Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович - Страница 10

— Я вижу, голубчик мой Алексей Федорович, что ты наконец начинаешь понимать, с какой силой имеешь дело. Но более того: на самом деле ты не представляешь себе и тысячной доли того, чем я обладаю… Ты думаешь, мне есть какое-то дело до всех этих смехотворных заговоров, мятежей лейб-гвардии, секретных операций Потаенной Академии и прочего баловства? Все эти вещи, конечно, способны меня раздражать, но не более того. Как-то серьезно повлиять на мои планы они не могут. Я стою над всем этим, понимаешь?

Я не понимал. И потому медленно покачал головой. Великий маг, который решил уничтожить других магов. Убивший своего императора. Убивший свою императрицу. Убивший еще не рожденного наследника. И пусть последние два пункта обвинения были совершены волею случая, но это не отменяло умысла.

Так что же хочет от меня этот страшный человек?

— Не понимаю, — негромко проговорил я. — Вы изволите говорить загадками, ваша светлость.

Князь некоторое время смотрел мне в глаза, и желваки на его скулах двигались, играя тенями. А я никак не мог понять, толи он злится, и сейчас просто пытается сдержаться, чтобы не испепелить меня на месте, или же просто в голове у него идет какая-то гигантская работа мысли.

Но он меня не испепелил. Вздохнул только в очередной раз, мельком глянул вверх, как будто обратился к богу с короткой молитвой и неторопливо пояснил:

— Я вижу, Алексей Федорович, что ты долго рассуждал, пытаясь осмыслить все происходящее вокруг тебя, а когда осмыслил, то назначил виновным во всех бедах светлейшего князя Черкасского. Вот кто главный злодей, по твоему мнению! Вот кто ведет Русь-матушку к пропасти! Вот кого следует отправить на плаху или вздернуть болтаться на веревке, чтобы и сам более не безобразничал, да и другим неповадно было… Что молчишь? Имелись у тебя такие мысли? Имелись? Или я просто ошибся?

Говоря эти слова, светлейший очень медленно ко мне приближался, ступая мелко и совсем неслышно. Желтый свет «кометы гнева» поигрывал бликами на его лбу — изрядно вспотевшем, несмотря на то, что было здесь даже прохладно.

— Скрывать не стану, подобные мысли имелись, ваша светлость, — ответствовал я. — Но в защиту свою могу добавить, что они имелись у многих чародеев Российской империи. Да и у любого дворянина, кто рассуждал о будущем России, об укреплении ее власти.

— А тебе не приходило в голову, что и светлейший князь Черкасский думал о том же самом? — спросил князь, уже подойдя ко мне на расстояние вытянутой руки. — Думал днем и ночью, на протяжении многих лет? И поскольку он находился на самой вершине этой власти, то ему прекрасно были видны все недостатки сложившейся структуры, все ее слабости, но вместе с тем и все угрозы, которые таились вокруг сплошь и рядом… Это тебе не приходило в голову, Алексей Федорович?

Я понимал, что ответа на этот вопрос не требуется, и потому просто ждал, когда светлейший продолжит свои откровения. Я по-прежнему не понимал, что послужило причиной для них, но коль уж игра была начата, то в нее следовало играть. И очень постараться не остаться в проигрыше.

— Тебе известно, Алешка, как давно в этом мире появилась магия? — неожиданно спросил светлейший.

И я даже чуть заметно вздрогнул, но не столько от самого вопроса, сколько от того, каким образом светлейший князь ко мне обратился. Обычно Алешкой меня называли достаточно близкие мне люди. Со светлейшим же мы на «короткой ноге» не были, и потому для моего уха это прозвучало не то, чтобы непривычно, а как-то слишком уж резко. Как если бы матушка моя назвала меня, к примеру, «мсье Сумароков».

— Э-э-э… — протянул я, лихорадочно соображая. — Я не великий знаток истории, но если мне не изменяет память, то это произошло примерно полтысячи лет тому назад.

