Город титанов (СИ) - Сугралинов Данияр - Страница 19

— Впервые — гость с той стороны острова! — Пако сделал зверское лицо и проревел: — Р-рус-ский тсар! Переживет ли он сражение с одним из нас? Встречайте! Сэр Гейч Гор Бачев!

Сергеич? Твою мать! Как… как ему помочь⁈

Сергеич прижался к стенке, словно загнанный в угол зверь, замотал головой с такой силой, что капли пота разлетелись брызгами.

— Идите на х… я не готов!

— Гор Бачев, на выход! — Ближний ко мне вертухай указал на платформу костлявым пальцем, скорчив зверскую рожу. В его глазах плескалось предвкушение крови.

То, что мой боевой товарищ обречен, я ни на секунду не сомневался. В том, что и я обречен, тоже сомнений не было. Одно я знал наверняка — что не прощу себе его смерть. Не изгнали б его, спокойно сейчас бы пил чай с Максом на базе или крафтил в своей мастерской.

Что-то надо попытаться сделать. Но что? Чертовы наручники! Если бы их не было… эх!

И вдруг в голове сложился план. Простой, как палка, но действовать надо внезапно. Я подобрался, каждый мускул напрягся, как пружина.

Сергеич попятился в дальнюю часть балкона, глаза его заметались, как у затравленной лисицы, но там вертухай выставил копье острием прямо ему в грудь, что-то прошипел Сергеичу.

— Что я вижу? — воскликнул Пако в рупор, голос его разнесся по арене эхом. — Русский тсар струсил? А зря! Ставки слишком высоки. Тот, кто выиграет, останется жив!

Зрители завыли, словно стая голодных волков, засвистели, вскоре их вопли слились в однородное недовольное «у-у-у», которое прокатилось по трибунам волной звериного гнева. Вертухай с копьем крикнул что-то по-филиппински, приговоренные встрепенулись, трое бросились на Сергеича, облепили его, как муравьи — божью коровку, и, толкаясь на узком навесе, поволокли к платформе.

Я замер, ожидая их, кровь стучала в висках. Когда они поравнялись со мной, я со всей дури врезал ближайшему филиппинцу кулаком в челюсть — удар получился такой силы, что боль прострелила до плеча. Покачнувшись, он дернул руками, будто собираясь взлететь, и свалился с балкона, в последний момент зацепившись за край пальцами, которые медленно соскальзывали.

Один приговоренный оставил Сергеича, бросился помогать приятелю, второго Пролетарий боднул лбом в нос — хрустнуло, как сломанная ветка, — оттолкнул, и он, голося по-филиппински, полетел вниз, руки его беспомощно взмахивали в воздухе.

Зрители ахнули, когда он шмякнулся о бетон с мокрым звуком, как мешок с мясом, и задергался в агонии, алая лужа расползалась под телом. Глухого звука падения я не услышал, не до того было. Второй филиппинец взобрался на балкон и попятился от меня.

Со мной плечом к плечу встал Рамос с копьем, которое он успел забрать у первого вертухая. Острие сверкало в свете прожекторов. Раскидав филиппинцев, к нам подошел тяжело дышащий Сергеич, из разбитой губы сочилась кровь.

Бунт на корабле в мои планы не входил, я на другое рассчитывал и просто вмазал Сергеичу локтем в ребра, шепнув:

— Имитируй перелом ребер.

Сергеич сложился пополам, как перочинный нож, и стал изображать умирающего — так натурально, что даже я на мгновение поверил.

Ну а вдруг сработает? Какое удовольствие смотреть на смерть тяжело раненого? Другое дело, когда жертва сопротивляется, бьется, как рыба об лед.

— Что происходит? — комментировал происходящее Пако, голос его звенел от возбуждения. — Я ничего не понимаю. Русский бьет русского? За что?

Если Пако не сообразил, может, до других тоже не дойдет, и на арену выпустят провинившегося меня? И наручники снимут заодно. Я скосил глаза на Тетыщу в клетке. Его глаз заблестел, как у хищника, почуявшего добычу, он подобрался и встал, реагируя на кипеш и тоже не понимая, зачем я ударил Сергеича.

— Лучше сдохнуть в бою, — проговорил Рамос сквозь зубы, тыча копьем приближающихся приговоренных, которые собирались на нас напасть и так доказать лояльность бандитам.

