала Лера себя на мысли, проводя пальцем по изображению бронзовой фибулы. — Просыпаться на овечьей шкуре в холодной горнице? Чувствовать въедливый запах дыма, дёгтя и немытых тел? Бояться, что этой зимой умрёшь с голоду или того, что муж не вернётся из викинга?"

На душе почему-то стало тревожно и пусто.

Обычно подобные мысли накатывали поздно вечером. Сейчас же за окном был лишь второй час дня, а её уже обуревала странная, до боли тягучая тоска, будто она скучала по чему-то, чего никогда не знала. По колючему воздуху фьордов, по завыванию ветра в соснах, по чему-то настоящему, грубому, лишённому душащей оболочки современности.

Дверь вдруг с треском распахнулась, впустив в её берлогу вихрь энергии в мятом свитере и с растрёпанными светлыми волосами.

— Лера! Ты не поверишь, что опять вытворили первокурсники на семинаре по "Песни о Риге"! — провозгласил Гарик, её коллега и друг, способный с пеной у рта спорить о тонкостях кеннингов в три часа ночи.

Лера попыталась улыбнуться, но лицо не слушалось.

Гарик был её полной противоположностью. Там, где она видела лишь пыльные фолианты, он находил пылающие страстью приключения. Для него викинги были не темой для диссертации, а почти что соседями, с которыми он мысленно пил мёд в Вальгалле.

— И что же? — выдавила она, почувствовав, как комната вдруг начала медленно плыть перед глазами.

— Один юный гений заявил, что Карли — это, цитата, "просто низкорослый фермер, обиженный на жизнь"! Представляешь? Социальный протест в эддической поэзии! — гремел Гарик, размахивая руками.

Его голос гудел под низким потолком, но до Леры он доносился будто сквозь толстое стекло.

Она смотрела на оживлённое лицо Гарика, на до боли знакомые стеллажи, на мигающий монитор, но всё это вдруг стало плоским, ненастоящим, картонной декорацией. А где-то за ними, за тончайшей плёнкой реальности, шевелилось нечто иное.

Холод.

Влажный запах старого дерева, солёного ветра и... чего-то, отдававшего железом. Крови.

— Лера? Ты как будто призрака увидела. Опять ночью над статьёй корпела? — шутливый тон Гарика сменился на беспокойный.

Она хотела ответить, что всё в порядке. Бросить что-нибудь остроумное. Но вместо этого почувствовала, как пол начал уходить из-под ног. Не просто головокружение, а сокрушительное ощущение, будто само пространство под ней проваливается в чёрную и бездонную яму.

— Мне... плохо... — лишь хрипло прошептала Лера.

Последнее, что она запомнила, было искажённым паникой лицом Гарика, бросившегося к ней. Последнее, что почувствовала, — удар затылком о холодный линолеум. И последняя мысль, прежде чем тьма поглотила её целиком, была не о работе, не о кофе и не о нелепости происходящего.

"Так вот он каков на вкус, тот воздух... Пахнет снегом и пеплом".

А потом наступила тьма.

И в этой тьме не было ничего знакомого.

Холод.

Он впивался в щёку ледяными зубцами каменного пола.

Потом появились запахи.

Плесень, едкая гарь смоляного факела и... что-то тёплое, знакомое до тошноты.

Лера лежала ничком, не в силах пошевелиться. Тело горело, будто её переехал асфальтовый каток. В памяти всплывали обрывки: испуганное лицо Гарика, его перекошенный крик, резкий удар о университетский линолеум... и этот чужой запах.

Темнота была густой, разрываемой лишь тонкой и пыльной полоской света под тяжёлой дверью.

С трудом оторвав голову от пола, она попыталась осмотреться. Грубые каменные стены, низкий потолок с почерневшими от времени балками. Лера лежала на голом камне в центре круглой, словно колодец, комнаты.

Башня.

"Где я?"

Острая и безжалостная паника сжала горло. Лера попыталась встать, опираясь на дрожащие руки, и ладонь скользнула по чему-то мокрому и липкому. Подняв руку к скудному свету, она увидела тёмные, почти чёрные разводы. Кровь.

Её кровь?

Собрав все силы, она судорожно ощупала себя. Длинная грубая ночная рубашка до пят из незнакомой ткани. Явных ран на теле Лера на нашла.

И тут её взгляд упал на собственные запястья.

Из-под длинных рукавов на бледную кожу выступали свежие рваные полосы. Не глубокие, но многочисленные, будто кто-то водил лезвием по коже снова и снова в отчаянной и торопливой ярости. Кровь сочилась из них, медленная и упрямая, окрашивая края рубашки в ржавый цвет.

Лера застыла, не в силах отвести взгляд. Она никогда... Мысль оборвалась, не в силах осознать это зрелище.

Она кое-как поднялась на ноги, зашатавшись, как подкошенный колос. В этот миг дверь с глухим скрипом отворилась, ослепив её скупым светом дня и вырвав из мрака силуэт.

В проёме стоял мужчина. Его лицо, обрамлённое седеющей бородой, было искажено немой яростью. Он был одет в кожу и грубую шерсть, а на его мощной груди поблескивала массивная серебряная фибула в виде звериной головы.

— Астрид! Клянусь молотом Тора, если ты...

Его низкий и раскатистый, как гром, голос резко оборвался, когда он увидел её испачканные руки и тёмные пятна на рубашке. Но ни страха, ни ужаса в его глазах не вспыхнуло. Лишь новая, ещё более свирепая ярость, от которой кровь стыла в жилах.

В два шага он преодолел расстояние между ними. Лера инстинктивно отпрянула, прижавшись спиной к шершавому холодному камню.

— Что ты натворила, глупая девка? — брезгливо прошипел он. — Взгляни на себя!

Он схватил её за подбородок, грубо повернув лицо к свету. Его пальцы жгли кожу.

— Ты не посмеешь опозорить наш род, — с ледяным отвращением процедил мужчина. — Я не позволю! Хочешь ты того или нет, но завтра твой брак скрепит мир. От своей судьбы не убежишь.

Слова долетали до Леры обрывками, с трудом обретая смысл. И когда они, наконец, сложились в предложения, у неё перехватило дыхание от ужаса.

Этот свирепый незнакомец говорил на древнескандинавском.

На том самом языке, на котором она читала скальдические висы и эддические песни. И слышать его, обращённым к себе, оказалось страшнее любого кошмара.

Это не укладывалось в голове.

Это было невозможно.

Но это была реальность, от которой стыла кровь.

— Молчишь? — прошипел он и грубо толкнул её к двери. — Даровал же Один...

Лера споткнулась о высокий порог и рухнула на колени, больно ударившись локтём о каменные плиты коридора. Острая боль пронзила ладонь.

Мужчина выругался сквозь зубы, и его железная рука вцепилась ей в запястье. Рывок, от которого хрустнули суставы, поднял её на ноги. Мир поплыл, закружился. Она, пошатываясь, позволила ему тащить себя по узкой и крутой лестнице, ведущей вниз. Пальцы свободной руки цеплялись за холодные камни стен, словно пытаясь найти опору в этом рушащемся мире.