— Триста восемьдесят пять, если быть совсем точным, — с готовностью подхватил светлейший. — Во времена царствования Бориса Второго, прозванного Богобоязненным, у сына его старшего Александра обнаружились удивительные способности: он смог силой взгляда своего передвигать предметы, которые находились от него на некотором расстоянии. Сначала он мог их лишь немного сдвигать с места, и потому никто и не подумал, что это проделки сорванца. Списывали все на то, что это шалят домовые. Но позднее он уже мог не только двигать ими, но и приподымать и даже передвигать прямо по воздуху. И тогда все решили, что царский сын — какой-то удивительный ребенок, наделенный уникальными волшебными качествами…

Да, я слышал эту историю от батюшки своего Федора Сумарокова. И продолжал он ее следующим образом: с поры той со всех краев Руси-матушки стали прилетать сведения об удивительных способностях того или иного человека. Кто-то мог, как царевич Александр, предметы передвигать, кто-то создавал из воздуха светящиеся шары, кто-то высекал огонь прямо у себя на ладони, а кто-то мог видеть далеко-далеко, за гранью разумного. Ходили даже страшные слухи, что появились люди, которые могут открывать прямо в воздухе проходы куда-то в потусторонние миры. Но куда вели те проходы в точности никто и не знал, потому как те, кто туда заходил, назад уже не возвращались.

Царем Борисом Богобоязненным был даже учрежден специальный приказ, который занимался сбором и учетом сведений о людях с чудодейственными свойствами. Называли его Чародейским приказом. Люди в нем служили толковые, и они быстро сообразили, что проявившиеся способности некоторых людей — это только самая верхушка образовавшейся проблемы. А сама проблема была в том, что эти способности можно было развивать и множить, и очень скоро из такого вот необычного человека получался самый настоящий чародей. И чародей этот мог творить любые доступные ему чудеса по своему усмотрению.

Собственно, практически сразу же вслед за этим свершился переворот. Боярин Иван Головин, который к тому времени уже был обучен метать шары огненные и открывать проходы в пространстве, решил взять власть на Руси в свои руки. А чего тут было думать долго? Сам царь Борис магическими способностями не обладал, других магов чурался, кроме сына своего старшего, а тот, как выучился предметы разные взглядом перемещать, так на том и остановился. Не позволил ему царь-батюшка чародейству обучаться, потому как считал это ересью.

А боярин Головин недолго раздумывал да сомневался. Царевичу он голову огненным шаром разбил, а с царем Борисом сотворил следующее злодеяние: ворвался ночью в его покои, открыл проход в миры дальние и запредельные, и силой забросил туда государя. Потом «огненной дугой» сжег подоспевших стрельцов, из тех, кто осмелился выступить против него, а после сего объявил себя новым царем и Великим князем всея Руси.

Процарствовал Головин недолго. Разумеется, нашлось немало тех, кто решил воспользоваться ситуацией и поддержал его. На старые должности были назначены новые люди, немедленно начался передел земель, но ровно через десять дней стрелец Игнат Якубов, обладающий способностями выставлять силовые щиты против огненных шаров и свивать пространство в тугие петли, подвесил в такой петле Головина за шею в двух аршинах над полом и встряхнул хорошенько. Так встряхнул, что тот сразу же перестал хрипеть и хвататься за горло, а только громко хрустнул шейными позвонками и обмяк.

И снова полетели головы, и снова на старые должности были назначены новые люди. Которые и прикончили Игната Якубова через месяц его удалого и пьяного правления.

Этот период, когда цари менялись один за другим, когда один чародей старался убить другого чародея и занять трон, так и прозвали на Руси: Лихие годы. И длилось это безобразие ровно тридцать семь лет. Много народу полегло за это время, много чародейских задов успело посидеть на царском троне в мономаховой шапке.

Но вот объявился новый чародей, из высшей знати, и звали его Андрей Трубецкой. Он был главой древнего и весьма разветвленного рода, и вместе с тем достаточно мощным чародеем, неплохо постигшим боевую магию. Задумал он покончить со всем тем безобразием, что творилось на Руси последние годы. И для этого собрал под свое крыло множество магов, один другого опытнее, и с каждого взял клятву верности. Обещал высокие должности, земли с людьми в придачу. Те маги, которые знатностью похватать не могли, или же и вовсе были из крестьян — так им Трубецкой обещал дворянство со всеми полагающимися привилегиями. А за нарушение данной клятвы полагалась немедленная и неминуемая смерть. Покарать такого отступника мог любой, ставший тому свидетелем, и никакого наказания за это деяние ему не причиталось, а причиталась лишь награда.