И вдруг меня парализовало, ноги подкосились, словно кто-то выдернул из них все кости. Я понял, что воздействие идет через наручники, потому что Тетыща тоже упал, и успел прохрипеть:

— Тебя… могут оставить на другую битву.

Сергеич едва заметно кивнул, сплюнул кровь — ее было много, видимо, он специально прокусил язык или губу, алые капли заблестели на сером бетоне. Я ничком растянулся на балкончике и начал съезжать к его краю, глядя, как Рамоса прижали к стене.

— Такого мы еще не видели! Восстание! Русский против русского! — голос Пако дрожал от восторга.

И тут зазвучал голос кого-то из главарей, холодный, как лезвие:

— Гор Бачев идет на арену. Мы поняли, что это было: попытка избежать драки. Если он травмирован, тем хуже для него.

Сергеич имитировал умирающего до последнего. Я сам чуть не поверил. Когда его подняли, хрипел, харкал кровью и изрыгал проклятья, каждое слово было пропитано болью и яростью. На платформе он лег, поджав ноги, как раненый зверь, и даже короткий меч не взял. Правильно, молодец. Пусть противник думает, что он умирает, и потеряет бдительность.

Вот только кто будет противником? Если выпустят тварь типа Мясника Второго, Сергеичу проще горло себе перерезать.

Но Пако сказал, что будет «кто-то из наших». Вот с людьми такой фокус может пройти, если против Сергеича не выставят кого-то уровня так тридцатого, с бешеной регенерацией.

Стоя на краю балкона и наблюдая, как Сергеича, словно мешок с картошкой, стаскивают с платформы вертухаи, Пако комментировал происходящее:

— Похоже, Гор Бачев и правда ранен. Это уменьшает его шансы на победу и увеличивает шансы нашего бойца. Лично я буду болеть за него. Как думаете, кто это? — Анонсер взял театральную паузу, отхлебнул воды, губы его изогнулись в довольной усмешке.

Зрители замерли в предвкушении, я тоже. Воздух сгустился от напряжения. С одной стороны, ясно, что против Сергеича выставят человека, и это хорошо. С другой — все, кого я видел, превосходили его в уровнях больше, чем в три раза.

— Ита-ак! — воскликнул Пако, вытерев губы предплечьем. — Против русского выходит наш боец А-ариель А-а-агила-а-ар-р-р!

Что-то знакомое…

— Он же Фле-ектор-р-р! — голос анонсера прокатился по арене, как гром. — Почему он? Потому что Флектор совершил ошибку, предал семью и теперь должен искупить вину кровью!

Я закрыл глаза и выдохнул, вспоминая, как Флектор растянулся на полу камеры, когда я сделал подсечку — как мешок с дерьмом. Возможно, повышая уровень, вонючка-Флектор сразу его теряет и откатывается к предыдущим значениям. А значит, у Сергеича есть шанс, и он молодец, что притворился умирающим.

Пако смолк и посмотрел на балкон с начальством. В этот момент эффект паралича прошел, и я сел, глядя на главарей. Меня решили не бить и никак не наказывать, заранее приговорив к смерти.

Рупор взял Родриго и проговорил голосом палача:

— Что же такое совершил Флектор? Помните приказ не устраивать самосуд над пленниками, потому что вчерашний пленник — ваш возможный завтрашний боевой товарищ? Конечно помните. Флектор ослушался приказа, ночью проник в камеру и собирался прикончить одного заключенного. И не просто прикончить, но и получить его статус чистильщика…

Толпа радостно взревела, звук прокатился по трибунам, как лавина. Родриго улыбнулся.

— Да-да, у нас сегодня чистильщик на закуску. Целых два!

Я чуть не оглох от ора толпы, разгоряченной кровью, голоса слились в единый рев хищного зверя.

— Да-да, нас ждет грандиозное шоу! А Флектор собирался нас лишить зрелища. Эта вонючая крыса знала, что его действия караются смертью, но все равно чуть не нарушила приказ. Почему? Потому что Флектор-падаль, забрав статус чистильщика, собрался сбежать.

Донесся недовольный гул, похожий на рычание разъяренной толпы.

— Скормить его Крушителю! — завизжала какая-то баба, но Родриго проигнорировал ее.

— Так что Флектор приговаривается к смерти! — торжественно объявил он.